Я подошел поближе. Мужик явно валялся в отключке. Рядом стояла достопамятная бутыль с не менее славной памяти мутным содержимым. Я взял сосуд и плеснул Бодуну в лицо.
Он дрыгнул ногой. Потом рукой. Открыл глаза. Узрел физиономию, склонившуюся над ним, взвыл, вскочил, снова саданулся об стол, сел на землю. Схватился рукой за быстро набухающую многоэтажную шишку и заскулил, обреченно на меня глядя.
— Челом тебе, Хорсище, бьем…
— Да уж, — усмехнулся я. — Уж бьем — так бьем. Всем бьемам бьем.
— Клизму ставить не будешь? — с надеждой спросил Бодун. Впрочем, надежда была весьма слабой.
— Пока не знаю. Скажи-ка, что я тут делаю?
— А мне откуда? Я сам в изумлении! Сюда никто дважды не попадает. Никогда такого не случалось. А тут — погляди ж ты! Не, ты точно клизму делать не будешь?
— Сказал ведь: посмотрим.
— А-а, ну, значит, не будешь, — неуверенно протянул Бодун и поднялся, пошатываясь и держась за стол. — Мне и того разу хватило. Насилу отошел.
— Не шути погано, — пожал я плечами. — Не такое схлопотать можно.
— Куда уж хуже, — содрогнулся Бодун. — Пять ден в коме валялся. Шутка ли — тридцать литров спирту в задницу! Такое даже прадед не выдерживал, глубокое ему плаванье…
— Плаванье в чем?
— А, он в Оне утонул. Это река такая в Алкостане.
— Разве Алкостан существует?
— Конечно, но на задворках мира. И это далеко не такая веселая страна, как рассказывают досужие выдумщики. Там все алкоголики — даже собаки, даже рыбы. Причем рыбы — самые отъявленные, поскольку реки-то текут алкогольные. Фу! Даже я такого не вынес бы — сутками пьянствовать. Причем всю жизнь. Бр-р-р-р…
И Бодун очень натурально содрогнулся.
— Скажи мне, — попросил я, — что за «японский бог»? Это слово вроде бы что-то пробудило в моей памяти, но я не уверен…
— Японский бог? — мужик пожал плечами. — Не знаю. Красиво звучит. Это я сам придумал.
— Так уж и сам…
— Угу. А че? Думаешь, не могу? Могу! Хочешь, еще придумаю? Вот, например, термореактивный ежик…
— Какие новости? — поспешно перебил я. — Что-нибудь новенькое приключилось?
— Ага, а как же! Ты пришел! Во второй раз! Слушай. Давай выпьем за это, а?
Я замотал головой, решительно отказываясь от заманчивого предложения.
— Не, — говорю, — мне еще предстоит. С андроидами будем гулять.
— Ого! С андроидами, — Бодун уважительно посмотрел на меня. — Вот это да-а! Крутой! Их еще никто не сумел перепить, даже мой прадедушка, прах его пуху, крутой был выпивоха…
Странно…
— Мне один повстречался… ну, тот, который пригласил на торжество. Так он сказал, что вообще не пьет, — возразил я.
— «Вообще не пьет» — понятие весьма и ах растяжительное. Если некто зараз выпивает бочку и даже не косеет, то пара небольших бутылок, к примеру, рому для него будет совсем не опасной, а скорее — двумя каплями к обеду. Или завтраку.
— Хм-м…
Исключительно бодрящие сведения.
— Ты на своем опыте знаешь?
— Да нет, говорю ж — прадед экспериментировал. Великий практик был, помер от передозировки пива в самогоне…
— Ты же говорил, он в Оне… хм… утонул.
— Это другой прадед.
— А-а…
Бодун потер шишку на лбу и поморщился.
— Надолго к нам?
— Я? Откуда мне знать? Я бы с удовольствием узнал, как вообще сюда попадают.
— Ну, тут способ простой — напиваешься как сапожник, ложишься и засыпаешь. Если достоин, просыпаешься здесь.
— Странность в том, что я не пил… ну, почти. И тем более как сапожник. Слушай, а тут часто сапожники бывают?
— Почти половина всех, кто удостоился глотка похмельной бормотухи.
— А остальные?
— В основном дворяне. Лем. Ты вот еще. Ну, и шваль разная.
— А ну-ка погоди, ты что, меня со всякой швалью в один ряд ставишь?..
— Ой, извини, вырвалось случайно.
— За такие «случайно» можно и клизму!
Бодун побледнел и передернулся.
— Не надо клизму! Ну, сказал, не подумал… Шваль всякая — это там Эд-Ар, Мамбара… тьфу, не могу запомнить это имя… в общем, дварф один…
Бодун осекся, увидев, что я мрачно смотрю на него и перевожу взгляд на бутыль — и обратно. Прикидываю, значит.
— Жрец меня чуть к праотцам не отправил, — голос был холоден, словно лед на Марсе. — Он имел надо мной полную власть. Значит, ты хочешь сказать, всякая шваль может помыкать мною как хочет?
Бодун открывал и закрывал рот, побледнел аж до оттенков голубого, мелко дрожал. И зачем я его так пугаю? Хм. Блажь…
— Ладно. — Я поднялся. — Надоело. Пойду пройдусь. Может, и не вернусь. Даже надеюсь на это. Живи пока.
Пройдя мимо мужика, я направился вглубь Похмелья — как и в прошлый раз. Тогда помогло, может и сейчас получится?
— Великий Хорс, — позвал меня Бодун. Вот как, уже великим стал? Что, для величия надо всего-навсего дважды попасть туда, куда никто второй раз не попадает? — А… клизму не будешь делать?
— Пока не волнуйся, — разрешил я. — Вот если вернусь — точно сделаю. Так что уж в твоих интересах, чтобы меня сюда больше не заносило.
— Да как же я смогу… — донесся горестный возглас бедолаги.
— Постарайся, — я был неумолим, словно горный обвал. — Не пощажу.
— Ох…
Ничего нового вокруг не наблюдалось. Я шел долго, ибо не чувствовал усталости, но видел все тот же унылый пейзаж, все тех же до смерти надоевших вохепс, все те же непонятного цвета облака и пески. В конце концов я в сердцах плюнул, остановился у ближайшего чахлого кустика, пинками содрал его с корней, потоптал, помял; улегся, сунул под голову импровизированную подуху и попытался заснуть. Что, к удивлению, оказалось довольно легко. Единственно, перед тем, как провалиться в сон, я поворошился немного, и нежданная колючка впилась в щеку…
— Как спалось? — спросила Жуля.
— Ум-м-м, — я повернул голову и зажмурился: в лицо ударил яркий солнечный свет.
— У тебя кровь на щеке, — сказала девушка.
Она осторожно провела пальцем; что-то кольнуло меня снова. Жуля вытащила колючку.
— Странно.
— Что?
— Это шип таубантарийского чертополоха. Как он здесь оказался?
— Из сна притащил, — я поморщился, вспоминая Бодуна и тот глупый разговор. — А что?
— Таубантарийская пустыня в месяцах пути отсюда, а ее флора живет за пределами пустыни от силы неделю, после чего быстро сгнивает. Неужели кто-то нашел способ сохранять растениям жизнь?
— Говорю же, — терпение, только терпение! — притащил из сна. Был в Похмелье. Спать там тоже надо, вот и сделал себе постель. Из песка, грязи и этого… как его… табуретийского чертополоха.
— Таубантарийского, — машинально поправила Жуля и задумалась.
— О чем думаешь? — ласково спросил я, склоняясь над нею. Капелька крови стекла по щеке и капнула Жуле на подбородок. Она вздрогнула и быстро стерла кровь. — Извини.
— Ничего страшного, просто я боюсь крови.
— Я тоже. Страхи надо перебарывать. Вот побываешь на поле брани, сразу весь страх пройдет. Просто испугается и не сумеет удержать позиции.
— На поле брани? Это где бранятся?
— Ага. — Черт, что за плоский юмор? — Но лучше тебе никогда не бывать в подобном месте… Да и мне тоже.
— Да. Лучше здесь, рядом…
— Обязательно.
— Обними меня, Хорсик.
— С радостью…
— Время у нас есть?
— Ну… — Я глянул в окошко. Полдень явно еще не наступил. — Есть.
— Ах, как хорошо…
В трапезной народу оказалось немного, еще довольно-таки рано, многие даже не завтракали. Вот что значит хороший сон… в хорошей компании…
Перекусив, я решил уважить Андро, и мы принялись искать квартал Ювелиров. Впрочем, что там искать, — хозяин таверны подсказал, куда идти: выйдя отсюда, направо, потом прямо, прямо, снова прямо, налево, прямо до памятника Неизвестному Рыболову, там завернуть в узкий неприметный переулок, отмеченный тремя каменными сидящими собаками… нет, уже двумя, третью не далее как на прошлой неделе разбили хулиганы; далее опять прямо, пока не появится цветочница, сидящая рядом с нищим, — да они всегда там вместе сидят, это муж да жена, хоть и страхолюдные оба; не доходя до цветочницы двадцать шагов, завернуть налево по средней главной улице, и через еще сто шагов будет как раз пересечение с улицей, ведущей прямиком в квартал Ювелиров… Я внимательно выслушал маршрут и честно постарался запомнить.
— А как насчет траектории попроще? — спросил я.
— Еся. Но по ней ты бушь полдни щемить. А так — за пару часов добересси. Эт точно.
— Ну ладно, спасибо. Не повторишь еще разок?
Хозяин повторил.
Расплатившись, забрав накормленных лошадей, мы отправились плутать по Габдую. Я пялился на достопримечательности как деревенщина, но все и в самом деле было настолько экзотично, что особой простоты за собой не ощущал. Габдуй — крупнейший после Райа порт Тратри, принимает корабли из самых разных городов и стран, далеких и неведомых. Еще одно обстоятельство популярности города заключалось в том, что столица находилась в полудне пути от собственных портовых районов, тогда как Габдуй непосредственно располагался на берегу, что снижало требования к перевозкам. И, в-третьих, именно через Габдуй шли товары и прочий предмет, а также паломники и туристы в сторону Брачика, Куимияа и Махна-Шуя. Здесь начинались три дороги на север: в сторону Кахту, Леса Судеб и Северных Пустошей — и далее, на сухопутные караванные пути в Глюкаловые государства. Морское путешествие в эти странные страны было опасным, кораблям угрожали многочисленные холодные течения, гигантские водовороты и огромные чудовища, обитающие рядом. Поэтому купцы в основном предпочитали дорогу через Габдуй, а Глючный океан бороздили редкие военные корабли, пираты, спешащие на родину, и — совсем уж редко — торговцы, решившие рискнуть всем ради богатой выручки.
