За пару кварталов до Кремля постукиванье слегка замедлило темп, и я уж понадеялся ближайший час прожить без стрессов. Куда там!
Еще на подъезде к Боровицким воротам внимание мое привлек оранжевый людской хвост, который неторопливо втягивался через дырочку КПП. В голове сразу застучало сильнее. Вот бардак! Что такое на них надето? Какие-то мятые кепки, панамы, свалявшиеся гуцульские папахи… С первого же взгляда ремонтное войско Сан Саныча Сдобного более всего походило не на регулярную армию профи, а на кое-как обряженный в робы цыганский табор. Или, в лучшем случае, на толпу военнопленных. Строем ходить они явно не желали, обуты были кто во что горазд, рабочая униформа на них сидела, как на коровах… Господи, а это еще что такое? Драные штаны?! Ну и наглость! Этот Сдобный со своей экономией — он вообще с катушек слетел? У нас тут Кремль или бомжатник?
Я вспомнил нервущийся крокодиловый пиджак проныры Болеслава и почувствовал, как горькая тошнота опять подступает к горлу.
Блин, это уж за гранью добра и зла! На дворе третье тысячелетие, технологии зашкаливают, а здесь, в центре Москвы, — какое-то застойное средневековье. Если этих сиволапых заметит иностранец (а их на Красной площади, к несчастью, полно) — все, финиш, международный авторитет псу под хвост. И ведь, главное, броня наша крепка, танки быстры, но не можем же мы проводить военные парады каждый день! А ремонтники эти прутся сюда ежедневно…
— Сдобного ко мне! — скомандовал я очередному Вове, едва только мы оказались в главном корпусе Кремля. — М-м-мухой!!
Новый референт или адъютант (черт их разберет) рискнул подать голос и что-то пролепетать про Оболенцева Эм Эс, который-де, согласно рабочему графику, ожидает в приемной. Но увидев мое лицо, Вова-третий мигом усек, что режиссер прекрасно обождет.
Пока кремлевский Управделами добирался до моих апартаментов, я оглядывал президентский кабинет. Был он мне вроде знаком, но зыбко, без деталей, как мираж над пустыней в жарком дневном мареве. Самая общая топография комнат как будто проявлялась у меня в памяти, но точное расположение каждой вещи ускользало. В шкафах и в столе чересчур было много разных ящичков, всех не перерыть. А поиски наугад какого-нибудь предмета средней тяжести — вымпела, вазы, пепельницы — быстрым успехом не увенчались.
— Здрасьте, Денис Анатольич! Вызывали? — поприветствовал меня Сан Саныч, веселым колобком вкатываясь в дверь. И без паузы продолжил: — Хотите свежий анекдот? Цимес! Я просто оборжался. Избрали однажды чукчу американским президентом. Вот, значит, приезжает чукча в Вашингтон, принимать прися…
Недолго думая, я сорвал с ноги ботинок и запустил в хохмача.
— А-а, так вы его уже слышали? — Сдобный ловко увернулся от моего ботинка. — Тогда есть другой анекдот, тоже клевый: как-то раз хохол с грузином приплыли в Антарктиду. Температура, сами понимаете, минус шестьдесят, и вот хохол говорит грузину…
Я метнул в кремлевского Управделами второй ботинок. На этот раз я задел его каблуком по уху. До Сдобного наконец дошло, что начальство слегка не в настроении. Но он не понимал почему.
— Чего стряслось-то, Денис Анатольевич? — спросил он, потирая ухо. — Землетрясение? Наши все-таки продули матч-реванш? А я, если помните, с самого начала был против, чтобы сборную, наше национальное достояние, доверять голландцу. Ненадежный он…
— А ты у нас, выходит, надежный! — Я примерился кинуть в него пресс-папье со стола, но оно оказалось совершенно неподъемным. — Тебе, значит, можно доверять национальное достояние?! Не ты ли этих молдаван привел в Кремль? Сам-то ты хоть видел этих оборванцев? Странно, что Царь-пушка еще не пропала. Ты ядра от нее давно ли пересчитывал? А дырку в Царь-колоколе не измерял?
Сдобный приложил ручки к груди и истово затряс головой:
— Господин президент, Денис Анатольевич, Богом клянусь! Чесслово, все у меня на контроле. Их там проверяют по-всякому, просвечивают на входе и на выходе. Лучшие охранники, самая современная аппаратура, птичка не пролетит. Полный порядок.
Услышав слово «порядок», слива-скейтбордистка в моей башке просто обезумела. Сейчас она с грохотом каталась одновременно по трем направлениям. Больше я уже не мог сдерживаться.
— А тебя, сука, кто-нибудь просвечивает?! — заорал я на Сдобного. — Ну-ка выкладывай все из карманов мне на стол! Живо!
Круглая мордочка Сан Саныча обидчиво скисла.
— Да врут они, врут… — Управделами Кремля стал вытряхивать свои карманы, но как-то слишком медленно и избирательно. Один внутренний карман пиджака он точно пропустил, как бы по рассеянности. — Эти газетчики сводят со мной счеты… За то, что мы с вами, Денис Анатольевич, любим Россию, а они, падлы, ее не любят… Видите, у меня только ключи, три рубля и семечки…
— Все карманы освобождай! И еще попрыгаешь потом!
Через минуту к ключам, рублевым монеткам и семечкам на моем столе прибавились немалая горка из крупных купюр, какой-то блестящий набалдашник, старинный гребень с безусловно дорогими камушками плюс серебряная двузубая вилка с вензелем.
— Вот, Денис Анатольевич, сами можете удостовериться, ничего серьезного. — С оскорбленным видом Управделами шмыгнул носом. — Писаки клевещут, что Сдобный златые горы ворует. И где они, златые горы? Деньги — мои, остаток аванса. Гребень и мелочовка — тоже мои, от покойной бабушки осталась, справка есть…
— И это тоже — от бабушки?! — Двумя пальцами я взял вилку: острием к Сдобному, ручкой с вензелем к себе.
Три буквы «БКД», вписанные в орнамент из цветов и листьев, едва ли были инициалами кого-то из родных Сдобного: бьюсь об заклад, означали они «Большой Кремлевский Дворец».
— Вилка казенная, грешен, — с застенчивым видом сознался Сдобный. — Я ее после завтрака в карман сунул. Машинально. Разве не может человек машинально положить в карман вилку?
«Ты не человек, ты ворюга!» — хотел уже заорать я и ткнуть его в нос краденой вилкой, и… И тут мне заметно полегчало.
Боль уменьшилась. Думаю, повлияли не слова Сдобного — просто совпало во времени. Хотя, с другой стороны, даже беспредельщица в моей башке могла опешить от наглости кремлевского Управделами. Лично мне важен результат: маленькая чугунная дрянь, изрядно потерзавшая мне череп, внезапно смилостивилась и сбавила темп.
Обольщаться, конечно, не следовало. Это была не полная амнистия, а временная передышка. Не знаю, надолго ли, но соревнования по скейтборду в отдельно взятой черепушке сворачивались. Боль не унялась совсем — но хоть затупилась. Как бы мне ни хотелось еще посильнее нагнуть Сан Саныча, своя голова была дороже истины.
— Нет, Сдобный, — утомленно вздохнул я. — Нормальный человек не может забыть чужую вилку в своем кармане. На это способен лишь такой патологический ловчила, как ты… Короче, слушай сюда и запоминай: либо ты сегодня же упорядочишь этот молдавский хаос, либо пеняй на себя. Вместо Кремля живо отправишься управлять делами городской бани… или нет — городского морга. Заодно и посмотрим, много ли ты сумеешь оттуда украсть.
Когда Управделами, пятясь и кивая, и обещая немедленно исправиться, прикрыл за собой дверь, я признался себе, что угрозы мои — чистый блеф. Сотрясение кабинетного воздуха. Ни один из президентов до сих пор не решился уволить Сдобного. Никто не знает, сколько кремлевского добра тот втихую переписал на себя. Убери его с должности — и завтра обнаружишь, что остался в пустом кабинете с голыми стенами и одним пресс-папье на столе.
Ну ладно, сказал себе я, забудем на время о Сан Саныче. Надо пользоваться моментом. Раз слива взяла тайм-аут и тамтамы в башке не бьют, пора звать Оболенцева. Не знаю, чего ему нужно, но лучше сменю-ка я парадные башмаки на тапки, а башмаки задвину поглубже. Вдруг мне опять резко вступит в голову? Надо отгородить себя от соблазна запустить ботинком и в киномэтра.
Я поднял трубку, нажал ближайшую кнопку на пульте и скомандовал Вове-адъютанту (или Вове-референту? хотя какая разница!):
— Запускай лауреата. Уже можно.
Через несколько секунд в дверях возник высокий, отлично одетый и уже от порога хорошо пахнущий человек лет шестидесяти. У него были седые усы русского барина, горделивая залысина британского джентльмена и очень длинные руки, делавшие его слегка похожим на цивилизованного орангутанга. Лицо гостя показалось мне знакомым. Я его точно где-то видел: то ли на обложке журнала «Работница», то ли на моей инаугурации. Или, может статься, и там и там.
Едва войдя, лауреат Государственной премии кинорежиссер Мика Оболенцев поклонился мне и красивым бархатным голосом произнес:
— Желаю здравствовать, Ваше Высокопревосходительство!
Обращение мне понравилось. Не поручусь за прежние месяцы моего президентства, но уж сегодня с самого утра никто меня не называл не «высоко», ни обычным «превосходительством». Это было стильно.
