Под конец своей речи Болеслав, извинившись, снял с себя пиджак крокодилового цвета и спросил, не разрешу ли я кому-то из президентской свиты попытаться этот пиджак разорвать. Я кивнул и кликнул добровольца. Желающих безнаказанно попортить гардероб самому Потоцкому нашлось целых пятеро, включая референта Вову; даже на бесстрастном лице немого полковника промелькнула тень сожаления о том, что чувство долга и ядерный чемоданчик не позволяет ему поучаствовать в благом деле.
Впрочем, как я и подозревал, все попытки мощных лосей-секьюрити и референта завершились безрезультатно: одежда, раздираемая на части, осталась целехонькой. Потоцкий надел пиджак обратно, самодовольно усмехнулся и предложил: «Продолжим осмотр!»
Во втором корпусе было тоже интересно, хотя внешне и не так эффектно. Там, как я понял, занимались утилизацией мусора и разрабатывали системы биологической очистки промышленных стоков. Болеслав азартно приплясывал возле перегонных кубов с манометрами, подкручивал какие-то разноцветные рычажки и ежеминутно менял отработанные бумажные фильтры на свежие. Традиционные химико-механические системы, представленные здесь же для контраста, делали свое дело медленно, с неприятным скворчанием и, несмотря на вентиляцию, заметно подванивали. Новейшие биоконструкции, которые располагались чуть поодаль, были раз в десять мельче, работали бесшумно и не пахли ничем.
Меня умеренно мутило, а Потоцкий распинался про невиданные возможности генетически модифицированных микроорганизмов. Он божился, что через год-два ответственность за очистку даже безупречной с виду речной воды (видите на фильтре, сколько в ней грязи!) возьмут на себя во-о-о-от такие (взгляните сюда, в микроскоп!) крошечные пылевые клещи-сапрофиты — почти те же, что водятся в обычных матрацах, но видоизмененные в соответствии с новой программой. Слой жирной грязи на фильтрах выглядел гадко, клещи-избавители при сильно увеличении — еще гаже, и, кабы не постукиванье у меня в голове, я бы, наверное, испытал некоторое удовлетворение от того, что в России еще одна мерзость будет эффективно бороться с другой.
В третьем корпусе, куда мы перешли из второго по полупрозрачному акведуку, тестировали биологические источники энергии, альтернативные уже придуманным раньше, — то есть до назначения Потоцкого. Здесь демонстрационный зал был заставлен гигантскими зеленоватыми емкостями, сперва принятыми мною за мутные шары аквариумов. Основной прогресс, однако, прятался не в них, а в гораздо более мелких посудинках, наподобие стеклянных чаш для глинтвейна, только плотно закрытых сверху и с краниками.
Потоцкий на глазах публики сталкивал лоб-в-лоб старое с новым. Все прежние методики добычи электричества из навоза и подсолнечного жмыха он дерзко высмеивал, обзывая позавчерашним днем человечества. Как молодой счастливый папаша о ненаглядном чаде, глава «Биотеха» рассказывал о волшебном микрогрибе из Патагонии: тот, представьте, умел превращать древесные отходы в близкий аналог дизельного топлива. Правда, пока целая грибница за день могла надоить из громадного полена не больше наперстка солярки, однако увеличение выхода продукта было делом техники.
Если методом генной инженерии скрестить во-он тот грибок с вот этой морской губкой — «полифера спонгиа», — то биологическая фабрика заработает с удесятеренной скоростью. Да и вообще, гордо заявил Потоцкий, генетическое конструирование на базе этого природного уникума позволит делать все! Все! От невиданной приправы к шашлыку до новейшего лекарства от насморка…
Болеслав сказал «лекарство» — и я сразу позабыл про грибки, клещей, навозных жучков и прочую дрянь. Я понял, зачем я здесь.
Вернее, так: я по-прежнему не догадывался, для чего президенту Кораблеву эпохи запоя понадобилось запланировать визит в вотчину Болеслава, зато я твердо знал, какую реальную пользу президент Кораблев эпохи последствий запоя может извлечь из своего визита. Надо перенацелить Потоцкого на другое, более важное! Уж чем-чем, а острой нехваткой энергоносителей Россия сроду не страдала. На кой хрен нам сдалось дорогое искусственное дизтопливо, когда дешевой нефти у нас пока еще — качать не перекачать? Панацею от главной русской болезни — вот что, милые, надо искать.
Разумеется, человеку моего ранга было несолидно первым заикаться на эту тему. Идея должна была родиться в гуще простого народа, а уж потом я, его президент, позволю себе откликнуться на заботы и чаяния нации, поддержав инициативу снизу. Ну, и где тут народ?
— Болеслав Янович, я хотел бы теперь пообщаться с трудовым коллективом, — прервал я на полуслове песнь во славу генетики.
Дисциплинированный Потоцкий тотчас же заткнул фонтан и принялся жестами сзывать к нам толпящиеся в отдалении синие халаты и синие шапочки. К моему великому сожалению, простые гегемоны РГК выглядели до неприличия румяными, чистыми и умытыми. Следов бурно проведенных выходных на их лицах я не обнаруживал. Ладно, решил я про себя, рискнем. Другого народа у меня поблизости нет.
— Вот ты! — Я указал пальцем на молодого упитанного парня с розовым поросячьем лицом. Мои секьюрити обшмонали счастливца, и тот был допущен до президентского рукопожатия. — Ответь мне, голубчик, о чем, по-твоему, мечтает по утрам человечество?
— С древних времен? — почесав репу, уточнил свинопарень.
— С самых что ни на есть древнейших, — подтвердил я. Неужели мне подфартило с первого же раза? Ну, колись, не тяни!
— Хм… даже не знаю, Денис Анатольевич, — после долгой паузы сказал свинопарень и неуверенным тоном добавил: — Может быть, о философском камне?
— О философском… о че-е-е-ем? — Я вытаращился на него. От неожиданности замешкалась даже чугунная дрянь у меня в черепе.
— Если говорить языком физики, то о методе трансмутации любого металла в золото, — стал просвещать меня этот чертов умник. — Средневековые алхимики… скажем, Раймонд Луллий или Роджер Бэкон… ведь они веками мечтали выполнить заказ сюзеренов…
Ну я попал! Луллий-хренуллий. Спасибочки тебе, Потоцкий, за работу с кадрами. И это теперь называется рабочий класс?!
— Как фамилия? — спросил я умника и внимательно к нему пригляделся. Чего-то он весь из себя брюнет, это не к добру.
— Райхельгауз! — доложился свинопарень, выпячивая живот.
Оп-па. За то вас и не любят, злобно подумал я и жестом отослал умника обратно в строй. Нормальные люди думают по утрам о наболевшем, а эти — о золоте, все о золоте… Может, хоть вон тот скажет правильно? Морда у него, кажется, пролетарская.
— А твоя как фамилия? — Я указал на следующего кандидата.
— Туминас!
Час от часу не легче. Прибалт. Потоцкий что, одних некоренных к себе принимает? Брезгует русским народом?.. Я опросил еще нескольких, и худшие мои опасения подтвердились: в дружном рабочем строю под синими шапочками и синими халатами притаились нацмены, как на подбор: Каменькович, Фоменко, Гинкас, Жолдак, Штейн и Шапиро. Все они делали вид, будто не понимают моих намеков, и говорили о чем угодно, кроме главного. Эти хитруны разве признаются, что у них тоже трещит башка по утрам?
Уже почти отчаявшись, я выбрал наугад какого-то высокого, модно-небритого, с кругами под глазами. Тоже чернявоват, конечно, но у него хоть нос картошкой, а не баклажанчиком.
— Как фамилия? — Я поманил его пальцем.
— Серебрянников!
Звучит вроде по-русски. Может, ты-то хоть выручишь своего президента? Напрягись же, гегемон, вся Россия от тайги до британских морей ждет твоего заветного слова. Не подведи.
Я посмотрел небритому прямо в глаза и медленно, вбивая между словами огромные паузы, спросил у него в упор:
— О чем — мечтает — человек — утром — понедельника?
— Дык опохмелиться… — вздохнул Серебрянников. Спаситель мой!
— Во-о-о-от, Болеслав Янович! — Я, торжествуя, повернулся к Потоцкому. — Видите, о чем мечтают простые граждане! Примите это во внимание, и чтобы вечером же экспериментальный образец нового средства от похмелья был у меня в кабинете. Вам ясно?
— К вечеру можем не успеть, — замялся Болеслав. — Разве что попробовать синтезировать к завтрашнему утру…
Я представил себе, как весь долгий день и еще всю долгую ночь в моей разнесчастной голове будут танцевать чечетку, — и без церемоний погрозил Потоцкому кулаком. Вроде бы в шутку, но так, чтобы он проникся всей серьезностью президентского поручения.
Когда от аспирина никакого проку, а водку организм не принимает, человек может стать оч-чень опасным. Лучше со мной не спорить.
— Никаких «завтра», Болеслав Янович. Жду результата сегодня же.
Я вырос в старом трехэтажном доме окнами на проспект. Архитектор спроектировал в этом доме три входных двери: две парадные, с портиками, и одну черную. Сколько себя помню, оба парадных входа были всегда наглухо заколочены. «Чтобы не шастали взад-вперед, — объясняла бабушка. — И чтоб не тратиться на швейцара».
