Ознакомительная версия.
Козлина захлопал глазами — видно, и сам понял, что не прав.
— Господин Луцкий, я последний раз спрашиваю: вы вернете деньги?
— Какой базар, — успокоил его Вован. — Если на счетчик ставить не будешь, разойдемся. Недельку отслюнишь?
Надо будет поглядеть, что за брюлики у ляльки, с попом этим ее потереть, под какой лаве ссуду дает, прикидывал на ходу генеральный директор. А там поглядим, козлина, какой ты деловой.
— Вы не шутите? — вылупился козлина. — Вы и в самом деле вернете в кассу все деньги через неделю? И готовы дать честное слово?
— Сука буду, — хлопнул себя по груди Вован. — Мое слово — железняк. Не такой человек Костюха Луцкий, чтоб фуфло толкать.
— Слово дворянина?
— А то. — И Вован для убедительности еще чиркнул себя большим пальцем по горлу.
Деловой оказался чистым лохом — даже расписки не взял. Наклонил лысую башку, повернулся и топ-топ на выход. Вован сразу передумал отдавать ему бабки. Ушился и генерал. В комнате осталась только телка — между прочим, по лекалам сильно богаче Клавки, да и на мордалитет пореальней.
— Констан, — сказала телка, — я требую объяснений.
5
— Хамишь, Вован, — строго сказала удивительная особа, затягиваясь белой пахитоской с золотым ободком. — Свалил и ничего мне не ответил. Я тебе не цыпка по вызову, я Иняз закончила. На самом деле я ж понимаю — тебе не просто давалка нужна, а классная герлфренд, с которой как бы не стыдно потусоваться в престижном обществе. Престиж, Вованчик, он на самом деле хороших бабок стоит. Не жидись.
Хороша, подумал Константин Львович, оценивающе разглядывая прелестницу и надолго задержавшись взглядом на полуобнаженных бедрах. Хороша! Пожалуй, несколько тощевата, но и в этой субтильности есть шарм милой, девичьей беззащитности. Как она его назвала — Вобан? Француз, что ли? Кто вообще этот субъект, в шкуру которого Всевышний поместил Константина Луцкого? И какого рода отношения связывают мьсе Вобана с этой одалиской, изъясняющейся загадками?
— Cheri…, — отважился Константин Львович на вольное обращение и сделал паузу — не вспылит ли? — Vous кtes ravissante.
— Нахватался по верхам, — фыркнула чаровница. — Валенок раменский, произношения никакого.
По привычке Луцкий не вслушивался в то, что говорят хорошенькие женщины, а следил лишь за интонацией и выражением глаз. Тон, которым разговаривала с ним красавица, был ледяным, но в глазах поигрывала этакая чертовщинка, подававшая надежду. Очень вероятно, что за внешней холодностью сей лорелеи таилась пылкая, чувственная натура. А что если попробовать кавалерийским наскоком?
— Бывали ли вы в Отрадном, мадемуазель? — галантно спросил он. — Там отличное катание. Вы любите быструю езду?
— Будет тебе и катание, и езда, — пообещала непреклонная. — Такая быстрая, что тебе и не снилось. С сертификатом качества. Но сначала гони тачку.
— Куда? — Константин Львович охотно выполнил бы любую прихоть очаровательницы, даже такую экстравагантную, но в этот миг варварская музыка, доносившаяся из соседнего помещения, оборвалась, раздался топот и громкие голоса, причем отчетливо донеслось страное выражение «козел моченый».
Кто-то крикнул:
— Вован, шухер! Пыпа из «Евросервиса» наехал!
Красавица взвизгнула и проворно спряталась за спину Луцкого.
6
— Констан, ты же клялся, что это больше не повторится! Я поверила тебе, простила гнусную интрижку с той развратной актриской! А теперь еще цыганка! Ты чудовище!
А Костик-то, видать, ходок, сообразил Вован, разглядывая пузырящуюся биксу. Типа жена или так, подруга бойца?
— Все, довольно! — заистерила костькина матрешка. — Мы расстаемся! Я уезжаю в Биарриц, а ты… а ты живи, как хочешь.
— Не понял! — вскинулся Вован. — Минуту, киса! Ты че вешаешь? Как это в натуре «ухожу»? А кто тут гнал про брулики, про башли? У нас не Африка, цыпа, — у нас за базар отвечают. Отстегивай сорок штук и вали.
— Какая Африка? При чем тут базар? — наморщила лоб бареха. — Ты говоришь загадками. В последние месяцы тебя словно подменили! Я совсем перестала тебя понимать!
— Я тебя за язык не тянул, — отрезал Вован. — Обещала — башляй. Ты че, хочешь, чтоб меня козлина этот завалил? Гони мани, киска, пенендзы.
Тут фишка наконец проскочила.
— Ты о деньгах? — Стала вся розовая, чисто омар на блюде. Дерг из ушей висюли, с шеи цепуру, с пальца перстак. — На, заложи это, низкий человек. Боже, какое ничтожество!
Типа зарыдала, порулила на выезд, но в дверях тормознула. Плечи трясутся — переживает.
Вован цацки взял, посмотрел. Брулики были адекватные — пудов на сто зеленки. На крайняк хватит с тем козлиной разойтись, и еще останется. Жалко, конечно, что из кадра уплывала такая суперная бабца, но уговор есть уговор.
— Окей, мадам, — вежливо попрощался Вован. — Малина нас венчала, а зона развела. Гуд бай, май лав, гуд бай.
Сделал ляльке ручкой и стал присматривать, куда бы понадежнее заныкать цацки. Может, под плинтус? Или в койку, под матрас?
Бикса все телилась, не уходила.
— Констан… — Голос закумаренный, как с отходняка. — Ты в самом деле готов со мной расстаться? Ты меня больше не любишь? Совсем? Но ты сказал 'my love'…
Вован посмотрел повнимательней в ее глаза цвета «мокрый асфальт», и у него вдруг арбуз заклинило. Блин, какие глаза! Лох однозначный этот Костик, что от такой евроматрехи в театр «Ромэн» закосил. Да и Клавка против нее — сявка драная.
Вована круто заколбасило, да так что он забыл и про заморочки с временем и про то, что эта блонда ему в натуре в прабабки тянет. Чисто по песне: «Любовь, как финка, в грудь его вошла».
Чумовой взгляд тянул его, как магнит булавку. Вован уронил брулики на пол и сам не врубился, как его подкатило к двери. Крепко взял любашу за буфера и, кошмарно стремаясь от чувств, просипел:
— Тащусь от тебя, как вошь по гребешку. Типа перепихнемся?
— Сумасшедший… Совсем такой, как прежде…
Она обхватила Вована обеими цапками за шею так, что он аж захрипел.
7
В будуар неспешной походкой вошел плечистый господин в коротком, выше щиколоток, пальто и белом шарфе через плечо. Обрюзгшим, брыластым лицом и короткой бородкой он напоминал Генриха VIII с портрета кисти Ганса Гольбейна Младшего. За неприятным господином вошли двое молодых людей крепкого телосложения и встали по обе стороны двери.
Не поздоровавшись и даже не поклонившись даме, Генрих VIII сказал:
— Борзеешь, Вовчик? Пыпу запомоить хочешь? Пыпу еще никто не помоил, а кто пробовал — долго плакал.
— С кем имею честь? — неприязненно осведомился Константин Львович, разглядывая странного гостя в упор.
Генрих VIII зло улыбнулся одними губами.
— Ах, ты по понтам? Зря, Вован. Твои быки у моих на мухе. Так что давай без геморроя.
Прелестное создание, очаровательно прижимавшееся упругим телом к спине Константина Львовича, пролепетало с дрожью в голосе:
— Мальчики, вы тут разбирайтесь, а я пойду, ладно?
— Стой, где стоишь, лярва, — шикнул на нее Генрих VIII. — И без базара, а то ноги выдерну.
У Луцкого потемнело в глазах. В его присутствии никогда еще так не оскорбляли даму!
Константин Львович шагнул вперед, отвесил наглецу две звонких пощечины и тихим от ярости голосом процедил:
— За такое платят кровью! Я пришлю вам своих секундантов. Завтра же.
Наглый господин схватился за битую щеку и весь побелел.
— Ты че беспредельничаешь? Че кошмаришь? — воскликнул он и попятился. — Кровью, блин. Мочилов пришлю… Из-за паршивой аренды? Неадекватно себя ведешь, Вова.
Судя по всему, принимать вызов этот жалкий трус не собирался.
— Как угодно, — пожал плечами Константин Львович, глядя на противника с гадливым презрением. — Но вам придется извиниться перед дамой.
— Не бери в падлу, цыпа, — немедленно обратился Генрих VIII к чаровнице. — Типа ай эм сорри.
— А теперь вон отсюда, — бросил ему Луцкий и отвернулся.
Барышня восхитительнейшим манером преобразилась — ее необычайно длинные и черные ресницы трепетали, а глаза светились таким восторгом, что было бы просто глупо не воспользоваться моментом. Константин Львович наклонился и жарко поцеловал тонкую белую руку. И — великий признак — красавица ее не отняла. О!
— Хрен с ним с бартером, — сказала она звонко. — Едем в твое Отрадное, Вовик! Только давай сначала где-нибудь как бы поужинаем, а то я жутко голодная — на самом деле за вечер только одну канапешку цапнула.
Полчаса спустя стремительное авто доставило Константина Львовича и Клавдию Владленовну (так звали умопомрачительную барышню) в ресторацию, где играла экзотическая музыка, а по потолку скользили красивые разноцветные пятна.
Луцкий принялся осторожно выведывать у спутницы, как сложилась история отечества в двадцатом столетии.
Ознакомительная версия.
