шестой Степан уже стягивал утюг за шнур ровно на свою лысину.
Словом. гладили мы в обнимку. Последние вещи я уже просто, поплевав, разгладила ладонью на доске, и решив, что так сойдет, закончила это нудное занятие.
Итак, спать. Спать, спать и спать.
На утрясывание сына ушло минут сорок. Благо. он был не в комбинезоне. а в милых штанишках с жирафиком и белой футболке.
Милый жирафик пал жертвой послеобеденного стула через десять минут после того, как Степа уснул. Длинношеего было жалко, но будить сына еще жальче. Оставила спать во всем этом великолепии.
Запах меня не смущал. Меня уже вообще ничего не смущало. Упала на соседнюю кровать и, кажется, умерла.
С того света меня возвратил нечеловеческий взвизг перфоратора.
Посмотрела на часы. Пропала 15 минут. Времени 13. 15. Так называемые “часы тишины”. Здорово. это кто же так развлекается? Слышимость в нашем доме волшебная: с одинаковой вероятностью можно утверждать. что сверлят надо мной, подо мной. по диагонали двумя этажами выше или ниже, или в моей квартире.
Степа не сверлил. Последнее исключила.
Выйти и оставить малыша я не могла, потому оставалось надеяться, что они сами вдруг поймут, что делают ай-яй яй и остановятся.
Так и случилось. Ровно в три часа. Точнее, к окончанию законных “часов тишины” и пробуждению Степы.
Проклиная соседей, весь дом, производителей перфораторов и обгаженного жирафа, который вонял неимоверно, я поплелась на кухню варить кофе.
Сварила. Но попила на следующее утро. Потому что проснулись обиженный жираф и Степка.
Через два часа мы уже бежали за Елисеем в садик. Увидев нас, мой королевич радостно побежал нам навстречу. Я вдохнула запах его волос.
Как же я по нему скучаю. А еще сильнее по нему скучает Степка.
По пути домой я пытаю старшего сына: с кем дружил, что ел.
Удивительно, но ответы Елисея поражают своим постоянством.
– С кем сегодня дружил? – С Бобой.
(Впоследствии оказалось, что это Вова. хотя я думала, что Боба – сокращенное от Богдана) Продолжаю допрос: – Что ел? – Суп.
– Какой? – Желтый.
– А еще? – Кашу! – Какую? – Манную! Каша всегда была манной! Всегда! Хотя я, как работник детского сада пятнадцатилетним стежем знала. что это не так.
По нежной ноябрьской погоде мы обходим все площадки. катаемся со всех горок и на всех качелях. убиваем полностью верхнюю одежду, и к семи часам попадаем домой.
Дома хорошо, тепло, сухо и тихо. Никто не сверлит. Все правильно. в неположенное время сверлить интереснее.
С семи до девяти – мое любимое время. Я написала бы о нем отдельную книгу.
Степа ровно в семь часов вечера с рождения начинает сходить с ума.
Сказывается накопленная за день усталость. И если днем он просто орал, то эти два часа он вопит. Во время его воплей я должна позаниматься с Елисеем ментальной математикой, накормить их обоих ужином, искупать перед сном. В качестве джек-пота я порой кормлю ужином и мою себя саму. Но не всегда.
Как-то в душ заползла и гвоздями забилась Обнесла всё с колючею сеткой стеной.
Водопадом и хлоркою отгородилась От того, что за весь день случилось со мной.
Эти восемь минут несравненного РАЯ.
Это феникс из пепла, амнистия всем! Ну и пусть когда выйду – война мировая Галактический взрыв или нас взяли в плен.
Я забыла помыться, и раздеться забыла.
Я плыла в океане под грохот воды.
Я почти на Багамах себя ощутила.
В тот момент ничего не сулило беды.
Только в отпуске время бежит очень споро.
Слышу топот шагов, на фиг выбита дверь.
«Не уснула ты там? Мам, ну где ты? Ну скоро?» Вот когда я теперь вот помоюсь. теперь!??!
Стрелки часов предательски замирают на половине девятого. Я не могу уложить Степашу раньше на полчаса, потому что он и так встает в пять. А ляжет раньше – встанет в 4. И я тогда в унисон с нашествием Гитлера выпрыгну ровно в 4 с десятого этажа.
Руками Арнольда Шварцнеггера утрясла в очередной раз Степаху, принесла обязательные вечерние фруктово-овощные угощения Елисею.
Проорала мужу в трубку, что если он не приедет хоть раз в неделю до двенадцати. я покроюсь мхом, Поревела в туалете. Недолго. Долго не дали.
И вдруг что-то случилось во Вселенной… кажется, даже Земля замедлила свой ход, остановились заводы, самолеты замерли в небе……
Наступила блаженная тишина. Я трогала. ела. нюхала эту тишину. Она была как теплый мягкий плед. Я укрывалась ею и купалась в ней.
Человек должен иметь хотя бы десять минут тишины в день. Тогда у него есть шанс остаться человеком.
Сквозь он я слышала, как пришел муж, гремел ключами, кастрюлями. мылся в душе (счастливчик). Я плыла в своей тишине… Меня разбудила вибрация телефона. Вообще меня пугают ночные звонки по телефону и в дверь. Мне всегда кажется, что кто-то умер.
Почему? Да потому что ни один нормальный человек в противном случае не будет звонить или приходить.
Трясущимися руками я взяла телефон. На белом экране черными буквами была смс-ка от мужа из соседней комнаты: “Выходи на секс”.
Скоро заорет проснувшийся Степа. потому что он орет каждый час.
А потом будет утро. Я открою глаза и. конечно же, улыбнусь и скажу: ”Здравствуй! Солнышко! ” Папа может.
В последнее время колбасные изделия утверждают, что папа может. Не могу не согласиться: папы – они могут. Поднимите руку, кто оставлял ребенка с папой? Долго потом ржали над колготками на голове? Или плакали вместе… Когда впервые заболел мой старший сын (года полтора ему было), я увидела на градуснике цифру 38, и. как мама неболеющего ребенка, запаниковала. Позвонив мужу и выдержав трагическую паузу, я произнесла: «Тридцать восемь». Ожидаемого скрипа тормозов и звука полицейского разворота мчавшегося к нам на помощь автомобиля моего мужа я не уловила, я переспросила: – Слышишь? А сколько должно быть? – услышала я его голос.
– Нуууу тридцать шесть, – растерялась я, – и шесть добавила подумав.
– Ааа, – облегченно выдохнул мой муж! – На полтора градуса выше, чем надо! Ну ничего, ничего.
Ну да, думаю, еще на пару градусов повыше, и каюк.
Просто мой муж не болел, у него не бывало температуры, и он не пользовался градусником.
Видели все и надетые задом наперед боди, и перевернутые памперсы, и…
Я взяла за правило гулять с детьми два раза в день по два-три часа. Невзирая на погоду: будь то дождь, снег, камнепад, несильный армагеддон, мы гуляли всегда! Когда я перетсавала кормить грудью, и шансы мои утихомирить моих буйных пацанов на улице
