– Кроме того, – собравшись с духом, продолжал Бернард, – сэр Хамфри категорически против того, чтобы министры, как он говорит, «ходили в народ».
Не вижу в этом ничего плохого. Даже королева «ходит в народ». Он со мной не согласился.
– Она вряд ли заглядывает к постоянным заместителям. Во всяком случае, не в ведомстве сэра Хамфри.
Я решил не отступать и настойчиво спросил, где находится кабинет доктора Картрайта.
Бернард в буквальном смысле вытянулся по стойке «смирно».
– Господин министр, хочу посоветовать не делать этого…
Я не дал ему договорить.
– Совет принят, Бернард. Номер кабинета?
– Комната сорок-семнадцать. Этажом ниже, второй коридор налево.
На прощание сказал ему (в шутку, конечно), что если меня не будет через сорок восемь часов, то он может высылать поисковую группу.
Вспоминает сэр Бернард Вули:
«Я хорошо помню тот день, когда Хэкер «ходил в народ». Такие ситуации высвечивают всю сложность и двусмысленность положения личного секретаря. С одной стороны, от меня требовалась безусловная лояльность по отношению к министру (образно говоря, один шаг в сторону автоматически перечеркнул бы всякие надежды на будущее), но, с другой, если я хочу успешно продолжать карьеру государственного служащего в течение ближайших тридцати лет, мне надо было проявлять такую же лояльность и по отношению к сэру Хамфри.
Достигнуть вершин государственной службы, как это удалось мне, можно, только обладая умением выбирать верную линию поведения в конфликтных ситуациях.
Как только министр вышел из кабинета, я позвонил Грэму Джоунсу, личному секретарю сэра Хамфри, и дал ему понять, что Хэкер «пошел в народ». Впрочем, иначе я поступить не мог. Буквально накануне получил от сэра Хамфри строжайшее указание «не поощрять (то есть не допускать. – Ред.) подобную практику».
Интересная деталь: положив трубку, я вслух начал считать до десяти. На счет «десять» в кабинет вошел сэр Хамфри – настолько точно я знал расстояние между кабинетами.
Он с порога спросил, что случилось. «Господин министр покинул пределы своего кабинета», – осторожно ответил я. И больше ничего.
Сэр Хамфри остался явно недоволен, что Хэкер, как он выразился, «шатается по министерству», и спросил, почему я не задержал его.
Поскольку одной из моих важнейших обязанностей являлась защита интересов моего министра – даже от шефа нашего ведомства, – я довел до сведения сэра Хамфри, что: а) пытался отговорить Хэкера и б) он все-таки является министром, а закона, запрещающего министру встречаться со своими подчиненными, не существует.
Само собой разумеется, он хотел знать, с кем собирается встретиться министр. Я, как того требовал долг (Хэкер вряд ли хотел посвящать в это сэра Хамфри), уклонился от ответа.
– Может, ему просто не сидится на месте… – помнится, сказал я.
– Если ему не сидится на месте, пусть ходит кормить уток в парк Сент-Джеймс, – раздраженно бросил сэр Хамфри и снова спросил, с кем у министра встреча.
Я снова ответил уклончиво, хотя и чувствовал, как сгущаются надо мной тучи: министр, дескать, имеет право встречаться с кем угодно.
Насколько большое значение мой патрон придавал этому вопросу, стало ясно из его последующих слов: «Кстати, Бернард, скоро конец года, и мне предстоит составить отчет о вашей деятельности. Полагаю, вам не хотелось бы, чтобы я делал это в дурном расположении духа».
Затем он снова спросил меня, к кому отправился министр.
Я понял, что в защите интересов своего министра дошел до грани, переступать которую отнюдь не безопасно. Но пойти на попятную надо было таким образом, чтобы о предательстве не могло быть и речи. Для таких маневров в Уайтхолле имелось испытанное средство: я попросил разъяснений у самого Хамфри.
– Сэр, я целиком и полностью согласен с необходимостью информировать вас о встречах господина министра с посторонними лицами, но… э-э… мне совершенно не понятно, почему это надо делать, если господину министру вдруг захочется, предположим, выяснить что-либо… э-э… скажем, у доктора Картрайта…
– Благодарю вас, Бернард, – перебил он меня и вышел из кабинета.
– Комната сорок-семнадцать! – крикнул я ему вдогонку. Почему бы и нет?
Я с честью вышел из этого нелегкого испытания. С одной стороны, исполнил свой долг по отношению к министру и ничего не сказал сэру Хамфри открытым текстом, а с другой – дал своему шефу по государственной службе возможность узнать все, что он хотел.
Чисто гипотетический пример всегда был и остается исключительно эффективным средством решения подобного рода проблем».
(Продолжение дневника Хэкера. – Ред.)
Я, безусловно, не зря сходил к своему другу доктору Картрайту. Узнал по-настоящему интересные детали. Картрайт был искренне рад меня видеть и откровенно сказал, что вчера на совещании меня ввели в заблуждение. Любопытно!
– Значит, все эти упреки и обвинения в адрес совета Дербишира необоснованны, так?
– Почему же? Скорее всего, обоснованны.
Я спросил, как следует понимать его слова. И, к удивлению, тут же получил прямой ответ. Теперь мне ясно, почему Картрайту вряд ли грозит повышение.
– Осмелюсь утверждать, что, несмотря на отмеченные недостатки, совет графства Дербишир можно считать самым эффективным органом местного самоуправления в стране, – сказал он, посмотрев на меня сквозь круглые, как луна, очки.
Мягко говоря, я был ошарашен.
– Самым эффективным? Странно. А меня убеждают в необходимости принять против него дисциплинарные меры… Говорят, он самый неэффективный.
Тогда он привел цифры.
Уже этот факт вызывает удивление: разве Хамфри и его коллеги не уверяли меня, что Дербишир не присылает в МАД требуемую отчетность?
– Так оно и есть, – рассеял мое недоумение Картрайт. – Однако они умолчали, что совет ведет собственную статистику, причем на очень хорошем уровне, и нам ничто не мешает пользоваться ею в любое время.
Цифры, которые показал мне доктор Картрайт, поистине впечатляли. Оказывается, в графстве Дербишир самый низкий в Мидлендсе уровень прогулов, самые низкие в стране расходы на содержание муниципальных зданий, прекрасное санитарное состояние медицинских учреждений, несмотря на относительно небольшое количество штатных крысоловов (морильщиков грызунов. – Ред.).
И это еще не все. Судя по статистическим данным, практически все дети в графстве умеют читать и писать вопреки стараниям учителей дать им «прогрессивное образование».
– И наконец, – добавил в заключение Картрайт, – там меньше работников социальной сферы, чем в любом графстве Великобритании.
Я удивился.
– Вы считаете, это хорошо?
– О да, очень хорошо. Верный признак эффективности. Закон Паркинсона, понимаете? Количество социальных проблем возрастает в соответствии с увеличением числа занятых их решением.
Он не успел договорить, так как в кабинет ворвался – иначе не скажешь – сэр Хамфри. Полагаю, его неожиданное появление здесь было отнюдь не случайным.
Между нами состоялся довольно-таки забавный диалог.
– О, господин министр! Как интересно!
– Привет, Хамфри.
– Приветствую вас, господин министр.
– Какое совпадение!
– О да, конечно. Просто сюрприз!
– Да.
– Да.
Сам не знаю, почему я почувствовал себя виноватым и начал оправдываться:
– Я просто… э-э… проходил мимо…
– Проходили мимо?
– Да, проходил мимо.
– Проходили мимо, понятно. – Он на секунду задумался. – А куда?
Вопрос Хамфри застиг меня врасплох. Я понятия не имел, что еще находится на этом этаже.
– Э-э… никуда. Собственно… просто шел… мимо, – сказал я, будто «мимо» означало какое-то конкретное место. – Мимо двери… кабинета Ричарда Картрайта… Дика… и подумал: а вдруг он там сидит…
Я понимал, что мои объяснения звучат ужасно неубедительно, но мне ничего не оставалось делать.
– А что вы подумали потом? – безжалостно продолжал сэр Хамфри.
– Ну… я подумал: зачем просто проходить мимо двери, можно же ее и открыть.
– Очень логично, господин министр. Для того двери и существуют.
– Вот именно. – Я собрался с духом и решил сказать ему все, как есть. – К тому же мне захотелось кое-что выяснить.
– Прекрасно. Что?
Я возмутился: с какой стати он требует у меня отчета, заставляет чувствовать себя виноватым, выясняет, что сказали мне работники МАДа?! Короче говоря, ведет себя так, будто они – его подчиненные, а не мои. (Так оно и было. – Ред.)
Но, с другой стороны, как не ответить на прямой вопрос?
– Так, несколько пустяковых деталей, – наконец ответил я, сделав неопределенный жест.
Он помолчал, видимо, ожидая продолжения. Затем переспросил:
