Ознакомительная версия.
– Дайте мне хлеба! – сказал он. – У вас много хлеба, а мне не досталось.
Вовчик ткнул Рому локтём. Не наглей, чмо!
– Хульи плачьищ? Хльеба нету? – Гиви приподнял со стола свою треть буханки. – Видищ? У менья, тожье нету!
Рома-чмырь шмыгнул носом.
– Я же не плачью! – Гиви стукнул половником по лбу Роме.
Над правой бровью Ромы начал вздуваться огромный шишкарь, перепачканный рисовой кашей. Гиви фыркнул, забрал хлеб и тарелку и перешёл за другой стол.
Друзья к тому времени почикали, с удовольствием почифанили, отобедали на гражданском языке. Они поспешили на выход.
А в вестибюле дружеской улыбочкой их встретил сам Быдусь!
– Баян! Коми! Где были?
– Когда?
– Под дурачков не косите, поняли, да?!
– Работали! – хором ответили бойцы, превозмогая боль от пинков по голеням.
– Где, где работали?
– У майора машину красили! – выкрикнул Лёха первое попавшееся в голову.
– Пулевизатором? – издевался Быдусь.
– Так точно, товарищ сержант, пулевизатором! – отчеканили товарищи.
– Так, остальные тут подыхают, а вы с пулевизатором! Сегодня заступаете в наряд дневальными. Поняли, да?!
– Так точно!
Вот и попали под бессонную ночь, да и следующий день насмарку!
– Всё из-за Ромы-чмыря! – заключил Вовчик.
– Так точно, – вздохнул Лёха, – а теперь, отбой до развода!
Всё-таки замечательно устроены сутки: ночью в них восемь часов, а днём – в два раза больше! Из них, по крайней мере, десять-двенадцать на сон. Солдат спит – служба идёт!
К шести вечера друзья стояли на плацу: с новыми подворотничками, в начищенных ваксой сапогами, вооружённые штык-ножами на ремне с блистающей бляхой. Третьим был Стасик, вечный дневальный.
Лёха с Вовчиком заступали в наряд по роте впервые, но правила знали.
Во-первых, нужно попеременно по два часа стоять на тумбочке по стойке смирно, выслушивая выкрики:
– Дневальный! Тащи (точи) станок е, бальный!
Во-вторых, следующие два часа отводится на сон-отдых: уборку в казарме днём и ночью … на уборку в казарме.
В-третьих, следующие два часа положено бодрствовать, то есть наводить порядок в казарме.
Главное, орать вовремя:
– Смирно! – когда входит старший по званию для находящихся в казарме. Услышит капитан: «Рота, смирно!», – сразу поймёт, что явился майор. Солдаты, чем бы они ни занимались, вскочат, развернутся лицом ко входу и застынут по стойке смирно. Поприветствуют командира. Всем хорошо и удобно. Всё в соответствии с Уставом.
Но знаний этих правил оказалось мало. Опытный дневальный Стасик просветил, что необходимо принять смену: идеальный порядок в сортирах и умывальниках. Иначе придётся убирать самим. Впрочем, Стасик добровольно взял это на себя. Наряд ему сдавал Дюдюсь, вернувшийся в строй после «боевого ранения». Как очередной дефективный он был направлен в последнюю роту. После «отпуска» в госпитале, Дюдюсь должен был пахать до подъёма. Он и пахал. Следил за этим Стасик. Помня о том, что через сутки его ожидает такая же участь, он заставлял сослуживца, чуть ли не вылизывать кафель.
Лёха встал на тумбочку первым. Спустя четыре часа, он вновь стоял, не шелохнувшись, согласно Уставу.
В казарме наступила полная тишина. Дежурный по роте сержант Коршунов, благодать. Отбой вовремя и никаких ночных построений. Сержанты умотались после нарядов по столовой и в карауле. К половине первого Дюдюсь управился с порядком. Его отпустили спать. Какой ни есть чмо, а земляк Лёхи. Вовчик отбился в одежде – иначе дневальному не положено. Стасик стоял рядом с тумбочкой и скучал. Никто ничего не стирал, не чистил сапоги. Лёха, пользуясь знаниями из СПТУ, перед нарядом спустился в подвал и перекрыл задвижку. Воды в туалете и умывальнике нет, неча ходить, пакостить! И Стасику подмога, и бойцам покой.
Из расположения третьего взвода раздался сонный голос Бори.
– Дюдюсь, Дюдю-юсь… Под-ём!
Кровать Дюдюся как раз напротив Бориной, только на верхнем ярусе.
– Прыг, скок, – соскочил Дюдюсь.
– Смирь-но!
– Кхе-кхе.
– Дюдю-юсь … отбой!
– Шнырк! Шлёп!
И непродолжительная тишина.
– Дюдю-ю-усь… Дю-дю-усь … Дюдюсь, сука!
– Я, товарищ сержант.
– Под-ём!
– Прыг! Скок!
– Смирьно!
– Дюдю-усь?
– Я, товарищ сержант.
– Не орьи! От-бо-ой!
Лёха посмотрел на часы встроенные в стену напротив тумбочки. После отбоя Бори в первый раз, Дюдюсь поспал всего три минуты!
Спустя уже пять минут – Борю, похоже, сильно разморило – опять прозвучала команда.
– Дю-дю-усь… Дю-дю-усь… Дю-у…
– Я, товарищ сержант.
– Подё-о-ом! – Боря с трудом раскрывал рот.
– Товарищ сержант, будьте же человеком, я устал после наряда и очень хочу спать.
– Дю-дю-усь!
– Я, товарищ сержант.
– Польный форма, под-ём!
– Прыг! Скок! Шлёп-шлёп-шлёп!
– Дюдю-у-усь…
– Я, товарищ сержант.
– Оть-стави-ить…
Дюдюсь всё поднимался и отбивался. Иногда он вякал, за что одевался «польный форма».
Лёха сбился со счёту на шестом подъёме.
– Дю-дю-усь… Дю-у-у-… -аэм! Дю-дю-у-у… – наконец Борю сморило окончательно.
Через четверть часа, когда Стасик заклевал носом, в казарму заявился … Быдусь. Вслед за ним ввалился Волчок и неизвестный старший (туши свет!) сержант-бубтянин. Замыкал нестройное шествие Шершень. Он прижал палец к губам, запрещая дневальному команду: «Смирно!» Волчок сделал неясное движение рукой к дневальному. Вероятно, хотел влепить по шарам, но различил Лёху.
– Ты, земляк К-кири?
– Так точно! – по-уставному ответил Тальянкин – иначе на тумбочке нельзя!
– Тащи службу, землячок!
Быдусь придерживался иного мнения.
– Баян! – мотнул тяжёлой головой старшина.
– Я!
– Подавай сигнал! Понял, да?!
Лёха ничего не понял, на всякий случай кивнул.
– П-подавай сигнал, – настаивал Быдусь. – Сержант Коршунов! Стройся у тумбочки дневального! Давай, Баян, ори!
Лёха молча улыбался.
– Баян, ты русский или нерусский? А?! Ста-асик! И ты тут? А ну-ка, хором, команду! Или вы боитесь этого чмырька, Коршунова?
– Короче, товарищи курсанты, выполнять приказ! – подключился Шершень. – Коршунов, чмо! Строиться у тумбочки дневального!
Приказы не обсуждаются, приказы выполняются. Только после свершившегося факта, разрешается доложить рапортом вышестоящему командному составу о своём несогласии. Устав Лёха знал. Стасик с удовольствием был готов опустить сержанта.
– Коршунов-чмо! Строиться у тумбочки дневального!!! – грянуло троекратно.
Заспанный женоподобный субъект с мятой повязкой «ДЕЖУРНЫЙ ПО РОТЕ», предстал пред очи тёплой компании.
– Сержант Коршунов! – по праву старшего начал Шершень.
– Я!
– Курсы, курсы не спят, а сержант харю давит! – подключился Быдусь, подкрепляя слова действием. Два по роже, четыре по ливеру, парочка ленивых пинков по горизонтальному телу.
– Сержант Коршунов!
– Я, – провизжал сержант, закрывая ладонями голову.
– На тумбочку, рядом с Баяном! – приказал Шершень. – Смирно! Кстати, Баян, вольно!
Группа младших командиров двинулась вглубь расположения.
– Дюдюсь, кому стоим?
– Товарищ сержант приказал в полной форме…
– Какой сержант? – спросил бубтянин с погонами деда.
– Да Боря это, Боря! – сказал Шершень.
– Дюдюсь, отбой!
Дюдюсь не заставил себя ждать ни секунды.
– Свободный дневальный, ко мне! – приказал Быдусь.
– Я! – примчался Стасик.
– Ведро воды сюда!
– Воды нет.
– Рожай!
Пока переворачивалась на попа кровать с Вурдтом, Стасик сбегал в соседний подъезд и родил ведёрко ледяной воды.
– Лей на чурку! – приказал дед.
Стасик понял, на какую чурку, но не смел шелохнуться. Поучив от волчка по почкам, сразу уяснил задачу и аккуратной струйкой полил Борю.
– Чо за хуйна, а? – удивился Боря.
– Ща, узнаешь! – Волчок вырвал ведро у курса и разом выплеснул воду на голову Бори.
Боря понял, вскочил, оделся «польный форма». Кстати, гораздо быстрее Дюдюся.
– За мной! – скомандовал старший сержант.
Вурдт взял швабру, Боря – фонарик.
– К ночному вождению готовы! – доложили младшие сержанты.
– Под-ём, Абдулля!
– Подъём, Утюг!
– К ночному вождению, готовьсь!
– Не поняль.
– По ходу разберёшься!
Послышались стоны, мычания, шлепки. В глубине тёмного расположения мигал тусклый фонарик и раздавались короткие команды.
– Вправо!
– Влево!
– Трансмиссия!
– Стоп!
– Разворот!
– Орудие к бою!
– Полный ход!
Абдулла, ползая на корточках, тащил сидящего верхом старшего сержанта. Боря светил в глаза «броневой машине». Вурдт тюкал Утюга шваброй по калгану – в строгом соответствии с подаваемыми командами.
Утюг довёз старшего сержанта до середины ЦП и упал без движения, «разулся». Сознание к нему вернулось после ремонта на ходу – нескольких чувствительных пинков. Абдулла повёз бубтянина вглубь расположения, затем вновь на ЦП…
Ознакомительная версия.
