Вечерний концерт мы провели в интернате для детей-инвалидов. Джулиан велел петь соловушками и не смеяться над беднягами.
Мне было очень жаль этих детей, большинство которых сидели в креслах-каталках. Им очень понравилось наше выступление, а после мы угостили их шоколадными конфетами и вместе сфотографировались. Не мог не заметить, что у умственно отсталых детей то же выражение лица, что и у моего соседа по спальне.
К счастью, в интернат мама с Вомбатом не поехали, потому что бабуля утверждает, будто ей очень тяжело находиться в обществе умственно неполноценных.
Воскресенье, 31 марта
ПАСХАЛЬНОЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ
Кафедральный собор Йоханнесбурга огромен и величественен. На репетиции я очень нервничал и слышал, как голос дрожит во время сольной партии. Мама с Вомбатом приехали на час раньше и наблюдали за репетицией с первого ряда. Когда я пропел свое соло, Вомбат громко зааплодировала.
08.45. Нам приказали пройти в ризницу и переодеться для выступления. В соборе собралась толпа, а у входа образовалась пробка — слишком много машин хотели припарковаться. В моей груди снова послышался знакомый барабанный бой, а во рту появился сухой соленый привкус, как всегда, когда я собираюсь петь или играть на сцене.
Вдруг чья-то сильная рука выдернула меня из ризницы и потащила в маленький розарий у входа. Я оказался лицом к лицу с Джулианом, вид у которого был совершенно дикий.
— Послушай меня, Малёк, — сказал он, пристально глядя мне в глаза. — Думаю, сегодня последний день, когда мне предстоит выступать с этим хором. А о выступлении в таком месте можно было лишь мечтать. — Джулиан глубоко вздохнул. Кажется, он пытался бороться со слезами. — Малёк, хочу, чтобы ты знал — у тебя самое прекрасное мужское сопрано, которое я когда-либо слышал. Через месяц оно пропадет навсегда. Это твой последний шанс. — Он печально взглянул на меня и опустил руки мне на плечи. — Тебе и раньше приходилось это делать. Просто этот собор побольше размером. Но ты слышал, какая здесь акустика? — Джулиан крепко сжал меня за плечи и сказал: — Хочу, чтобы ты спел так, как не пел никогда. Это твои последние пять минут славы — так иди и будь великолепен!
Я прошагал по проходу, чувствуя себя способным свернуть горы. К счастью, мой сольный номер был последним в расписании службы, и у меня было время успокоиться и разогреться как следует. Народу в соборе было битком, и наш хор звучал просто блестяще. Джулиан был прав. Лучшей акустики, чем в этой церкви, мне еще встречать не приходилось. Настоятель прочел длинную проповедь о десяти заповедях, а потом заставил нас долго молиться молча. Во время молитвы я испытал некоторые сомнения: не уверен, что Богу есть до меня дело и моя маленькая жизнь его сильно интересует. Но, поскольку мне было страшно и терять все равно было нечего, я'попросил Его дать мне спокойствие и сделать так, чтобы мое последнее соло в качестве Малька прозвучало идеально. Молитвы закончились, и Джулиан спел «Ступаю с Богом», пока прихожане причащались. Он пел с таким чувством, что на верхних нотах у него голос дрожал.
Близился конец службы. Настоятель благословил собравшихся и произнес:
— Последний псалом — «Иисус, отрада страждущего». Соло в исполнении Джона Мильтона.
Под тихие звуки органа я сделал шаг вперед. Сделал глубокий вдох, открыл рот. ..ив тишине раздался мой высокий девчачий голосок. На этот раз он не дрожал. Я и не припомню, чтобы когда-нибудь так хорошо пел. Примерно на середине номера хор начал расходиться. Джулиан спланировал все очень точно. Он хотел, чтобы другие ребята постепенно ушли через заднюю дверь, а я в конце остался один у алтаря. И это было просто потрясающе, потому что атмосфера, в которой я допевал последние строки, была поистине неповторима. А потом все кончилось. Собор окутала звенящая тишина. Сотни глаз были направлены на меня. Я закрыл сборник псалмов и медленно зашагал по проходу. А прихожане остались стоять в полной тишине. Это было и странно, и чудесно.
Я вошел в ризницу, и меня окружили аплодисменты ребят из хора, а Джулиан крепко обнял меня со слезами на глазах.
Понедельник, 1 апреля
КОНКУРС ХОРОВЫХ КОЛЛЕКТИВОВ В ХАЙВЕЛЬДЕ
Джулиан пришел в ярость, когда мы заняли второе место среди двадцати школьных хоровых коллективов, и сказал, что судьи голосовали за своих земляков. (Видимо, Джулиан не в ладах с географией, потому что победители были из Апингтона.) Мы спели школьный гимн на тротуаре у автобуса, после чего великому хоровому турне 1991 года пришел конец, и все разъехались в разных направлениях на пасхальные каникулы.
Всю дорогу до дома Вомбат спала. И хотя мама не созналась в том, что напичкала ее снотворным, бабуля вырубилась ровно через десять минут после того, как выпила бутылку газировки. Здорово было сидеть в тишине и просто смотреть, как мимо проплывают золотистые равнины.
Вторник, 2 апреля
Вернулся домой и обнаружил на холодильнике список кухонных правил, которые мама, судя по всему, оставила папе, прежде чем уехать с нами на гастроли:
МАМИНЫ КУХОННЫЕ ПРАВИЛА
Сделал бутерброды с расплавленным сыром — выключи духовку.
Банки в шкафу над чайником — еда Черныша. (Это НЕ ТУНЕЦ!)
Еда в холодильнике — твоя еда. (НЕ СОБАЧЬЯ!) Готовые блюда — в пластиковых контейнерах в холодильнике. (По одному в день.)
Прежде чем ставить чайник, убедись, есть ли в нем вода. Не более трех чашек кофе в день! Миску Черныша надо держать на улице (мухи). Черныша надо держать на улице (блохи). Если позвонит моя мать, не надо пудрить ей мозги, разговаривая странным голосом.
Фрэнка в дом не пускать (даже в экстренном случае),
Видно невооруженным глазом, что папа нарушил многие из этих правил. Мама нашла на своей половине кровати собачью шерсть, а на розовом кусте в саду — куртку Фрэнка. Тогда она сказала, что нам нужен питательный ужин, и приготовила куриные грудки с овощами, которые были серого цвета и мерзкие на вкус.
Папа прилепил на холодильник конверт с приглашением на кулинарные курсы, взял Черныша и пошел за пиццей.
Суббота, 6 апреля
Было классно почти всю неделю расслабляться и ничего не делать. По-прежнему просыпаюсь в 06.15 каждый день. Моему мозгу требуется не меньше десяти минут, чтобы понять, что сирены на подъем не было и на соседней кровати не спит сумасшедший. Тогда я снова засыпаю и примерно до десяти часов смотрю сны о Русалке. Потом завтракаю, принимаю душ и играю с Чернышом. После обеда читаю пьесу, хотя обычно в процессе чтения начинаю фантазироватъ о том, как играю главную роль и все заканчивается тем, что я декламирую монологи перед Чернышом, который при этом скулит и выглядит виноватым. Потом мама приносит сладкий чай с молоком, мы болтаем с ней о школе и о том, что я мечтаю стать знаменитым актером и писателем. Ей нравятся разговоры о школе, а вот от моих карьерных предпочтений она не в особом восторге. Каждый день, допив чай, она забирает мою чашку и говорит, что из меня бы вышел прекрасный адвокат, а потом идет на кухню и пытается приготовить ужин. Примерно в это время в моей голове сгущаются темные грозовые тучи, вызывая навязчивые неуправляемые мысли. Приходится сосредоточиться на вдохах и выдохах, чтобы не задохнуться и не заплакать. Чувство очень странное, и это гораздо хуже, чем скучать по дому.
А потом раз! — и я уже на велосипеде, мчусь по улице.
Северный Дурбан прекрасен в свете вечернего солнца. Вечнозеленые деревья залиты желто-зеленым сиянием. На улицах играют дети. Некоторые машут, когда я проезжаю мимо, другие хмурятся или не обращают на меня внимания. Такое впечатление, что мой велосипед уже сам знает путь к дому Русалки. Как будто он ездит туда каждый вечер, со мной или без меня. Он останавливается рядом с коралловым деревом[18] в парке, за углом от ее дома. У дороги так все заросло кустами и деревьями, что легко оставаться незамеченным, хотя я и боюсь, что однажды Мардж меня увидит и расскажет маме. Обычно я не вижу Русалку. Иногда на ее дворе припаркован «фольксваген-гольф». Но какая мне разница? Даже в те редкие дни, когда она выходит во двор, мне приходится прятаться, как преступнику. Она не знает, что я здесь. Когда я смотрю на нее, меня словно бьют под дых — не знаю, любовь это или адреналин. Примерно в полшестого Мардж включает в доме свет — мне пора уходить. Возвращаюсь в парк, снимаю велосипедную цепь и еду домой, как можно быстрее крутя педали. Дома всегда делаю вид, что ужасно устал. Папа хлопает меня по спине и начинает мечтать о том, как в один прекрасный день я выиграю гонку «Тур де Франс». Мама наливает ванну и причитает, как бы я не простудился. Потом настает время ужина и повторов старых серий «Мэтлока» по телевизору. Мы смотрим новости, погоду, а потом кто-то из Мильтонов зевает, и мы идем спать. Пытаюсь читать перед сном, но в голове вихрь из тысячи мыслей: лежу и смотрю в потолок. Не знаю почему, но обычно я засыпаю с включенным светом.
