– Витю? – оживился Золотов, как будто Витя Домофон был его старинным другом. – А где он сейчас, не в курсе?
– Почему, в курсе. У бабы своей дохнет, на Осиновой последний дом. Ну что, прикроете?
Золотов включил компьютер и запустил скопированную запись. Как раз в том месте, где Кишка предлагал замочить москвича прямо в кабинете.
– Вот паскуда! – Кишка со злостью хлопнул ладонью по столу. – Сволочь продажная! Да врет он все! Соскочить решил… Антон Романыч, это же он все того… смонтировал! Убью гада!
– Не надо, – Вячеслав Андреевич не удержался и фыркнул, вообразив себе фантастическую картину монтажа Лешим аудиозаписи. Это же не морду бить, здесь другая квалификация нужна. – Для начала остынь в камере. А я пока разберусь, кто из вас правду говорит, а кто врет.
Золотов передал расстроенного Кишку дежурному, а сам, сверяясь с бумажкой, набрал номер телефона Лешего. Когда тот ответил, попросил:
– Паша, ты далеко отъехал? Вернись, дело есть.
Леший появился в кабинете минут через десять с готовностью сдать всех оптом и в розницу. Только сдавать никого не пришлось. Следователь в этот раз достал из ящика стола собственный диктофон и дал послушать, как дружок Кишка заливает, что именно Леший планировал мокруху на охоте.
– Вот урод! Это же он стрелял! Специально выцеливал в жо… ниже пояса. Антон Романович, это же вранье наглое! Да я его, муфлона, еще пожалел, не все вам рассказал…
– Верю, Паша, верю. Не сомневаюсь. Успокойся.
Но у Лешего успокоиться не получалось, недолгую жизнь брата Кишки он описывал громко, в подробностях, с красочными эпитетами. Вспомнил даже триппер, коим тот заразил с десяток местных красоток.
– Да успокойся, ты же первым пришел, – майор протянул листок и пустую папку: – Вот тебе бумага, иди во двор, сядь на лавочке и напиши все, что про него знаешь. И про других заодно, а то вдруг еще кто-нибудь придет тебя сливать. А я сейчас здесь закончу и выйду. Обмозгуем.
После этого Вячеслав Андреевич отправился прямиком в камеру к Кишке. План он вынашивал поистине мефистофельский.
– Ну все, Боря, разобрался я. Ты не при делах. Ступай домой.
– А где этот стукач?
– Явку с повинной пишет.
– Спасибо, Антон Романыч, – подорвался с жесткой деревянной лавки Кишка, – чтоб ему на нарах каждый день икалось! Я знал, что вы разберетесь!
– Иди, Боря, иди…
Убей его нежно…
В коридоре майор Фейк остановил мавра Федотова:
– Пошли скорее! Сейчас начнется!
– Что?
– Чужой против Хищника.
Из окна кабинета открывался рублевый вид на ринг. На лавочке сидел Хищник-Леший, морщил лоб и старательно выводил на листке буквы, словно первоклассник. Дверь распахнулась, выпуская на битву Чужого. Он распустил щупальца и обнажил клыки. Шоу началось. Голосов через закрытое окно слышно не было, но картинку это не портило. Без звука даже интереснее. Жаль, тапера нет.
– На кого ставишь? – Золотов сел на подоконник.
– На Лешего.
– Тогда я на Кишку. Может, хоть по стошке?
– Я с государством в азартные игры не играю.
На ринге после скоропостижной беседы в ход сразу пошли кулаки и ступни. Да, это было зрелище, достойное Первого канала в прайм-тайм! Супербой! «Вертушки», подсечки, захваты, броски. Рваные спортивные костюмы, летящие кровавые сгустки, капли пота! Загляденье! Не отступать, не сдаваться! Болельщики, крики поддержки. «Убей его!!! Убей!!!»
И убили бы. Но майор Фейк прервал поединок, не доводя до летального исхода бойцов. Снял трубку, соединяющую с дежурной частью:
– Разнимите. И обоих на пятнадцать суток.
– А может, пусть еще покувыркаются?
– Выполняйте. Здесь вам не цирк.
Майор положил трубку и задернул штору:
– Ничья.
– Спасибо за доставленное удовольствие, – оттаял мелкий романтик.
– Не за что… Подвезешь до гостиницы?
– Поехали.
До гостиницы добрались, обмениваясь впечатлениями от поединка. На заднем сидении УАЗа Вячеслав Андреевич заметил свежий букет. Понятно. Дима едет к Насте – конкурент отвалился.
В холле он поболтал с Ермаковым о политике и поднялся к себе. Зашел в полутемный номер с зашторенными окнами, на ходу снимая китель. Наверно, горничная закрыла, он утром занавески не трогал.
– Привет! Я тебя не очень сильно?
И почти тут же ощутил жаркий поцелуй на сахарных устах.
* * *
«Режиссер Иванов» репетировал с труппой до позднего вечера. Порфирий Петрович научился правильно обыскивать и заламывать руки, а бандит Лужин приобрел необходимый металл в голосе. Мастер распорядился собраться завтра в десять утра. Как объяснил – на сходку. Среди актеров пробежал ропот: где это видано, чтобы в такую рань репетиции назначать?
– Приказы не обсуждаются! На сегодня – всё!
Леркин псих, который оказался психом небесталанным, подхватил мнимую жену под ручку и откланялся. Труппа еще какое-то время бурно обсуждала произошедшее.
«Дуня» призывала не идти на поводу у маниакального больного. Зайти можно до полного арт-хауса.
Актер, исполнявший роль Лужина, с «Дуней» в принципе согласился. Но в то же самое время понимал, что не будет спектакля – не будет и зарплаты. А потребительскому кредиту плевать на «прочтение пьесы».
Геннадий, навещавший «Юрия Ивановича» в больничке, призывал перестать халявить. В их театре – впервые достойный режиссер! Это вам не запойный Никитин со своей никчемной классической школой! Здесь работать приятно! Реальный постмодернизм! А что касается перспектив? Поиграем – увидим.
Тут в диспут вступил Витя, временно подменявший кризисного Никитина. Он наконец-то получил возможность самовыразиться, и на тебе – какой-то сумасшедший нагло занимает его место. Оскорбленный дублер послал всех в андеграунд и гордо удалился, пригрозив неблагодарным лицедеям полным провалом и забвением.
Это значительно упростило ситуацию. Режиссер-конкурент отпал сам собой, остался только псих. В прямом смысле. В переносном – они все психи. В итоге коллектив единогласно решил поставить на утро будильники.
Псих, а точнее потерявший память, в эту самую минуту обсуждал с женой театральные новации:
– Откуда я все это знаю? Ствол, ксива, хоботом в пол? Почему хоботом? Следователь уголовного розыска…
Лера сама пребывала в полной растерянности. Пришлось импровизировать на ходу:
– Ты же изучал вопрос, пока готовился… Сериалы милицейские пачками просматривал. Видимо, отложилось, – она осторожно погладила пациента по руке.
– А раньше я что-то ставил?
– Шекспира, – не моргнув глазом, соврала Лера, – но в этом театре – твоя первая пьеса. Только они, как видишь, многое переделали, пока ты в больнице был. Но ты восстановишь.
– Да как? Я же не помню ничего! Кто такой Достоевский?
– Писатель девятнадцатого века, вечная классика.
– Криминал?
– В некотором роде, – Лерина эйфория по поводу действенности ее гениального метода рассеялась, как табачный дым в общественном месте. Несмотря на все ее старания, память подопечного по-прежнему буксовала.
– А у меня были книги по режиссуре?
– Да… Наверно… В смысле – конечно.
– И где они?
– Так… У Маринки. Мы, когда переезжали, часть вещей у нее оставили.
– Принесешь завтра? И Достоевского.
Антон Романович тормознул у подъезда, ожидая, пока Лера выудит из сумки ключи и таблетку от домофона.
– Постараюсь. А ты больше спонсоров не лупи, пожалуйста. Не виноваты они. Те бандиты сами пришли.
– Не волнуйся. Я ж не психопат какой-то. Просто так в драку не полезу. Только по делу. Ошибся, бывает. Но я же тебя хотел защитить, ты же моя жена.
Он нежно коснулся ее щеки. Погладил по волосам. Жена была такой трогательной, такой хрупкой, такой желанной, что он не удержался – наклонился и поцеловал ее в губы. Она сопротивления не оказала. Потянулась к нему и ответила на поцелуй с непривычной для себя пылкостью.
Как в юности, когда ты влюблена, а тебя провожают до подъезда и долго-долго целуют на прощание. А из окна, из-за занавески тревожно поглядывает мама, сжимающая топорик для разделки мяса.
Лера в юности у подъезда не целовалась – некогда было: учеба, домашние хлопоты. И теперь словно брала реванш за неиспытанные тогда эмоции. А в роли мамы на этот раз выступил Козырев, приехавший вернуть Валерию в гражданскую семью. Хватит ролевых игр, пора и совесть знать! Кто будет ужин готовить? На звонки – не отвечает, сама не звонит! Примчался после работы, но не застал ее. Их. Остался. Сидел в машине и ждал. Злился, волновался, сам себя накручивал, что Лера зашла слишком далеко.
Оказалось, не зря накручивал. Не думал, что будет из-за нее так переживать. Она ж вошла в привычку, как режим дня, как итальянская мебель, как костюм от Армани. И тут привычка вышла из-под контроля. В бессильной злобе наблюдал за страстными поцелуями. Как за парочкой закрылась дверь подъезда, как зажегся свет в квартире. Наверно, нужно было подняться следом и заявить решительный протест. Покидать в сумку Леркины вещи, взять ее за руку и увести силой. У таких дурочек от любви крыша быстро съезжает, глупостей наделает. И главная ее глупость будет в том, что уйдет от него, Козырева. Чего ей не хватает? Приехала в Москву из Задрищенска, только и есть, что койка в общежитии, а строит из себя какую-то Пенелопу Крус. И только хлопоты доставляет. Без нее сегодня утром носки «спаривал» – парные искал, за это время яичница в угли превратилась. И капучино она варит вкусный, у него такой не получается.
