Филипп пожал плечами:
— Я тебя понимаю, но мы здесь просто не можем позволить себе такую роскошь. И другие университеты не будут это оплачивать.
— В Англии точно не будут. Когда я здесь работал, я обнаружил странную аномалию. Ты можешь рассчитывать только на полсотни фунтов или того меньше в год для поездки на конференцию внутри страны и в то же время получить баснословный грант на конференцию за рубежом. Напрашивается очевидное решение: проводить конференции за пределами Англии. В каком-нибудь приятном месте с теплым климатом, вроде Монте-Карло. Кстати, почему бы тебе этим летом не приехать в Иерусалим?
— Мне? К тебе на конференцию?
— Ну да. Уж ты бы мог состряпать статью о будущем литературной критики, верно?
— Я не считаю, что у критики большое будущее, — сказал Филипп.
— Отлично! Это вызовет полемику. И прихвати с собой Хилари.
— Хилари? — смущенно спросил Филипп. — Да нет, что ты. Она не перенесет жары. Кроме того, я сомневаюсь, что мы это потянем. Двое детей в университете — это сильно подрывает бюджет.
— Ох, и не говори! Я с ужасом ожидаю этой осени. — Уж не Хилари ли подала тебе эту мысль, Моррис? — спросил Филипп, устыдившись собственного вопроса. — Нет конечно. С чего ты взял? Филипп заерзал в кресле.
— Просто последнее время она стала жаловаться, что я подолгу бываю в отлучке, забросил семью, пренебрегаю супружескими обязанностями…
— Но ведь это так?
— Пожалуй, да. Однако эти поездки — единственное, что держит меня на плаву. Смена обстановки, новые лица. Если я возьму с собой Хилари, то пропадет весь смысл моих академических странствий.
— Ив чем же заключается их смысл?
Филипп вздохнул.
— Бог его знает. Это трудно выразить словами. А чего мы все ищем в этой жизни? Счастья? Но ведь известно, что счастье быстротечно. Возможно, новых впечатлений, которые заслонят собой прискорбные факты — что не за горами мужское бессилие, болезни, дряхлость, смерть.
— Боже правый, — сказал Моррис. — Это на тебя средневековые банкеты так действуют?
Филипп вяло улыбнулся и подлил в стаканы виски.
— Сильных ощущений — вот, я думаю, чего мы ищем. Мы знаем, что дома этого уже не будет, но всегда есть надежда, что где-то в дальних краях нас что-то ждет. Я это пережил в Америке в шестьдесят девятом.
— С Дезире?
— Дело было не только в ней, хотя и она сыграла свою роль. Прежде всего это была острота чувств, яркие переживания, смесь удовольствия, опасности, свободы и — солнце, солнце и еще раз солнце. Ты знаешь, когда мы возвратились в Англию, я долго еще в мыслях пребывал в штате Эйфория, хотя внешне вполне вернулся к прежней жизни. Я вставал по утрам, надевал свой твидовый костюм, читал за завтраком «Гардиан», отправлялся пешком в университет, проводил нудные семинары по набившим оскомину текстам… И все это время мое воображение рисовало картины совершенно иной жизни. Там, в своих мыслях, я решил не возвращаться в Англию и по утрам просыпался в Плотине, выходил в купальном халате посидеть на солнце и полюбоваться бухтой, натягивал джинсы и футболку, читал за завтраком «Эйфория тайме», гадая, что нас ждет сегодня, не будет ли акций протеста и демонстраций и не придется ли моим студентам пробиваться на занятия сквозь пикеты и слезоточивый газ, или, быть может, мы соберемся у кого-нибудь в квартире и рассядемся на полу в окружении плакатов, листовок и книжиц, агитирующих за групповую психотерапию, театр авангарда и окончание войны во Вьетнаме.
— Все это уже кончилось, — сказал Моррис. — Теперь ты нашего кампуса не узнаешь. Студенты не бунтуют, а объединяются в братства, носят костюмчики и все хотят попасть на юридический факультет.
— Да, я об этом слышал, — сказал Филипп. — Какая тоска.
— А эти яркие переживания, о которых ты говоришь, неужели после Америки ты ничего подобного не испытывал?
Филипп уставился в стакан.
— Было однажды со мной такое, — сказал он. — Хочешь, расскажу?
— Позволь мне только взять сигару. Твоя история длиной в толстую или в тонкую сигару?
— Не знаю. Я еще никому ее не рассказывал.
— Какая честь мне выпала, — сказал Моррис. — Возьму ка я сигару потолще.
Моррис вышел из комнаты взять свою любимую «Ромео и Джульетта». Вернувшись, он обнаружил, что в его отсутствие в гостиной поменялось освещение и сдвинулась со своих мест
кое-какая мебель. Два кресла с высокими спинками теперь стояли под углом друг к другу перед камином, в котором слегка теплился огонь. Единственным источником света был торшер за креслом Филиппа, так что лицо рассказчика оставалось в тени. Между креслами стоял длинный журнальный столик, на котором расположились бутылка виски, графин с водой, стаканы и пепельница. В стакан Морриса Филипп щедрой рукой подлил спиртного.
— Это здесь сидит наррататор? — осведомился Моррис, занимая свободное кресло. Филипп, рассеянно вглядываясь в огонь, слегка улыбнулся и промолчал. Моррис, поднеся к уху сигару, покатал ее между пальцами, с удовольствием прислушиваясь к потрескиванию сухих листьев. Затем он с одного конца проткнул ее, с другого обрезал и закурил, яростно пуская клубы дыма.
— Я тебя слушаю.
— Это случилось несколько лет тому назад, в Италии, — начал Филипп. — Я впервые выехал в заграничный лекционный тур по программе Британского Совета. Я прилетел в Неаполь и затем отправился по стране на поезде: Рим, Флоренция, Болонья, Падуя; завершалось мое турне в Генуе. Последний день выдался довольно суматошным — после обеда у меня была лекция, а вечером я вылетал в Англию. Опекавший меня в Генуе сотрудник Британского Совета поужинал со мной в ресторане, а затем доставил меня в аэропорт. Вылет самолета откладывался — как сообщили, по техническим причинам, поэтому я попросил его из-за меня не задерживаться. Я знал, что ему рано утром надо было ехать в Милан на совещание. Все это имеет отношение к делу.
— Не сомневаюсь, — сказал Моррис. — В хорошем рассказе нет второстепенных подробностей.
— Так вот, этот сотрудник Британского Совета фамилия его Симпсон, а имени не помню — приятный молодой мужчина, очень дружелюбный, увлеченный своей работой, сказал мне: «Ну ладно, тогда я вас оставлю, но если рейс отменят, позвоните мне, и я устрою вас в гостиницу»…
— Рейс, надо сказать, то и дело откладывался, и когда мы в конце концов вылетели, было уже около полуночи. Самолет был британской авиакомпании. Рядом со мной сидел английский бизнесмен, торговый представитель фирмы, производящей шерстяные ткани, так, кажется…
— Это тоже важно для сюжета?
— Пожалуй, нет.
— Ну что ж, — терпеливо сказал Моррис и плавно взмахнул сигарой. — Обилие частных деталей придает повествованию достоверность.
— Мы сидели поближе к хвосту самолета, как раз позади крыла. Бизнесмен занимал место у окна, а я соседнее. Минут через десять после взлета, когда стюардессы собирались разносить напитки — до нас доносилось звяканье бутылок, — торговый представитель вдруг отвернулся от окна, похлопал меня по руке и сказал: «Извините, вы не могли бы взглянуть в окно? Не пойму: мне это кажется или у нашего самолета загорелся двигатель?» Я, потянувшись через него, посмотрел в иллюминатор. Там, конечно, было темно, но язычки пламени, вырывающиеся из двигателя, были вполне различимы. Вообще говоря, можно ожидать, что в темноте из сопла двигателя будет исходить огненное сияние. Но то, что я увидел, действительно походило на загоревшийся двигатель. «Даже не знаю, — сказал я бизнесмену, — но, скорее всего, здесь что-то не так». «Может, надо кому-нибудь сказать об этом?»-спросил он. «Надо полагать, они и сами это уже видят», — ответил я. А все дело было в том, что ни один из нас не хотел сглупить, понапрасну подняв панику. К счастью, пассажир, сидевший через проход, заметил нашу возню и подошел взглянуть. «Господи!»-воскликнул он и нажал кнопку вызова стюардессы. Наверное, он был инженер или что-то вроде этого. А стюардесса как раз подкатила к нам тележку с напитками. «Если вы хотите выпить, вам придется немного подождать», — сказала она ему. Из-за задержки рейса экипаж был в несколько раздраженном состоянии. «Известно ли капитану, что у самолета загорелся бортовой двигатель?»-спросил инженер. Стюардесса вытаращилась на него, потом искоса взглянула в окно и понеслась по проходу, толкая впереди себя, как коляску с младенцем, свою тележку. Не прошло и минуты, как мужчина в форме — наверное, второй пилот — показался в проходе с фонарем в руках. Он встревожено посветил в окно. Двигатель действительно был объят пламенем. Второй пилот со всех ног бросился в кабину. Самолет сделал стремительный вираж и полетел обратно в Геную. Капитан обратился по радио к пассажирам, объясняя, что по технической причине самолет сделает вынужденную посадку, и предупредил, чтобы все были готовы к экстренной эвакуации из салона. Затем кто-то другой проинструктировал нас о том, что надо делать. Должен сказать, его голос звучал на удивление спокойно и сдержанно.
