Случилось, что на учениях нашу наипервейшую и наиславнейшую роту постигла такая неудача, что вспоминать тяжело. Оскандалились мы перед самим командиром дивизии.
Поставили нас тогда на главном направлении батальона. Вначале подготовились мы для оборонительного боя. Зарылись в землю, траншеи соорудили такие, что зимовать в них можно.
А за широкой лощиной, на склонах высоты, окопался «противник» – солдаты нашего же полка. И предстояло нам его «разгромить».
Старательно готовились мы к атаке, хотя нас артиллерия и танки должны были поддерживать.
На второй день учении утро выдалось свежее, прохладное. Трава вокруг поседела от росы, к земле прильнула. А в лощине, за которой «противник» находился, вроде молочная река разлилась: туман, каких я еще не видел в этих местах, – густой-прегустой. Стоит и не шелохнется, прячет не только всю лощину, но и ее противоположные скаты. Чудится, что молочная река до самою горизонта разлилась. Смотришь поверх тумана, и взгляду не на чем остановиться – бежит он к белым, таким же, как туман, облакам, обложившим край неба, и кажется, что впереди раскинулась заснеженная равнина без конца и края.
Скоро наступать будем. Но легко сказать – наступать. Попробуй в таком тумане не заблудиться, попробуй найти тот дзот, который намечено атаковать нашему отделению. А может, туман на руку: удастся незаметно пробраться к «противнику» и – как снег на голову?
И вдруг приказывает мне младший сержант Левада отправиться в распоряжение командира роты. Потребовалось заменить связного от нашего взвода. У старого связного, видите ли, живот внезапно разболелся. И что это за солдат, если у него живот болит?
Побежал я к окопу, где находился командный пункт старшего лейтенанта Куприянова, а там пусто. Один радист сидит у рации, да связные от других взводов в соседнем окопчике прохлаждаются.
– Связной от второго взвода? – спрашивает у меня радист. – Дуй на энпе батальона. Комроты там. Доложи, что явился.
Так и зачесался у меня язык, чтобы разъяснить радисту, как надо разговаривать с рядовым Перепелицей, да время не терпело.
Наблюдательный пункт батальона – на маленькой высотке, каких здесь много. Бегу напрямик через жнивье к этой высотке и уже издали замечаю, что там какое-то большое начальство. Насчет начальства у меня нюх тонкий – на расстоянии чую. И еще знаю, что мозолить ему глаза без надобности не следует. А потому решил свернуть налево и подойти к высотке со стороны. В боевых условиях к наблюдательному пункту нельзя идти в открытую. Вот и стал я подползать. А самого все же интересует, что там за начальство…
Первым я приметил в группе офицеров нашего командира роты. Стоит он, руки по швам, не шелохнется. Офицеры на него смотрят, а один – в светлосерой шинели – указывает пальцем в карту, которую держит в руках, и что-то говорит. Я ближе подполз, и стали слова этого начальника до меня долетать. Но лучше бы мне их не слышать: до того горько от тех слов стало, что в груди защемило, особенно когда разглядел на плечах начальника генеральские погоны. Это же сам командир дивизии!
– Вас постигла неудача, товарищ Куприянов, – говорит генерал. – Ваше боевое охранение проглядело «противника», дало ему возможность незаметно уйти. Теперь ищите выход из положения. Или, может, другой роте предоставить такую возможность?
– Разрешиге моей, – сказал Куприянов. И вроде спокойно он сказал, но почудилось мне, что голос у него чуть дрогнул.
– Действуйте, – сказал генерал. – Но командира батальона держите в известности.
А комбат наш – тут же рядом. Сердито так смотрит на старшего лейтенанта. Но разве виноват командир роты, что туман в лощине? Да при такой видимости скирду соломы из-под носа можно утянуть и не заметишь!
Старший лейтенант Куприянов взял под козырек, повернулся кругом и побежал к своему командному пункту. Еле успел я догнать его…
Дотемна вел нас командир роты через болото. Петлять много пришлось. Ведь болото не везде проходимо. Если видишь впереди осоку, камыши – не суйся. Иди туда, где трава растет, где цветы полевые попадаются, кустарники.
Перед нами задача – обогнать «неприятеля» и неожиданно встретить его в районе перекрестка дорог, что у изгиба реки.
До перекрестка не так уж далеко. И каждый из нас мечтал о той блаженной минуте, когда можно будет присесть на землю. Ведь после большого, трудного марша для солдата нет ничего милее, чем привал. Пусть даже земля сырая, мокрая, мерзлая – все равно! Найдешь местечко, пристроишься поудобнее и отдыхаешь, сил набираешься.
Но оказалось, что «противника» и тут голыми руками не возьмешь. Он выслал вперед себя заслон, расположив его фронтом к болоту. Куда ни совалась наша разведка, везде натыкалась на огонь.
Тогда наш командир придумал такой маневр – прямо суворовский! Чтобы начать выполнять его, нужно было одному стрелковому отделению пробраться в тыл неприятельского заслона. Такая честь выпала как раз нашему отделению. Но честь честью, а утомились мы до невозможности. Кажется, сил не хватит муху со щеки согнать. Вот и попробуй выполни задание, тем более что впереди такой бывалый «противник». Его солдаты птицу не пропустят через свой рубеж, не то что целое отделение.
Но приказ есть приказ. Придется мобилизовать всю свою волю, все умение ползать, применяться к местности, тенью проскальзывать под носом у «противника». К тому же, военная хитрость имелась в резерве. Вот только усталость беспокоила. Как бы не сказалась она на мастерстве солдат. Одно утешение, что пробираться нам не так уже далеко.
– Становись! – командует младший сержант Левада.
Становимся в строй, а у каждою гудит в ногах, так они натрудились за день.
Левада объясняет задачу, и по его хриплому голосу чувствую, что и он крепко устал.
Двинулись мы в путь. Торопимся – время-то ограниченное. Идем цепочкой, ступаем в темноте неслышно: «противник» ведь совсем рядом. Еще десяток метров пройдем и начнем ползти. И вдруг у рядового Таскирова… лоб зачесался. Он с таким ожесточением запустил под каску пальцы, что ремешок соскочил с подбородка, а каска соскользнула с головы, точно скорлупа с каштана. Сорвалась – и об автомат Ильи Самуся. Мы так и замерли. Вроде глухой удар получился, а «противник» услышал. Застрочил из пулемета в нашу сторону. Потом – ракеты в небо…
Если бы не знали мы, что за «противник» перед нами, попытались бы в другом месте просочиться через его рубеж. Но солдат из нашего полка не проведешь. Пришлось уползать обратно.
Как быть? Время-то идет!
Младший сержант отвел нас в лощину, достал из сумки карту и осветил ее электрическим фонариком. А чего глядеть? Вправо – не пробьешься: непроходимое болото. Слева – река. Разве только вернуться назад, через мост перемахнуть на другую сторону реки и вдоль нее обойти заслон, а потом в тылу «противника» форсировать речку? Но тогда времени потребуется раза в два больше того, которым располагает отделение. Да и устали мы так, что ветер с ног может сшибить.
И вдруг Левада говорит:
– Один путь – в обход. Другого нет…
Сердце зашлось, когда понял я, что впереди у нас такой длинный путь. И все из-за этого Али Таскирова. Шляпа!
Вижу, и товарищи косятся на Али. У Ивана Земцова вот-вот горячее словцо с языка сорвется. Оно и понятно: у человека ручной пулемет за спиной, потаскайся с ним.
– Каску на голове не удержал! – зло сказал он Таскирову. – А еще укротитель диких коней. Кур бы тебе укрощать!
Таскиров в ответ только глазами сверкнул.
За него вступился Илья Самусь:
– Побереги нервы, Земцов. Ты тоже хорош. Забыл, как роту заставил лежать по команде «смирно»?
Солдаты прыснули смехом. Это Илья намекнул на один потешный случай. Как-то после отбоя в нашу казарму зашел командир полка, чтобы посмотреть за порядком. Дневалил тогда Иван Земцов. И когда неожиданно появилось начальство, он растерялся и заорал: «Рота, смлрно! Некоторые солдаты вскочили с коек, чтобы выполнить команду, а я, например, в постели вытянулся в струнку.
Тут вставил свое слово Василий Ежиков.
– Хлопцы, – говорит, – помалкивайте и учитесь у Перепелицы. У него даже на ушах соль выступила, а духом не падает, потому что фактор сильный имеет. Верно, Максим?..
Хотел я что-то ответить, но тут Левада прикрикнул:
– Прекратить разговоры! – И скомандовал: – За мной, шагом марш!
Знаем мы, что это за шаг будет. Уже через две минуты младший сержант предупредил: «Приготовиться к броску!»
Вот она – жизнь солдатская! Хоть и интересная, почетная, но с потом и солью.
Каждому известно, как тяжело заставлять бежать усталые ноги. Нипочем не раскачаешь их. Но у солдата не ноги, а голова всему хозяин. Не нравится моим ногам, а нажимаю я на них. Вначале не торопясь, чтобы не сорвать последних сил, стараюсь попасть в ногу Василию Ежикову, который впереди бежит. Даже земля звенит под сапогами отделения: гуп-гуп, гуп-гуп. Точно марш выбивают солдаты. Под него будто легче бежать.
