— Он сказал: «Поехали», — в руках у Шурика был пластмассовый холодильник, в недрах которого призывно позвякивало.
— Если сегодня вечером от тебя будет пахнуть спиртным… — Маринка задумалась, пытаясь придумать, что же именно тогда произойдет. — Чистить свою вонючую рыбу будешь сам! С меня довольно!
— Ах, женщины, — вздохнул Шурик. — Прекрасные, но изнеженные, а потому — чудовищные создания. Разве может сравниться любовь к женщине с суровой мужской дружбой.
— Как я посмотрю, географическая близость к голубым кварталам Сан-Франциско для тебя явно даром не прошла, — заржал Женька.
— Господи, нигде нет покоя моей душе. Всюду гнусные злопыхатели. Поехали лучше за Лариосиком, а то клев пропустим.
3
— Мать честная, это что еще за явление природы? — Женька от удивления подавился «Утренней росой».
Рядом с Лариосиком, по грудь утопшим в тумане, смутно видна была голова Уфука, выпускника политеха в Анкаре. Лариосик как-то похвалялся тем, что сбил своего сослуживца с праведного мусульманского пути: приучил пить грузинское вино.
Справа от Уфука туман рассекал его пожилой папа, приехавший навестить сына. Папа был одет в белые шаровары и темный пиджак с позолоченными пуговицами военно-морского образца, на голове у него тускло мерцала малиновая феска, а в правой руке кастаньетами клацали черные четки. В левой руке папа держал две бамбуковые удочки.
— Гюнайдын, — жизнерадостно развел руками папа.
— Мужики, я вам сейчас все объясню. Я Уфука еще в пятницу пригласил, — смущенно начал бормотать Лариосик. — А у него папа гостит, ну и сами понимаете, неудобно…
— Ну да, соседи все-таки. От Батума до Стамбула рукой подать, — саркастически поджал губы Шурик. — Русским ногой под зад дали, теперь укрепляем, так сказать, культурные связи с ближневосточным зарубежьем.
— Да ну вас, — зашипел Лариосик. — Неловко. — Плиз, — показал он на заднее сиденье. — Уфук, итз окей. Ребята, подвиньтесь, что вы расселись, честное слово.
— Тешекюр, тешекюр, — обрадовался турок в феске.
— Взятие Измаила в миниатюре, — вздохнул Шурик.
— Ишмаил, — закачал головой папа в феске с четками. — Сенлибенли.
— Ну, понятное дело, Истанбул.
— Иштанбул, — согласился папа.
— Господи, как башка трещит, — страдальчески скривился Серега.
— Башка, — радостно улыбнулся папа.
— Цай, — зацокал Серега. — Султан-паша.
— Султан, — еще более обрадовано повторил папа.
— Ну все, общий язык найден, — констатировал Женя. — Угощайтесь, — он расщедрился и налил в стаканчик «Утреннюю росу». В салоне сильно запахло коньяком.
— Хайыр! Бююк утандыр! — побелел отец.
— Серый, слушай, я тебя умоляю, — Лариосик схватился за сердце. — Не здесь, не сейчас! Дайте папе акклиматизироваться, он же непьющий по религиозно-этическим соображениям!
— Ну вот, приехали! — Женя с явным разочарованием вылил кофе обратно в термос. — Ты уточни, по этическим или по этническим?
— Филолог ты хренов. Ты бы на себя посмотрел, — неодобрительно поморщился Шурик. — Жирный, как боров, заработал мешки под глазами, весь из себя небритый, да и пьешь какую-то дрянь. Еще «Утренней росой» ее обозвал. А у меня с собой перцовочка, сам делаю, — Шурик приоткрыл пластмассовый холодильник.
Турецкий папа закатил глаза и начал перебирать четки.
— Если это — мелкая месть, то глупо и пошло до безобразия — обиделся Лариосик.
— Помяни мое слово, — Шурик наклонился ко мне, — добром это не кончится. У меня этот чурка в феске вызывает дурное предчувствие.
— Кстати, чурка не от турка ли происходит? — задумался я над проблемами языкознания.
— Возможно, — Шурик нервно вытащил из кармана брюк пачку «Беломора» — откуда он доставал его в Калифорнии, оставалось загадкой. — Я их насмотрелся на святой земле. Он вот так сидит, четки перебирает, а потом достал нож и тебе в спину. Или еще хуже, динамитом обмотался, и в клочья. Ему-то что, шахиду, в рай к гуриям, а нам, неверным, подыхать, как собакам.
Шурик несколько лет жил в Израиле и служил в Южном Ливане. Судя по всему, он знал, о чем говорил.
— Шахид! — радостно подтвердил папа и произнес что-то длинное.
— Отец говорит, что в русском языке много турецких слов, — перевел Уфук.
— Спроси у него, а он про Шипку слышал? — зевнул Серега.
— Мужики, кончайте заниматься великодержавным шовинизмом, — Лариосик явно чувствовал себя не в своей тарелке.
— А что? — Женька раздухарился. — Вот у меня картина висела, «Запорожцы пишут письмо турецкому султану».
— Мирный-то он мирный, а про шахида сразу усек, — прошептал Шурик.
— А шахид это кто? — тоже шепотом спросил я.
— Ну этот, мученик за веру, типа солдат, погибший в бою с неверными или камикадзе, которые себя взрывают. У них все просто — погиб за Аллаха, и сразу в рай, прохлада, фрукты и гурии.
— Валлах, — насторожился папа.
— Нет, просто сказки тысячи и одной ночи в миниатюре, — Женька налил себе еще кофе.
— Папа просит остановиться, — смутился Уфук. — Время утренней молитвы.
— Алла акбар, — мелодично запел папа, совершая намаз. Словно по волшебству, над горами появился первый лучик солнца.
— Его папа тоже был турецким подданным, — сделал индуктивное обобщение Шурик и зевнул. — Вот так в Тель-Авиве, в торговом центре, толстый мужик с черными усами вдруг истошно орет «Алла!» Не дожидаясь «Акбар» и взрыва, на усатого идиота накидываются охранники. А он турист из Житомира, усатый этот, жена его Алла в ювелирном магазине потерялась. Короче, ехать надо, весь клев пропустим!
4
Найти озеро Лох-Ломонд было непросто. Никаких указателей на дороге даже в помине не было. Туман висел клочьями, дорога была узкой, редкие домики прилепились к отвесному склону, ни дать, ни взять горный аул.
Турецкий папа начал нервничать. Нервозность передалась сыну, а затем и всем нам.
— Шурик, — я начал заводиться. — Ты нас всех сюда заманил, Сусанин хренов, давай теперь, руководи.
— Кажется, направо. Стой! Нет, я не уверен. Налево!
— Мы ползли вверх по проселочной дороге.
— Мужики, — проснулся Серега. — Что это?
— Где? — я судорожно нажал на тормоз. — Что?
— Сюр… — закашлялся Серега.
Из тумана выступала доска, висевшая на двух проржавевших цепях. На доске по-русски, игривыми завитушками было выгравировано: «Наша Дача».
— И здесь русский дух, — Шурик закурил очередную папиросу. — А уж что в салоне краем родным пахнет, это Жеке надо спасибо сказать. Нет, это же надо, чтобы русский человек вместо водки по утрам хлестал коньяк.
— Ни фига себе, надымил здесь «Беломором» и еще возникает! — огрызнулся Серега.
— Это что, — Женька хихикнул. — Я вот грибы собирал у Монтерея и вышел на заборчик с колючей проволокой, Пошел вдоль него, там как раз белые росли, а через сто метров — плац. Танк Т-34 стоит, на борту звезда и «За Родину» написано. Разбитый цемент, выцветшая масляная краска, транспаранты с подтеками «Служу Советскому Союзу» и «Слава КПСС».
— Кончай гнать, — поморщился Шурик.
— Тебе смешно. А я ведь решил, что крыша поехала. Вначале слезы на глазах выступили, потом ржать начал, сел на цементные плиты и дрожь меня взяла. Ну, думаю, вот как интересно, оказывается, живешь себе спокойненько, а потом бац, и свихнулся. Щипать себя за руки начал. Только потом увидел стрелочку и по-английски написано «Building 07». Мне бы, дураку, обрадоваться, а я и снова в слезы. Потом, правда, успокоился.
— Да ты просто своей росой злоупотребил.
— Хрен тебе, это была шпионская школа ЦРУ. Как холодная война закончилась, так ее и прикрыли до лучших времен. Охрану сняли, забор наполовину разобрали, только плац с танком и плакатами остался.
— Вода! Вижу воду! — заорал Шурик, почти как антипод матроса на паруснике Колумба. — Куда прешь, мать твою! — Шурик схватился за руль.
— Где? — вздрогнул я, ударив по тормозам
— Елки зеленые, еще три метра, и мы бы стали амфибиями… Уфф. Все хорошо, что хорошо кончается… — Шурик гадко подмигнул, придав скабрезный смысл невинному высказыванию, открыл багажник, и начал совершать сложные манипуляции с удочками, катушками, грузилами, крючками и баночками с вонючими смесями, приманивающими обитателей водных глубин. — Мужики, с этого момента ни слова о политике, рыба — не человек, этой дряни не ценит и не переносит. Тишина — вот наш союзник. За мной, шагом марш!
5
Шурик знал места, мы послушно шли за ним по тропинке, и, наконец, очутились в маленькой бухточке.
— Располагаемся здесь, — скомандовал Шурик. — Клев будет, а мы не будем терять времени. — Он достал из пластмассового холодильника бутылку домашней «Перцовки». — За нашу и вашу рыбалку.
