Георгий Марчик - Наследник фаворитки

Алик остановился, отошел в сторону и стал ждать. Потухшие было его глаза зажглись новой надеждой. В пожилом мужчине у кассы он узнал своего отца — инженера Станислава Анатольевича Архипасова, которого не видел вот уже около года.

Когда отец поравнялся с ним, Алик шагнул навстречу:

— Ты в выигрыше, папа, поздравляю!

Голос его был льстив и развязен одновременно.

Отец даже не глянул на него.

— Не про вашу честь! — сухо бросил он, засовывая пачку денег в боковой карман пиджака из серого японского лавсана. — Пропусти, пожалуйста!

— Папа, займи десяточку! Я на мели, — жалобно попросил Алик, на всякий случай отступая назад. Чего доброго, папа влепит пощечину при всем честном народе — уж такой у него вспыльчивый характер.

— Поди прочь! Не дам ни копейки, — отрывисто ответил инженер, дергая в возмущении круглой головой.

— Но почему же, папа? — с деланным отчаянием воскликнул Алик, отступая еще на один шаг назад. — Как ты можешь так жестоко обходиться со своим сыном?

— Не болтай чепуху, — сквозь зубы процедил инженер. — «Жестоко»… Что за идиотизм! Какой ты сын?! Ты подлец. И не смей больше никогда подходить ко мне…

— Папа! Ну прости же меня! — искательно протянув вперед руки и театрально закатывая глаза, торопливо говорил Алик. — Да, это верно. Признаю. Я допустил непростительный компромисс со своей совестью. Перед лицом этих… этого… — он хотел сказать «этих лошадей», потом «этого ипподрома», но не решился. — Я торжественно обещаю, нет, клянусь, слышишь, клянусь, что это никогда, никогда больше не повторится…

У Алика был вид кающегося грешника. Большие зеленые глаза грустно и доверчиво смотрели на отца. Так изголодавшаяся собака смотрит на человека с куском хлеба в руке.

— Отойди с дороги! — хрипло сказал Архипасов-старший, решительной рукой отстраняя Алика. Он так ни разу и не посмотрел в глаза сыну. — Не повторится… Вот балбес…

— Папа, ведь я брал пример с тебя! — в последней отчаянной попытке разжалобить это чугунное сердце вскричал Алик. — Ты играл, и я тоже играл!

— Да, но я никогда не вел себя, как ты. Хватит, я и так слишком долго терпел твои выходки!

Алик проводил сожалеющим взглядом спину инженера Архипасова, отрекшегося от него и от исполнения своих отцовских обязанностей. Неопределенно пожал плечами и, насвистывая, направился к выходу.

В уютном скверике у ипподрома он удобно уселся на скамью, тонкими, нервными пальцами достал из пачки сигарету, закурил, вдохнув полной грудью табачный дым, и предался раздумьям. Он покуривал, жмурился солнышку — со стороны ни дать ни взять довольный всем, преуспевающий молодой человек.

На его скамью сели два парня и девушка и оживленно продолжали свой спор. Очевидно, они были студентами медицинского института, потому что то и дело употребляли разные латинские слова. Оба парня обращались к хорошенькой девушке как к третейскому судье.

«Неужели их всерьез волнует, — с сомнением подумал Алик, — чужая болезнь? Нет, конечно. Просто оба клеятся к девчонке… Вот олухи царя небесного…»

Он достал новую сигарету, старательно размял, прикурил, щелчком отбросил на клумбу обгоревшую спичку. Потянулся, вздохнул.

Спешить ему некуда. До вечера еще полно времени. В семь деловое свидание. Впрочем, рассчитывать на многое не приходится — обещал одному дураку-меломану достать ленту с записями ансамбля «Роллинг Стоунз».

Вчера перехватил у букинистического и перепродал с маленькой выгодой альбом репродукций картин Модильяни. А как пришлось перенервничать, чтобы не схватили за руку!

Надоело все до чертиков… Заняться чем-нибудь стоящим. Но чем? В голову не приходило ни одной сколько-нибудь оригинальной мысли. Думалось вяло, безрадостно.

Припомнилось, с каким душевным подъемом жилось последние годы. Сколько было надежд! Вот это была жизнь — чувства обострены, тебя лихорадит, ты весь в движении, порыве! Новые ощущения так сладостны, так прекрасны! Все впереди! С десяткой в кармане заходишь в кафе или ресторан и чувствуешь себя хозяином жизни, которому все подвластно.

Какой мираж! Приходит пора платить по векселям, а в кармане пусто. Вот почему от первых же маленьких неудач гаснут, словно китайские фонарики под порывом ветра, твои заветные мечты, и все оборачивается беспробудной пошлостью. Разве о такой жизни он мечтал — собирать крохи, перебиваться с хлеба на воду? Какое обидное разочарование… Надо начать сначала. Но где та точка, от которой следует вести отсчет? Темна вода во облацех…

Хорошо уверенным в себе людям. Они знают, чего хотят, и твердой походкой идут к поставленной перед собой цели. Временные неудачи не могут поколебать их. А что делать, если у него нет цели? Сидеть и барахтаться в собственных сомнениях, как кутенок, брошенный в воду? Жаль нет рядом Вавули. Он подсказал бы, что делать.

«Пожалуй, сегодняшний проигрыш очень похож на поражение, — с горечью размышлял Алик. — Так не везет все время… Надо что-то придумать. Чтобы одним ударом решить все проблемы. Черт бы подрал моих любезных родителей! Одного сына и того не смогли поставить на ноги. Эх, жизнь-жестянка!»

Алик заколебался, не слишком ли он несправедлив к своим предкам, и решительно помотал головой. Нет, нет, все правильно!

Близился вечер — громче звенели трамваи, оживленнее стало на улице. Алик все так же одиноко сидел в скверике у ипподрома и мрачно слюнявил сигарету.

«Почему все против меня? — горестно размышлял он. — Похоже на какой-то зловещий заговор. Ведь я глубоко порядочный человек, истинный джентльмен. Никто в классе не одевался, как я. А разве я не корректен и не вежлив, разве не готов помочь любому? Я хотел и хочу жить по-честному, но они сами толкают меня на дурные поступки. Бедная мама, если бы она знала, каким ужасным человеком оказался мой отец. Он лишил меня приюта и опоры. А сегодня даже не пожелал подать на кусок хлеба единственному сыну. Какой ужасный человек… Какой ужасный человек…»

Сердце Алика разрывалось на части от жалости к самому себе. Глаза заволакивало туманом, по щекам заструились горькие, искренние слезы. Он плакал молча и безутешно. Это были по-своему прекрасные минуты просветления и любви к себе.

Наконец, судорожно вздохнув, Алик вытер ладонью глаза, стиснул зубы. «Мне бы только выкарабкаться. Только бы найти точку опоры. И я покажу всем вам, жалкие фигляры, на что способен настоящий артист…» Он с вызовом смотрел в голубые надвигающиеся сумерки…

Алик вновь закурил. Он волновался, понимая, что сегодня день великих решений. Сегодня, правда немножко запоздало, кончалось его беззаботное детство, и он наконец вступал в полную превратностей, взрослую, самостоятельную жизнь. Раньше он всегда на кого-то надеялся — маленький хорошенький мальчик с кудряшками, одетый в нарядное платьице девочки, — надеялся на маму, папу, позже на своего друга златоуста Вавулю. А теперь вдруг понял, что надеяться, кроме как на самого себя, больше не на кого.

Тонкая усмешка покривила задумчивое лицо Алика.

«Вначале я устрою свои дела. Подыщу работу. Чтобы не пыльная. И по душе. Выбью из папы комнату: если даже потребуется, через суд. Осмотрюсь, заведу знакомства, а уж потом что-нибудь придумается. Как жить и для чего. Вот так-то».

Алик решительно поднялся со скамьи, на которой так давно сидел, отряхнул с колен пепел и мягкой, танцующей походкой направился к центру города. Взор его был светел и чист, как у ангела.

Позванивая мелочью в кармане, он уверенно открыл дверь ресторана. Здесь у него был кредит, но он надеялся, что обойдется и так. Выбрал столик, за которым оцепенело сидела юная парочка, корректно попросил разрешения сесть на свободное место.

Спустя минуту ловко включился в разговор, мило пошутил, что-то рассказал, парочка сразу же оживилась, юные сердца тотчас откликнулись на внимание, и тогда, выбрав удачный момент, Алик, скромно улыбнувшись, представился:

— Алик Архипасов. И, представьте, хотя сейчас это и смешно, — граф. Да, да, настоящий граф. Мой титул, сами понимаете, ничего не может принести мне, кроме неприятностей. Но я не отрекаюсь от него…

Юная парочка развеселилась:

— Ах, неужели?! — И тотчас предложила — Выпейте с нами!

Лжеграф Архипасов не стал ломаться. Он весь так и заискрился:

— С удовольствием! Ну как не осушить бокал за такое приятное знакомство?

Настроение его разом поднялось. Он снова был кому-то приятен, необходим. Он снова жил, дышал, чувствовал…

 Детство Алика прошло в еще довольно крепком одноэтажном кирпичном доме, доставшемся маме и ее сестре Мэри в наследство от дедушки. Мама очень боялась, что в один прекрасный день к ним явятся и сообщат, что в соответствии с генеральным планом застройки района их дом будет снесен.