— А как же шестой? — напомнила Аполлонскому мама Лиммер, — там же коллективная ответственность.
— А Колян живет по индивидуальному графику. Ему и так, и эдак — один х… отвечать. Он так подставился, что теперь к его яйцам с двух сторон руки тянутся.
Сачков потупился. Руки его инстинктивно прикрыли пах.
— Я же один комплекс не захвачу. Мне бойцы нужны.
— Бойцы у меня есть. Про Бармаглота слышал?
— Слышал. Но, говорят, у него серое вещество в дефиците. Извилина одна и прямая, как железнодорожная шпала.
— Зато у тебя до х… Ты же в кепке — вылитый Ленин. И отчество у вас с Ильичом одно на двоих. Будешь с броневичка Бармаглотом командовать.
— А гарантии?
— Гарантии чего?
— Ну, того, что вы меня потом не скинете с броневичка крокодилам на съедение.
— Это пожалуйста, — Аполлонский приложил руку к широкой груди. — Гарантирую естественную смерть и последующую мумификацию. Будешь, как Ильич, в стеклянном гробу лежать и почетный караул вокруг поставим.
— Вы всё шутите, Семен Аркадьич.
— Какие шутки, Сачков? Я — сама серьезность. Это я раньше мог разбрасывать направо и налево необеспеченные шутки. А теперь я за каждое свое слово зуб даю. Вот смотри, — Аполлонский широко открыл рот, — вот эти коренные верхние — в закладе у ВТБ, а весь нижний ряд — у «Альфа-банка». А тебе, Колян, вот этот верхний четвертый даю, который с пломбой, видишь? Клянусь, что обеспечу тебе почетный караул и…
Неожиданно Аполлонский прервал самого себя, схватил Колю за отвороты спортивной куртки и оторвал от земли.
— Ах ты, п…далет, — процедил Сеня через враз сомкнувшиеся зубы, — ты с кем снюхался?
— Я, я ни с кем, это наговоры… Это кавказцы меня оговаривают. Я «Купол’ок» отсуживать не хотел. Адвоката Пупкина им не нанимал. Денег не давал. И не брал.
— Мне мой «Сюртель» сигнализирует, что нас через твою закладку кто-то еще подслушивает. Где брал жука, …ебина?
— У Козюлькулиева.
Сеня разодрал пуфик, вынул из него передатчик и произнес свой традиционный посыл: «Козюлькулиев, иди в ж…», после чего раздавил передатчик каблуком ботинка.
— Так, произошла утечка информации. Резко меняем план. Предварительная подготовка отменяется. Приступаем прямо к захвату. Сева, — обратился он к охраннику, — вызывай группу быстрого реагирования. Будем брать.
Сева задолдонил в рацию.
— Ну так где же ваш Миша с трюфелями, мама Лиммер? Мы бы их понюхали в образовавшуюся паузу.
Надежда Федоровна схватилась за телефон.
— Подлипец, ты, говорят, хорошо английский освоил. Место жительства, никак, поменять хочешь?
— Вовсе нет, Семен Аркадьич. Жду прибавления в Америке, сын то есть в Майами родится через пару дней. Я же должен с ним говорить на одном языке, соответствовать званию отца американского гражданина.
— Ну давай, пока Лиммер не подкатил и группа захвата не приземлилась, в английском попрактикуемся.
— А вам оно зачем, Семен Аркадьич?
— Поеду к нашим в Лондонград, денег просить.
— Что, на английском просить будете?
— На английском. На русском опасаюсь, могут меня неправильно понять. Они в этом Альбионе все такие чувствительные становятся. Тамошний финансовый климат, наверное, действует.
14 апреля, час ночи
Миша Нелегал
Миша Лиммер сидел за баранкой дедушкиного горбатого «москвича» уже седьмой час. В ягодичную мышцу безнадежно впилась стальная пружина из просиженного за десятилетия нещадной эксплуатации сиденья. Сквозь дыру в проржавевшем днище задувал холодный весенний ветерок, а при подъезде к Москве из-под мокрых колес стала забрызгиваться и глинистая грязь. Миша попытался заткнуть дыру мешками из-под картошки, каковых в машины было предостаточно — дедушка Федор использовал четырехколесного друга жизни для доставки экологически чистых овощей к столу брянских горожан. Но один из мешков провалился, зацепился за рессору, и Мише пришлось остановиться, залезть под машину и в темноте вслепую выдергивать запутавшуюся мешковину.
Миша ехал и всю дорогу, все шесть с половиной часов клял свою судьбу. Папеньку, крупного специалиста по постсоветской экономике, который толкнул его баллотироваться в правление ТСЖ два года назад: «Миша, пойми, это же огромный плюс для твоего резюме: стать членом правления такого крупного предприятия в двадцать пять лет!» Маменьку, завкафедрой в МГУ, которой захотелось подхалтурить бухгалтером в этом самом ТСЖ: «Мишенька, я устала каждый год натаскивать для поступления этих недоумков. Все родители хотят результат независимо от способностей их чад. Это такие нервы! А тут я вниз из квартиры спустилась, циферки тихонечко посчитала, и снова домой». Миша клял и себя, так легко поведшегося на иваньковские посулы: «Миша, у вас такой светлый ум. Вы — достойный сын своего отца. У вас большое будущее. Следующий председатель в этом ТСЖ будет носить знаменитую фамилию Лиммер. Ваш портрет повесят в Галерее славы вашего родного МГИМО».
И где он теперь, этот гордый потомок известного рода? В брянских лесах, укрывается в землянке, вырытой его дедом в молодые военные годы. А его портрет украшает стенды «Их разыскивает милиция». И что же не сиделось ему экономическим советником при магаданском губернаторе, куда пристроил его после окончания университета отец? На большую землю укатить захотелось? Вот и докатился.
…А ведь как красиво все начиналось! Ему поручили агитационную работу, он ходил по квартирам, лично познакомился со всеми селебритис, обитающими по соседству. Тим Бухту подписал ему свое фото, Кислицкий — фото своей жены Ксюши, Канальи подарила маску вурдалака, а Воеводин — шахматы, смастеренные зэками. Даже Воротилкин снизошел до личного общения с ним, назвал по имени-отчеству, просил передать привет отцу и вручил на память свою брошюру: «Коррупционно-показательное хозяйство города Москвы».
А потом Миша сидел за одним правленческим столом со взрослыми дядями и тетями, и они почтительно смолкали, когда он начинал говорить. «Миша, у вас такой богатый язык!» Этот богатый язык его и подвел под монастырь. Был грех, сболтнул лишнего. Поделился возникшими сомнениями с председателем общественного совета Любовью Сало. Показалось ему странным, что Иванько из всех охранных компаний выбрал самую дорогую, а потом выяснилось, что у этой компании даже лицензии нет. Ну какое ему было до этого дело! Это же не его была зона ответственности. Он отвечал за связи с общественностью, вот и сиди себе, связывай общественность и развязывай, связывай и развязывай! В конце концов, можно было сначала задать вопрос родной маме. Она бы все-все доходчиво объяснила, она же профессиональный преподаватель с огромным стажем, любому оболтусу может ума вложить. Нет, черт его дернул обсудить этот вопрос с Салой! А что знает Сало, знают все. Народ возбудился. Начал проявлять бдительность. Сначала набдели, что доходы с мойки в карман правления идут. Потом — что клинингу за три месяца задолжали… И пошла свистопляска. Начали по мелочам, а потом штурмом на бухгалтерию пошли: покажите, мол, доходы и расходы, имеем право, мы — не хрен с горы, мы — собственники. Пришлось охране этих горе-собственников за шкирку из бухгалтерии выносить. А у Сачкова, который поход возглавлял, шкирка хилая была, нитки гнилые, мейд ин чайна, ну воротник рубашки и отодрали к едрене фене. Так он потом этим воротником перед всей толпой размахивал: «Глядите, люди добрые, мне эти волкодавы шею свернуть хотели!»
Тут мама в истерике забилась: «Ой, сынок, меня посадят. Вместе с Иванько посадят как материально ответственное лицо». Пришлось срочно прикрывать мамин зад — выносить из бухгалтерии компрометирующие документы. А что оставалось делать? Не посылать же туда отца: у него сердце больное и радикулит простреливает. Стрельнул бы не вовремя — и встал бы папенька столбом, как жена библейского Лота. Миша сам, хоть и молодой, едва ноги унес. Папки-то были тяжелые и многочисленные. Достал его Газидзе своим костылем, и по спине, и по затылку достал. Мишино счастье, что нога у преследователя была в гипсе. А то повязали бы его прямо там и уголовку пришили бы.
Вся надежда на Аполлонского. Этому сам черт не брат. Или все-таки брат? Теперь, когда Семен Аркадьич отрастил трехдневную бороденку и подзапустил волосы до такой степени, что они самостоятельно в рога завиваются, он стал разительно похож на Мефистофеля из сокуровского «Фауста». «Сатана здесь правит бал, здесь правит бал, люди гибнут за металл, за металл», — замычал Миша известную арию. Поразительный человек этот Аполлонский, несгибаемый: и в огне не горит, и в воде не тонет. Показывали же сюжет на ТНТ. Аполлонский вошел в горящую избу и вышел оттуда через пять минут цел и невредим. А потом нырнул под лед, в ста метрах ниже по течению лбом ледяную толщу пробил и выскочил как пробка из бутылки. Как будто его снизу кто подталкивал. Может, конечно, заказной сюжет, но что работал без дублеров, это Миша может поклясться. Эх, почему ему, Мише, не выпало счастья породниться с дьяволом? Он бы не то что душу, он бы и все, что за душой, отдал бы, только бы не трястись осиновым листом при каждом мелком правонарушении.
