— Доктор, даже не думай! — заорала в один голос вся возмущённая общественность.
Со стороны ПХД доносились чьи-то хозяйственные крики с очень знакомыми интонациями.
— Наш «Шматко» разоряется, — улыбнулся Пиотровский, — форсунки им на КПшке (КП-кухня полевая) прочистил, наряд загонял, местного прапора ниже плинтуса опустил, теперь здесь рулит. Местный тыловик с ним уже чуть ли не в засос целуется, обещал отношение на перевод дать.
Отправив всех к месту забазирования, и, дав пару указаний, я развернулся и отметил, что тут рядышком со мной должен был стоять лейтенант. Опять куда-то пропал, только полог палатки-столовой еще колыхался.
— Начфин, скотина, вернись — я всё прощу! — закричал я и кинулся за лейтенантом.
Тот уже сидел за военным раскладным столиком с ложкой в руках и со счастливой улыбкой на лице. Рядышком, как изваяние, замер боец в белом халате и с подносом в руке. Откуда-то из-за деревянной перегородки с раздаточным окошком раздался жуткий крик с весьма знакомыми интонациями:
— Кто там еще припёрся?! Приём пищи уже закончен!
— Товарищ прапорщик, — заблеял боец, — тут лётчики пришли.
Из окошка выглянула физиономия Пачишина.
— Ооо, кто пришёл! Это наши. Ну-ка, давай бегом, обслужи офицеров, как положено…
Пришлось и мне усесться за стол рядом с лейтенантом. Насмерть перепуганный боец приволок две тарелки макарон по-флотски, большую тарелку с капустным салатом, белым хлебом, несколько шайб масла, сахарницу, соль, перец, горчицу.
— Приятного аппетита, — невнятно промычал он и, трясясь от непонятного нам страха, испарился.
Пачишин вылез из своего закутка и присел к нам за столик.
— Разболтались тут армейские, глаз да глаз за ними нужен — ни приготовления пищи организовать, ни форсунки продуть. Бойчишки у них грязные и голодные. Это же надо — поварята и голодные. Тут прапор молодой с поварихой гражданской руководил, я его взашей выпер. Они к зампотылу пошли жаловаться, тот прибежал, посмотрел и обещал мне отношение дать — очень ему макароны понравились!
— Слышь, ты что — вообще с дуба рухнул?! — зашипел я на него, — ты не забыл, ЧТО мы тут делаем? Переводиться будешь, когда в бригаду приедем. Сейчас сваливай к дневке, у нас до сеанса связи пятнадцать минут, еще координаты передаем, я минирую и — сваливаем.
Пачишин очумело потёр затылок…
— Блин, а я совсем забылся, меня за авторитета держут, тут, кстати, знаете кого видел? Помните, нашего пленного Зюзика, механика? Болтался со своим Рябушкиным. На доклад их притащили — хвалили за то, что они диверсантов обнаружили. Они оба довольные такие, меня увидели — рты пораскрывали. Так я их на кухню затащил, от пуза накормил, ещё бойцу сигарет и тушняка отсыпал. Зюзик тот вообще обрадовался, как родным, его на ЗИЛок снова посадили.
— Они нас не сдадут? — спросил я, ускоренно пережёвывая вкуснейшие макароны.
— Да нет, не должны. Зюзик сказал, что они сейчас на наше спецназовское стрельбище едут, офицеров каких-то везут.
Неплохо было бы опять под видом лётчиков смыться отсюда и с комфортом доехать на пункт сбора групп на нашем бригадном стрельбище. Однако мечты, мечты… Пачишин сказал, что ЗИЛ уехал минут десять назад, а у нас еще обязательный сеанс, без которого, считай, задача не выполнена.
Позавтракав на славу, мы с лейтенантом вышли из столовой и стали дожидаться нашего технаря-майор, переквалифицировавшегося в прапорщика Шматко. Пачишин вылез из палатки с двумя огромными свертками под мышками и, воровато озираясь, поспешил к месту забазирования группы, не обращая внимания на нас. Мы вприпрыжку поспешили за ним. По дороге к нам присоединился Каузов и рассказал, что через пять минут он попрётся на «бабочку» (прицеп штабной), к офицерам оперативного отдела армии — наносить на карту обстановку, а потом будет какой-то разбор, который будет проводить сам командующий армией.
Вот он, мой шанс! А что, если попытаться проникнуть в «бабочку» вместе с «Фашистом» и оставить там дипломат с закладкой, а потом как-нибудь убраться оттуда и уходить всей группой. По моим расчётам, «спортсмены» должны будут что-то предпринять… если они создадут как можно больше шума, то можно будет уйти незамеченными. Пока я на ходу думал, Каузов заметил семенящего впереди со свертками под мышками майора.
— Ахтунг! Руссиш партизанен, хенде Хох! — заорал он вслед Пачишину.
Тот от страха споткнулся и, упав на землю, выронил свёртки.
— Нихт партизанен, их бин больной, — вяло отбрехался он и, увидев наши довольные физиономии, зло сплюнул и поднялся.
— Вот вы, блин, идиоты, делать вам нехрен.
— Чего это ты там тащишь, — поинтересовался я.
Лейтенант-начфинёнок подбежал и даже умудрился обнюхать свёртки.
— Фуу, нельзя, — отогнал его Пачишин, — да это я так, маслица там килограммчика три взял, сахарку, печенья, тушёнки, сгущёнки… прапорщик я или нет?
Пачишин принялся рассовывать уворованное в рюкзак и, под впечатлением от выполнения обязанностей начальника ПХД, занялся кормёжкой братьев-связистов.
Доктор вытащил «снаряженный» дипломат, еще раз осмотрел его и протянул мне.
— Приближается день «икс», время «ч» и полная "ж", — торжественно провозгласил Аллилуев, передавая мне дипломат, — и помни, перед употреблением — встряхнуть!
Группа под прикрытием растянутых масксетей и машин начала неспешно экипироваться. Я переписал снятые координаты в блокнот радистам, подготовил свой рюкзак для быстрого одевания и, достав бинокль, осмотрел окрестности. Мы на открытой местности. Лес от нас метрах в пятистах. Если начнём убегать, то нас будет лицезреть весь личный состав подвижного командного пункта. Тем более, с той стороны могут подбираться к пункту «спортсмены». Увидев нас, да еще на открытой местности, они постараются не упустить возможности нам насолить. Угнать какую-нибудь машину? Было бы конечно хорошо, но мы всё-таки не в кино снимаемся. Если с БМП лейтенанта Рябушкина в чистом поле этот фокус прошёл, то тут на виду у множества больших начальников можно и по шапке за такое «ковбойство» получить. Ход мыслей прервал «Фашист», выпрыгнувший из «радийки» и попытавшийся вырвать у меня из рук бинокль.
— Блин, что за хрень творится в наших войсках! Если я лётчик, так что мне теперь — на каждую вертушку (вертолёт) посадочную площадку готовить?! Ну, дай, блин, бинокль, мне еще на «бабочку» надо шуровать — обстановку наносить.
— На хрен тебе посадочная площадка? — всё еще думая о своём, спросил его я.
— Да наши сейчас передали, чтобы я лично вертолёт с командующим армии принял, а вертушка одна. Сейчас генералов привезёт, а потом группу какую-то из ваших должна подобрать и на ваш полигон закинуть. А они, ваши спецы, еще даже до места эвакуации не дошли. Значит экипажу еще круги наматывать, керосин жечь.
В мозгу у меня защёлкало и мысли заметались, пытаясь выстроится в логическую цепочку.
— Слушай, а нахрена им керосин жечь? Вот они мы, не надо никого искать, они нас здесь прямо с площадки и подберут.
— Да без проблем, там экипаж Тищенко, ты его знаешь — он же с нами в командировке был, на войне помешанный, я сейчас на КП полётов своим звякну, что вы уже на площадке. И нам проще, и круги не мотать. Задача была группу подобрать, а какая группа — мне так лично без разницы.
— Командир, — заорали связисты, — мы на связи, начали работать.
Рома полёз в «радийку» связываться со своими. С командного пункта прибежал посыльный — Каузова вызывали в оперативное отделение. Мысленно перекрестившись, я взял «заряженный» дипломат, проверил готовность группы к движению. Моё напряжение передалось личному составу, и все начинали потихоньку нервничать. Ромашкин пытался снова отобрать пулемёт у начфинёнка. Пачишин с Пиотровским остервенело запихивали негабаритный кусок масла в рюкзак. Доктор, видно для успокоения, перебирал свою медицинскую сумку.
— Ну всё, пошёл, — возвестил я, чувствуя себя так, как будто участвую в покушении на Гитлера.
— Ни пуха, ни Виннипуха, — помахали мне разведчики.
— Заткнитесь, — занервничали Артемьевы, работающие на связи с Центром.
* * *
Возле входа в оперативный отдел под грибком стоял понурый часовой в каске и скособоченном бронежилете. На него громко и с удовольствием орал какой-то подполковник.
— Слышь, ты, два глаза роскошь для одного, пропускай, говорю, мне срочно пройти надо!
— Не могу, товарищ подполковник, мне сказали пропуска у всех проверять, я сейчас скоро сменюсь, тогда и проходите.
— Да ты охамел, солдат!
— Не могу, товарищ подполковник…
Офицер витиевато выругался и, чертыхаясь, пошёл обходить штабные машины, затянутые сетями. Приехали! Вся операция по закладке самодельного взрывного устройства срывается, внутрь я не пройду, часовой требует у всех пропуска. Наверняка специально поставили перед прилётом командующего армией.
