Мэк чувствовал, что это вершина всех его достижений, но и предполагал, что Дель Делано с презрительной физиономией отвернется от него.
Последовало что-то похожее на тишину, нарушаемую только мяуканьем кошки, обитательницы кафе, грохотом, поднимаемым несколькими миллионами топочущих горожан, и шумом транспорта за окнами.
Мэк, распростившись со всякой надеждой, нервно вглядывался в лицо Дель Делано. На нем он видел отвращение, восхищение, зависть, безразличие, ободрение, разочарование, похвалу и презрение.
Так, глядя на лица тех, кого мы любим или ненавидим, мы сами выбираем, чего желаем или чего страшимся. Такое вот утверждение, которое по своей мудрости и затемненной ясности относится к самым знаменитым изречениям самых глупых философов на свете.
Дель Делано вышел из комнаты в своем пальто и в шляпе. Через пару минут он вновь возник и, повернувшись левым боком к Мэку, заговорил:
— Ноги у тебя, малыш, двигаются так, как у беби-гиппопотама, который пытается улизнуть от джэба в корпус птички колибри. А держишь ты себя словно водитель грузовика, который стоит перед фотокамерой в фотоателье на Третьей улице. У тебя нет ни метода, ни стиля. А колени у тебя такие же гибкие, как пара йельских отмычек. А когда ты работаешь, складывается впечатление, что ты весишь, скажем, фунтов четыреста пятьдесят. Ну да ладно. Не хочешь ли назвать мне свое имя?
— Макгован, — робко ответил любитель. — Мэк Макгован.
Делано Великий неторопливо зажег сигарету и, выпустив облачко дыма, продолжал:
— Короче говоря, ты никуда не годишься. Ты не умеешь танцевать. Но я скажу, что у тебя есть.
— Выброси к чертовой матери всю свою манеру и навсегда забудь о ней, так? — подсказал ему Мэк. — Ну, что же у меня есть?
— Гениальность, — ответил Дель Делано. — Если не считать меня, то тебе быть самым лучшим танцором в Соединенных Штатах, Европе, Азии и во всех их колониальных владениях.
— Эко, куда хватил! — изумился Мэк Макгован.
— Гениальность, — без тени смущения повторил Мастер. — У тебя талант гения. Мозги твои находятся в ногах, то есть там, где им и следует быть. Ты своим самообразованием чуть себя не погубил. Я говорю — чуть. Тебе нужен тренер. Я позабочусь о тебе и приведу тебя к вершине профессионального мастерства. Там есть место только для нас двоих. Ты можешь, конечно, побить меня, — продолжил Мастер, бросая на него свой холодный дикий взгляд, в котором сосредоточились соперничество, любовь, справедливость, чисто человеческая ненависть — и все эти чувства делали Дель Делано одним из маленьких гигантов на этой земле, — ты можешь побить меня, но я сильно в этом сомневаюсь. Я могу обеспечить тебе старт, нужные связи. Но твое место на самом верху. Так, говоришь, тебя зовут Робинзон?
— Макгован, — поправил его любитель, — Мэк Макгован.
— Это неважно, — сказал Делано. — Может, пройдемся до моего отеля? Хотелось бы поговорить с тобой. Хуже работы ногами, чем твоя, я никогда не видел, Мэдиган, ну да все равно, я хотел бы поговорить с тобой. Может, ты мне и не поверишь, но я не такой задавака. Я и сам вышел из Вест-Сайда. Вот за это пальто я отдал восемьсот долларов, но воротник не слишком высокий, и я все отлично вижу через него. Я тоже сам себя учил танцу, угробил на это целых девять лет и только после этого задрыгал ногами перед публикой. Но у меня есть гениальность. Я не так сильно себя испортил самообразованием, как ты. У тебя самый отвратительный метод и неприемлемый стиль. Ничего хуже я не видал.
— Ну, я не слишком высокого мнения о своих танцевальных движениях, — сказал Мэк, слегка лицемеря.
— Нечего хвалить себя, словно гречневая каша! — посоветовал ему Дель Делано. — У тебя есть талант, которым ты был награжден по велению Всевышнего, и только ты сам можешь разумно с ним обойтись. Так что пошли ко мне в отель, поговорим, если ты не против.
В своем номере в «Короле Хлодвисе» Дель Делано переоделся в пунцовый халат с золотой тесьмой, выставил на стол бутылку оранжада «Апполинарис» и коробку сладких крекеров.
Мэк вытаращил глаза.
— Забудь об этом, — сказал Дель. — Выпивку и табак может позволить себе тот, кто зарабатывает на жизнь собственными руками, но они совершенно вредны для тех, кто зарабатывает головой и ногами. Попался коготок — всей птичке пропасть! Вот почему пиво и сигареты не противопоказаны пианистам и художникам. Но ты должен их выбросить из головы, если собираешься заняться умственной или ножной работой. Ну, возьми крекушку, пожуй, потом поговорим.
— Хорошо, — сказал Мэк, — вы, конечно, оказываете мне большую честь, заметив, как я здесь выкаблучиваюсь. Конечно, мне хотелось бы сделать кое-что как профессионал. Ну, я немного пою, умею делать различные карточные трюки, ну, произносить со сцены весь этот вздор — ирландские и немецкие комедии. Я неплохо кручусь на трапеции, умею делать комичные кунштюки на велосипеде, читать на еврейском монологи и…
— Минутку, — перебил его Дель Делано, — прежде, чем мы начнем. Я сказал, что ты не умеешь танцевать. Это не совсем так. В твоем методе есть только два-три изъяна. Ты хорошо работаешь ногами и твое место наверху, рядом со мной. И я приведу тебя туда. У меня беспрерывные шестинедельные гастроли здесь, в Нью-Йорке, и всего за четыре я так усовершенствую твой стиль, что букмекеры будут драться, чтобы первыми заполучить контракт с тобой. И я это сделаю, вот увидишь. Ведь я сам — плоть и кровь Вест-Сайда. Имя «Дель Делано» только для афиш, мое настоящее имя — Кроули. Ну а теперь, Макинтош, то есть Макгован, у тебя есть шанс, причем он раз в пятьдесят лучше того, который был в самом начале у меня.
— И я буду полным дураком, если им не воспользуюсь, — сказал Мэк. — Надеюсь, вы понимаете, насколько я ценю вашу доброту. Мы с моим кузеном Клифом Макгованом хотели показаться на любительском представлении в театре Криари через месяц.
— Превосходно! — воскликнул Делано. — Я и сам там стартовал. Джюниус Т. Роллингс, букмекер компании «Кун энд Дули», увидев мой танец, сам запрыгнул на сцену и тут же предложил мне контракт. А сцена по щиколотку была усеяна пятицентовиками, десятицентовиками, двадцатьюпятьюцентовиками. И в этой куче было всего девять монеток по пенни.
— Знаете, я вот что хочу вам сказать, — начал Мэк, помолчав минуты две. — Мой кузен лучше меня танцует. Мы всегда с ним были, что называется, приятелями. Не лучше ли вам взять к себе его, а не меня? Он изобрел столько замысловатых степов, исполнить которые мне просто не под силу.
— Забудь об этом, — оборвал его Делано. — По понедельникам, вторникам, пятницам и субботам каждую неделю, вплоть до этого любительского представления, я буду тебя тренировать. Сделаю таким же танцором, как я. И никто не сможет большего сделать для тебя. Мои представления заканчиваются каждый вечер в десять пятнадцать. Через полтора часа я к твоим услугам и буду тренировать тебя до двенадцати. Я сделаю тебя выше всех, приведу на то место, где стою я. У тебя — талант. У тебя есть гениальность, хотя стиль хреновый. Им я и займусь. Я ведь и сам из Вест-Сайда и скорее смирюсь с победой кого-то другого из нашей банды, чем переметнусь на Ист-Сайд или свяжусь с этими пацанами из Флэтбуша или Хакенсэк-медоус, которые только мешают искусству. Я попрошу Джюниуса Роллингса поприсутствовать на твоей тренировке в пятницу вечером, и, если он после нее не полезет на рампу и не предложит тебе для начала пятьдесят в неделю, я стану каждый понедельник вечером выделять тебе такую сумму из своего гонорара. Ну как я делаю тебе достойное предложение или не очень?
Ночное выступление любителей в театре Криари на Восьмой авеню проходит по такому же образцу, как и все другие ночные выступления любителей. После обычного выступления даже самый скромный талант, по договоренности с руководством, может провести свой дебют на сцене перед публикой. Амбициозные непрофессионалы, главным образом самоучки, демонстрируют, как только могут, весь спектр своего искусства в умении развлекать публику: поют, танцуют, занимаются мимансом, жонглируют, строят рожи, декламируют, в общем, гарцуют по любой изъезженной колее Искусства.
Из рядов этих тщеславных новичков подбираются будущие профессионалы, которые станут украшением большой сцены и прославят ее. Пресс-агенты с восторгом любят рассказывать болтливым, но разыгрывающим из себя глухих репортерам различные истории о том, как скромные, ничем не примечательные новички становятся яркими «звездами», и те орбиты, по которым они движутся, теперь находятся целиком под их контролем.
Например, такая-то примадонна — начнут они вам рассказывать — впервые поклонилась со сцены публике, когда скакала на руках во время представлении любителей. Один великий, непререкаемый фаворит всех утренних спектаклей дебютировал однажды в пятничный вечер, когда исполнил разбитные песенки собственного сочинения. Трагик, снискавший такую себе славу на двух континентах и на одном острове, впервые привлек внимание публики к своей скромной персоне любителя, когда представил на сцене скандинавскую крестьянскую девушку, только что приплывшую в Америку. А один бродвейский комедиант, от которого все сходят с ума, получил свой первый ангажемент в тот же благодатный пятничный вечер, с поразительной серьезностью прочитав сцену с могильщиками из «Гамлета».
