И вправду, белоручка. Лежит целый день на досках и командует. А если на леса поднимется, то разве только для того, чтобы Аню-маленькую ущипнуть. Или обнять невзначай.
Аня-маленькая, пухлая, светлоглазая девушка, краснеет, отводит руку Алексея в сторону и произносит обычно:
— Ему лишь бы…
А подруги посмеиваются:
— Что-то ты не очень активно протестуешь.
Однажды Валя сказала Дементьеву:
— Ты что, отдыхать сюда приехал, начальник? Мы работаем, а ты на досточках лежишь? Смотри, пролежни будут.
Дементьев снисходительно усмехнулся:
— Учить?
— Да, учить.
— Это у него феодально-байские пережитки, — сказала Аня-большая.
— Ну, мы их долго переживать не собираемся, — продолжила Валя. — Позвольте спросить, товарищ феодал, когда нас будут раствором обеспечивать? Каждый день простои.
— С вами не посоветовались, дорогая, — подчеркнуто вежливо ответил Дементьев. — А если объяснить научно, то всякое дело надо выбивать. И раствор тоже. Пойдите попробуйте получить.
— И пойду!
Дементьев снова выдавил снисходительную улыбочку.
— Но-но, не превышать! За получку боитесь? Больше, чем возможно, не заработаете… План вы и так не выполните, но мы вас пожалеем…
— Девочки, он к тому же и нахал, — сказала Валя. — За кого он нас принимает? И объясните, товарищ Дементьев, что означает «пожалеем»?
Прораб перестал улыбаться и ответил неопределенно:
— Знаете, говорят: не любит — не жалеет…
— Ах, он нас любит! — иронически вздохнула Аня-большая.
— Любовь облагораживает, — в том же тоне добавила Светлана-Таисия. По паспорту она была Таисией, но недавно решила, что это имя ей не подходит, и везде, кроме отдела кадров и бухгалтерии, представлялась как Светлана.
Валя заключила разговор:
— Давайте, девочки, начнем его облагораживать. Может, еще не поздно…
Частушки, которые пели девушки на следующий день во время работы, были, видимо, следствием этого призыва.
Соревнуются бригады
В строительном тресте.
Мы с Алешей, точно, будем…
На последнем месте.
Это пела Аня-большая, а за ней — Светлана-Таисия:
На дощечках спит Алеша.
— Может, жестко, душечка?
Я тебе, миленок мой,
Принесу подушечку.
Девчата смеялись. Дементьев — тоже. Он делал вид, что принимает это как шутку. Даже сказал:
— Таланты, черт возьми! Когда в консерваторию будете поступать, скажите. От администрации характеристику напишу.
Прошел по лесам, где работали девушки, не забыл тронуть за бок Аню-маленькую. Аня сказала свое обычное:
— Ему лишь бы…
Потом Дементьев объявил:
— Вот что, девчата. Пойдем получать зарплату. Через пять минут касса открывается…
Как были — в комбинезонах и платочках, — так и пошли в бухгалтерию. Через несколько кварталов. В городе Р*** до самого вечера все ходят в комбинезонах. Даже ребятишки. Такая форма одежды их очень устраивает. И не только потому, что это подражание взрослым. Есть и другая приятная сторона: раз на тебе комбинезон, значит, его можно пачкать. И не можно, а даже нужно: иначе не будет рабочего вида. Но это в порядке отступления.
У окошка кассира было, как всегда, очень оживленно. Валя деньги получала первой: так захотели девчата. Они дружно протолкнули ее вперед.
Кассир несколько раз рассерженно хлопал своим окошком и предупреждал:
— Товарищи, я в таком шуме работать не могу. Или вас обсчитаю, или себя!
Но шум не прекращался. Больше всех галдели Аня-большая и Вера-черненькая. Вера в бригаде была самой тихой и незаметной, а тут не умолкала:
— Сейчас получим, сложимся, пирожных накупим, конфет! Пир будет!
Однако пиру состояться было не суждено.
Когда все вышли на улицу, Валя сказала:
— Девчата, а знаете, нас «пожалели»… Помните, что Дементьев говорил? Недаром он тогда шуточкой отделался…
Подруги настороженно обступили Валю. Ткаченко продолжала:
— Нам выписали лишнее. Я как получила, сразу заметила. Сколько простоев было? Сколько сложа руки сидели? А вышло — вроде надрывались с утра до вечера…
— Подожди, подожди, — перебила Аня-большая, — ты это проверила? Ошибка вышла?
Валя махнула рукой:
— Все проверила. Уже успела сходить к главному, накладные смотрела. На тридцать четвертом доме мы работали? Нет, только одну стенку чуть подмазали. У яслей делали один этаж, а записано — два… И не волнуйтесь. Это не ошибка. Дементьев не о нас думал. Я видела его прогрессивочку…
— А что нам волноваться? — сказала Вера. — Пусть волнуются в тресте.
Валя резко повернулась к ней:
— Ты это серьезно? Вроде не от тебя слышу… Вот что, девчата: я лично этих денег не возьму. Пойдем скажем, чтобы разобрались и посчитали снова. Согласны?
— Но ведь будет очень мало… — заметила Вера. — Мы, что ли, виноваты?
Светлана-Таисия дернула Веру сзади за косынку. Все сделали вид, что этих слов не слышали.
— Заявление надо писать? — спросила Аня-большая. — Составляй, мы распишемся…
Вечером в общежитии вносили поправки к бюджету.
Поправки были очень грустные. На ближайшие две недели пришлось отказаться не только от конфет, но и второе брать в столовой через день.
— Мне мама деньги предлагала, а я не взяла… — вздохнула Вера.
Из дальнего угла комнаты послышался резкий голос Светланы-Таисии:
— Верка, не ной!
А маленькая Аня сидела на краю койки и грызла ногти.
— Что, расстроилась? — спросила ее Аня-большая.
— А тебе весело?
— В общем, не унываю, — беспечным тоном ответила Аня-большая. — И другим не советую. Немножко похудеешь. Фигура будет. Правда, тогда, может, Алексей тебя разлюбит…
Аня-маленькая залилась румянцем и доверительно спросила подругу:
— А что, Алексею здорово попадет?
— Вот дура! — снова прозвучал из дальнего угла голос Светланы-Таисии. — Переживает по поводу этого интеллигентного маляра. Пусть он заложит галстук в ломбард, а деньги вернет в кассу…
В разговор вмешалась Валя:
— Боюсь, он не только галстука лишится. Его будут судить. А реплики свои ехидные отбрось. Это, Светлана, лишнее…
— Ты раздражительная стала, Валя…
Валя вышла из комнаты, ничего не ответив. Обороняться Светлане-Таисии на этот раз пришлось от Ани-маленькой.
Аня сказала:
— Светка, насчет Валюшиной раздражительности полегче! Кто тебя только воспитывал! Мы все письма получаем? Да? А Ткаченко — нет. Ей Полина Трофимовна ни разу не ответила. У нее день рождения был, — думала, хоть телеграмма придет…
— А Валя так свою маму любит! — добавила Вера. — И еще она переживает, что учебники с собой не взяла. И конспекты. Тоже писала матери, чтобы прислала. Но у Полины Трофимовны — характер…
— Позлится немножко да пришлет, — сказала Аня-большая.
— Думаю, да, — откликнулась Светлана-Таисия. — Тем более, что учебу ей пока надо отложить. Обстановка не академическая. И вообще — зачем эти заочные мучения? Будем хорошо работать, станем знатными штукатурами. И опять на Доске почета двенадцать портретов!
Вечер кончился тем, что сочинили частушку:
Ох, мы работали с Алешей,
Песни пели, веселились.
А пришли к окошку кассы,
Подсчитали — прослезились.
Но это была шутка. Плохое настроение держалось недолго. Даже Вера перестала ныть. Тем более что нашли выход. По предложению Ткаченко решили сложить деньги в общую кассу и готовить завтрак и ужин сами.
А прослезиться пришлось Дементьеву.
Его судили. Суд был строгим, и бывшему прорабу грозило заключение. Народный судья спросил, не желает ли коллектив взять провинившегося на поруки.
Трест отказался. Отказался и стройучасток. Дементьев сидел бледный, со взлохмаченным чубом, смотрел вниз.
И тут к сцене клуба вышла Валя Ткаченко.
— Подними глаза, — сказала она.
Он посмотрел на нее и как-то съежился, потом не выдержал и снова опустил голову.
— Нет, смотри прямо!
Дементьев вздрогнул.
— Вот так!
Валя перевела дыхание и продолжала:
— Я была очень удивлена поступком Дементьева. Если бы он был человек пожилой, старый, я бы подумала, что это тянется у него издавна… Но Дементьев молодой. Мне кажется, что кто-то подал ему дурной пример. А он и пошел по линии наименьшего… Но это ржавчина, которую можно отчистить. И еще мне странно то, что товарищи из треста и стройучастка молчат. Раньше доверяли ему, потому что знали его. А теперь делают вид, будто и не знают…
Из зала кто-то крикнул:
— Пусть скажут!
— А что им говорить? — сказала Валя. — Сейчас скажу я, от имени нашей бригады, Дементьев! Мы за вас готовы поручиться. Идите к нам — простым, рядовым. Бездельничать не дадим. И не думайте, что вот эти руки слабые…
