Из зала кто-то крикнул:
— Пусть скажут!
— А что им говорить? — сказала Валя. — Сейчас скажу я, от имени нашей бригады, Дементьев! Мы за вас готовы поручиться. Идите к нам — простым, рядовым. Бездельничать не дадим. И не думайте, что вот эти руки слабые…
И Валя подняла свою тоненькую руку.
— Согласны, Дементьев?
Когда Валя уже возвращалась на свое место, Дементьев выпрямился и сказал:
— Да…
Так Алексей Дементьев стал членом девичьей бригады: «Двенадцать девок — один я». А бригадиром назначили Валю Ткаченко.
Теперь на ее плечи легли большие заботы: и раствор «выбивать», и фронт работ обеспечивать, и за провинившимся смотреть…
Некоторые из товарищей Алексея шутили над ним:
— Тебе бы юбочку еще надеть, тогда бы ничем не отличался…
Дементьев делал презрительную гримасу:
— Острить изволите? Ваши брючки хуже юбочки.
В бригаде относились к нему сдержанно, но с тактом.
Валя предупредила:
— Девочки, если будете старое вспоминать или смеяться над ним, смотрите!..
А девчонкам смеяться было некогда: работы с каждым днем прибавлялось. За месяц — ни одного простоя. И настроение стало хорошим. Начальник треста сказал: «Отделаете пять домов — шестой ваш». Значит, можно будет уехать из общежития и по-настоящему справить новоселье…
Но шутка сказать — отделать пять домов. Да еще зима наступила.
Зима в городе Р*** злая. Мороз. И ни одной оттепели. По нескольку дней подряд не переставая кружит и воет пурга. Становится темно. Автомобили зажигают фары. А на рудничных путях тревожно гудят электровозы.
Потом пурга стихает и наступает такая тишина, что даже в ушах пищит. И если далеко от вас по дороге идет человек, то вы сначала услышите скрип снега под его ногами, потом уже сможете рассмотреть самого путника.
В такие дни город становится на лыжи. Все идут к реке, к тому месту, где она делает извилину и берег ее крутой-крутой.
Валя и ее подруги тоже стали лыжницами. Сообща купили шесть пар лыж и костюмы. Бригаду разбили пополам и составили расписание, кому брать лыжи в субботу, кому в воскресенье.
Ходить на лыжах умели все, а спускаться с берега рисковали только Аня-большая и Валя. Почти в самом конце спуска Валя упала.
К счастью, поблизости оказался Сергей Щербаков, машинист с шагающего. Он быстро раздобыл бинт, прикрутил им к поврежденной ноге обломок лыжи. А потом взял Валю на руки и, карабкаясь по крутому склону берега, вынес ее наверх.
Имя своего спасителя Валя узнала уже в больнице. Потом пришел и он сам.
Сидел у ее кровати, смущенный, говорил односложно и несколько раз задавал один и тот же вопрос: «А вам очень больно?»
Когда медсестра предупредила, что время свидания окончилось, Сергей встал:
— Ну что ж, выздоравливайте. Я очень хочу, чтобы…
Но он не договорил: в палате появился Алексей Дементьев. С букетом цветов.
Щербаков заторопился, сказал: «До свидания, извините» — и закрыл дверь.
Дементьев взял со стола вазочку, опустил в нее букет.
— Откуда эта редкость? — спросила Валя.
— Дружок тут один, шофер, в область ездил. А там у меня есть старый знакомый, теплицей заведует. Ну, я ему записочку. Так, мол и так. Пожарный случай…
— Спасибо.
— Как себя чувствуете?
— Хорошо.
— Похудели немножко. Но аристократическая бледность вам даже к лицу.
— Ладно, Дементьев, рассказывайте про дела. Как ваша жизнь?
— Не сахар. Какая жизнь может быть у каторжника? Нахожусь под надзором одиннадцати девчат. Все мной стараются командовать, даже Вера…
— По-моему, это то, что называется сладкая каторга, — сказала Валя.
Дементьев сдвинул брови.
— Не хмурьтесь. Об этом говорить больше не будем. Скажите лучше, все в одинаковой степени командуют или одна больше других?
— Аня-большая. Она же вместо вас сейчас.
— Знаю. А я говорю о маленькой.
Дементьев неопределенно помычал:
— Ну, это не в рабочее время…
— Дело к свадьбе идет?
Валя потянулась к вазе, взяла из нее один цветок, сказала:
— Это я оставлю себе, а весь букет отнесите Ане.
Каждый день из Р*** в маленький тихий городок на Дону уходили письма. Если их собрать вместе — получилась бы целая повесть, повесть о том, как приехали в Р*** двенадцать девчат, как они устроились, стали работать, какие у них были радости. Кроме радостей были, конечно, и неприятности и огорчения. Но об этом, разумеется, никто не писал ни строчки.
«Живем мы хорошо, дорогая мамочка, — сообщала Светлана-Таисия. — И еще весело. Помнишь, когда мы работали на консервном и устраивали вечеринки? Вот гвалт стоял! А сейчас так каждый день.
Впрочем, не думай, что мы только веселимся, пользуясь тем, что зоркие очи родителей за нами не наблюдают. Работаем тоже здорово. Освоились».
А вот письмо Веры:
«Дорогая мамочка! Тебе низко кланяется твоя дочь. Жизнью здесь я довольна. Скоро нас переселят в новый дом. Недавно получила премию и заказала себе летнее платье. Ведь уже идет март месяц.
Аня-маленькая замуж вышла. Муж у нее — представительный, красивый. Он в нашей бригаде работает, тринадцатым.
Сначала он мне не нравился, и я удивлялась, как это Анька его выбрала. А потом я увидела, что он другой…
Свадьбу играли в клубе, по-комсомольски. Много подарков преподнесли».
И еще одно письмо — от Ани-большой к сестре:
«Давно не писала, как-то времени не было. Но это не значит, что по тебе не скучаю.
Если бы мы сейчас встретились, то говорили бы три дня и три ночи.
Очень много впечатлений. Здесь, в Р***, вся жизнь совсем другая и люди интересные. Много новых знакомых: ленинградцы, свердловчане, рижане.
Не подумай, что я разлюбила свой родной город. Но он теперь мне кажется сонным…
Ты спрашивала о Вале. Она сломала ногу, лежала в больнице, теперь вышла. Бригадой заправляет здорово. Не дай бог, кто нас с работой задержит или еще что!
Помнишь, ты сказала как-то: „Где же тот человек, который понравится Вале?“ А знаешь, такой человек нашелся. Его зовут Сергей. На шагающем работает. Правда, Валя мне о нем ничего не говорит, хоть мы и близкие подруги…»
В каждом письме — свои новости, свой взгляд на жизнь и события. Но однажды из города Р*** ушло одиннадцать почти одинаковых писем.
Это было уже в мае. Алексей Дементьев ездил в командировку в область. Валя дала ему список книг, тех книг, которые Полина Трофимовна так и не прислала.
Алексей вернулся без покупки.
— В пяти магазинах был — нету. Говорю продавцам: «Плохо работаете, служащие прилавка. Спрос не изучаете». А они в ответ: «Очень даже хорошо изучаем. Тут кругом одни стройки, а на стройках одни заочники. И еще новые приезжают…»
Список книг Алексей отдал своей жене Ане. Аня положила его в общежитии на стол, под стекло. Жила она теперь отдельно от бригады: молодоженам дали комнату в другом доме. Но Аня почти каждый вечер забегала к подругам.
— Вот, — сказала она Вале, — этот список. Может, еще кому его дашь. А Алексей на всякий случай снял для себя копию.
Валя расстроилась, что в этот год учиться не пришлось. Хотела начать готовиться к следующему — неудача.
— Все-таки думала, что мать пришлет, — огорченно сказала она. — Знала бы, купила новые перед отъездом.
Может быть, именно эти слова и дали толчок всему тому, что произошло потом?
В одиннадцати головах возникла одна и та же мысль: «Напишу своей маме, пусть купит». Эта мысль была простой и счастливой: каждая из девушек, ничего не говоря подругам, хотела сделать сюрприз. И вот из города Р*** ушло одиннадцать одинаковых писем: «Мама, достань следующие книги, вот список…»
Мамы ходили по книжным магазинам. И случилось так, что в один и тот же день Полине Трофимовне повстречались на улице мамы Ани-большой, Ани-маленькой и Светланы-Таисии. И все с книгами.
— Дочка, видно, в институт собирается, — сообщила мама Ани-большой. — Вот накупила учебников для нее…
Примерно то же Полина Трофимовна уже слышала и от других.
— А хорошо наши девочки там устроились, правда? — продолжала Анина мама. — Моя в каждом письме все про город пишет, про стройку. И про вашу дочь.
О чем думала в эти минуты Полина Трофимовна? О том, что она несправедлива? Что ошиблась в своих предвидениях и зря упорствует? Надо бы сделать шаг назад.
Впрочем, об этом шаге она помышляла не раз. И, пожалуй, ждала удобного случая.
Нет, дочь, конечно, причинила ей обиду, не посчиталась с ней. Но это было уже не вчера, какое-то время минуло.
Или думала Полина Трофимовна так: «Ты смотри, все девчонки учиться пошли, а моя отстанет, будет не первой, а последней. И я тому виной…»?
Может быть. Это на Полину Трофимовну очень похоже…
А мама Ани-большой продолжала: