Предшественника Татьяны Ивановны проводили без сожаления: положение колхоза было плачевным. Соймы — рыболовные суда, дышали на ладан, и лишь впитавшаяся в кровь любовь к родному острову удерживала людей в колхозе. Было ясно, что вывести хозяйство из прорыва сможет только сильный и волевой человек, хорошо понимающий специфику экономики промысла. И почти все сошлись на том, что эти качества в самом подходящем сочетании имеются у Татьяны Ивановны. «Почти все» — потому что далеко не каждый мужчина — а рыбаки мужчины настоящие — найдет в себе мужество добровольно передать бразды правления женщине. Иные в открытую смеялись, другие возражали, но большинство проголосовало за Кочевнину - и не ошиблось. Став председателем, Татьяна Ивановна быстро доказала, что не штаны или юбка, а совсем другие вещи характеризуют руководителя. Первым делом она изыскала средства и капитально отремонтировала флот, купила два буксира и новые орудия лова, внесла серьезные изменения в организацию добычи и хранения рыбы. Колхоз стал оживать, работа на промысле вновь стала выгодной, и скептики замолчали. Что они могли сказать, если из постоянной мишени для критики колхоз превратился в мощное промысловое предприятие, дающее устойчивый доход? Теперь уже не услышишь на острове такого диалога:
— Разве это бабы дело? Вот прежний, Мусатов...
— Что Мусатов? При нем флот развалился, а при ней вырос. Согласен?
— Вроде...
— Мусатов всех крыл в пять этажей, а Татьяна?
— Да нет, Татьяна обходительная.
— Ну, так что ты хвост поднимаешь?
— Знаешь, не бабье это дело...
Пожалуй, нынче скептик не найдет себе собеседника — с уважением относятся рыбаки к своему необычному председателю. Уважают за деловитость и ум, за ненормированный — с утра до ночи — рабочий день, за то, что в самые горячие дни вместе со всеми выходит на промысел, не гнушаясь никакой работой. А Татьяна Ивановна, рассудительная, спокойная и симпатичная, с достоинством несет нелегкое бремя руководителя мужского коллектива.
Итак, я бродил по правлению, читал лозунги и ждал, пока Татьяна Ивановна освободится. В комнате стоял гул, председательский стол непрерывно находился в осаде, и вскоре я понял, что ждать придется до вечера. Вот явилась бабка с жалобой на дочку, которая вышла замуж, уехала и три месяца не пишет, по каковому поводу председатель должен ей строго указать. Татьяна Ивановна тут же сочинила строгое внушение дочке. Потом явился штукатур с нижайшей просьбой — выдать трешку в счет зарплаты.
— Похмелиться? — упрекнула Татьяна Ивановна. Штукатур, шевеля губами, внимательно рассматривал потолок.
— А ведь ты хороший мастер, в деле на тебя любо-дорого смотреть, — прорабатывала его Татьяна Ивановна. — Неужели не преодолеешь в себе такую гнусную слабость? Вот человек из редакции сидит, возьмет да рассказ о тебе напишет. Хорошо будет?
— Стало быть, трешку в счет аванса, — продолжая изучать потолок, пробормотал штукатур.
— Нет уж, зарплату жена получит, — решила Татьяна Ивановна. — Я тебе из своих дам рубль сорок, вина купишь, нечего водкой отравляться. Учти, в последний раз!
Штукатур взял рубль сорок, критически подбросил деньги на ладони и удалился.
Его сменил бригадир, которому нужны люди для починки сетей, за бригадиром пришел учитель — насчет ремонта школы, потом... Короче, аудиенции я так и не добился. Татьяна Ивановна избавилась от корреспондента способом, делающим честь ее изобретательности: познакомила меня со звеньевым Василием Алексеевичем Тихановым, который тут же предложил выйти в озеро на моторке и поудить рыбу.
Теперь, когда я рассчитался за командировку, могу признаться: мои суточные за этот день бухгалтерия выбросила на ветер. Представляю, как бы я завертелся, если бы главбух прямо меня спросил: «Что вы сделали для родной редакции двадцать шестого июля?» Скорее всего, конечно, я бы что-нибудь ему соврал, но иногда мною овладевает необыкновенная искренность, и я могу сдуру ляпнуть чистую правду. Но самое страшное не это, глубина моего падения в другом: я не испытываю ни малейших угрызений совести — настолько хороша была рыбалка.
НА РЫБАЛКЕ
Василий Алексеевич Тиханов — потомственный рыбак. Ему лет сорок, но дубленная ветрами кожа лица делает его старше. Широкие плечи, могучая грудь колесом изобличают в нем большую силу, которая рыбаку покамест нужна куда больше, чем умение играть на рояле. Большую часть года Василий Алексеевич проводит на промысле, где ловит рыбу сотнями центнеров, но в свободное время он отнюдь не брезгует побаловаться удочкой. У него есть любимая присказка, которая поначалу сбила меня с толку. Спустя несколько минут после нашего знакомства я необычайно вырос в собственных глазах, поскольку каждая моя фраза получала такую оценку: «Остроумно сказано». Я было решил, что перешел из количества в качество и отныне с моего языка, как золотые монеты, скатываются сплошные остроты. Но когда на реплику Малыша: «Отличная сегодня погода!» Василий Алексеевич ответил: «Остроумно сказано», я все понял.
Любопытная психологическая деталь: в ту минуту, когда решалась судьба рыбалки, сыновья — Василия Алексеевича, Коля и Витя, бегали по берегу в сотне метрах от нас. Но стоило папе произнести слово «рыбалка», как мальчишки, словно летучие мыши, завертели своими локаторами и насторожились. И не успел я моргнуть глазом, как они уже сидели в моторке с невесть откуда взявшимися удочками в руках. Отсюда следует, что интуиция мальчишки — пока еще не изученная область, «терра инкогнита» науки. Если данный случай заинтересует специалистов, могу добавить, что ветра в тот день не было и услышать наш разговор мальчишки никак не могли.
Высокую честь заводить мотор Василий Алексеевич доверил старшему сыну Коле, красивому и уверенному в себе мальчишке двенадцати лет. Кстати, на физиономиях всех пацанов острова лежит печать высокой гордости и уверенности в прекрасной судьбе — все они будущие военные моряки. С юных лет вместе с отцами они выходят в открытое озеро на промысел, получают настоящее штормовое крещение, плавают как рыбы — попробуй не пошли такого на флот, нанесешь кровную обиду.
Витя моложе Коли на год, но ростом и сложением не уступает старшему брату. Тем не менее поводов для недовольства у него хоть отбавляй: мотор заводит Коля, червей копает Витя; начинается рыбалка — удит Коля, а червей наживляет Витя. Ничего не поделаешь, право первородства, эта древнейшая из традиций, дает старшим сыновьям неслыханные преимущества. Ворчи не ворчи, а делу не поможешь. Тем более что роли распределил отец, авторитет которого непререкаем.
Сначала мы бросили якорь у каменной гряды в проливчике между двумя островами, неподалеку от песчаной косы, вдающейся в озеро. На косе в томных позах лежала абсолютно неожиданная публика — десятка три коров.
— Загорают на пляже, — хмыкнул Василий Алексеевич. — Принимают солнечные ванны и водные процедуры.
Я еще не видывал коров, которые по доброй воле проводили бы свой досуг на песке, и поинтересовался, в чем причина такого оригинального поведения. Оказалось, коровы загорают вовсе не потому, что так требует мода. Просто с материкового сенокоса привезли траву-осоку и рассыпали ее по всей территории острова на просушку. Разумеется, увидев такое лакомство, коровы немедленно бы отправились его дегустировать — если бы их на несколько часов раньше уже не отправили на косу, «на курорт», как говорят островитяне. И курортницы поневоле часами загорают на превосходном песчаном пляже, время от времени приподнимая разморенные зноем морды и лениво переговариваясь:
— Ну и житуха... Моя кузина небось на материке целый день пасется, во какие бока отъедает. А здесь?
— Деревья и те досками от нас отгораживают, — мычит другая. — Боятся, что мы листочками полакомимся. Му-у-у!
— Чьи бы коровы мычали... — упрекает подруг третья. — Живем на всем готовом, вдоволь купаемся, дышим сплошным озоном — слушать противно таких нытиков, му-у-у-у!
