— Всенепременно! — отзывался лирическим тенорком уже знакомый нам Капустьянц, непременный участник всех неофициальных вылазок на лоно природы.
— Как, еще и шашлычок?! — постанывал высокий гость. Но постанывал как-то расслабленно и обреченно, понимая, что от судьбы, как говорится, не уйдешь и придется претерпеть, дабы не обидеть радушных хозяев.
— Да вы не беспокойтесь, — успокаивал Василий Данилович. — Шашлык товарищ Капустьянц готовит по рецептам своих предков, и получается он вроде той воздушной субстанции, о которой Суслопаров только что вам докладывал. Сам растает во рту, и не заметите. А для удобства пищеварения — компания у нас мужская, стесняться некого — ремешочек лучше расслабить.
— Уж если так, можно рискнуть, — покорно вздыхал посланец центра и расслаблял ремешок, одновременно стараясь расстегнуть и верхнюю брючную пуговку, потому как предчувствовал, что одним шампуром тут не обойтись…
Конечно, шашлык в исполнении Никодима Ивановича Капустьянца заслуживает более подробного описания, как, впрочем, и уха по-обрадовски. Автор даже знает рецепты этих аппетитнейших блюд и посвящен в секреты их приготовления. Однако не затем взялся он за перо, чтобы утереть нос Похлебкину, им движут совсем другие помыслы, определить которые предоставим право въедливым критикам. А сейчас позвольте завершить эпизод, долженствовавший, как, надеюсь, помнит читатель, лишний раз подтвердить, что дыма без огня не бывает и к слухам надо относиться с уважением, какими бы нелепыми они нам порой ни казались.
…Видя, как на глазах у нее теряет монументальность, тускнеет, скукоживается еще пять минут назад величественный мэр, дворничиха огорченно всплеснула руками:
— Ах ты, господи, прости меня грешную. Не думала я, старая, не ведала, что так шибко вы, Василь Данилович, напужаетесь. По глупому своему соображению, уверена была, что вы уж, поди, давно подготовлены к этой судебной превратности. (В скобках замечу, что ни до какого суда, как о том мечтали некоторые пылкие и легкомысленные обрадовцы, дело с бывшим нашим мэром не дошло. Просто Екатерина Петровна в силу необходимости соответствовать речевой характеристике, навязанной ей автором, говорит так о превратности судьбы.) Слухи-то про вас, считай, с год как ходят.
Да, если уж слухи о снятии самого Гамова, как мы знаем, полностью подтвердились, то надо ли удивляться, что изустное сообщение о волке, обосновавшемся чуть ли не в самом центре Обрадовска, большинством населения нашего города сразу же было принято на веру без сомнений и колебаний. Ну, а уж когда в «Вечернем звоне» появилась заметка Э. Утлогузова «Здравствуй, санитар леса!», тут даже записные скептики прикусили языки. Пытливый краевед установил, что последний раз присутствие волков в нашем районе зафиксировано было в начале тридцатых годов, а в пределах городской черты они вообще никогда не появлялись за всю тысячелетнюю историю Обрадовска. Иначе такой факт обязательно бы нашел отражение в летописях и уж подавно в произведениях фольклора, которые сплошь и рядом откликаются и на куда менее значительные события. «Коли народ счел нужным сохранить в своей исторической памяти, — патетически восклицал Утлогузов, — такую пустяковину, как топор, некогда проплывший по Обрадовке из города Чугуева, то о забредшем в населенный пункт диком, но тем не менее меньшом нашем брате он непременно поведал бы в былинах, песнях, сказах!» Заканчивался же газетный этюд страстным призывом: «Горожанин! Продли сегодня бодрствование свое и дождись, когда над мирными крышами нашего славного райцентра проплывет в полночной тишине этот манящий, загадочный звук «о-у-у-у!». Какие чувства, какие мысли разбудит он в твоей душе? Отрадно, если это будут мысли о единении с родной природой, о необходимости сохранения в ней экологического равновесия…»
ГЛАВА III
«А ты не хочешь высказаться?» Коварный удар сапогом. О культуре дискуссий. Любимое блюдо Жозефа Луи Гей-Люссака. Опора на творческие кадры. Народ у нас отзывчивый. Папа Римский посрамлен
Забегая вперед, скажу, что с санитаром леса оказалось не все так романтично, как живописал наш неистовый радетель экологического единения. К слову сказать, Эдуарда Каллистратовича заносило весьма частенько, а посему после его публикаций приходилось на страницах «Вечернего звона» помещать читательские отклики pro и contra, которые ответственный секретарь редакции Анатолий Карпович Бескорыстных, неустанно пекущийся о том, как бы похитрее завлечь недоверчивого подписчика, снабжал интригующими рубриками: «Хочу поспорить», «А у меня другое мнение», «Рассудите нас, люди!», «Ищем истину», «Читатель одобряет, сомневается, негодует», «А ты не хочешь высказаться?», «Параметры гласности». Впрочем, последний плод напряженного журналистского поиска нерадивым наборщиком был переиначен в «Периметры гласности», в каковом виде и закрепился в газете, так как появление новой актуальной рубрики было сразу же замечено и благосклонно одобрено самим Василием Даниловичем Гамовым. Когда же референт Ванюша Онучин робко, но не без ехидства, намекнул мэру, что в «Вечернем звоне», наверное, имели в виду все-таки не периметры, а параметры, Василий Данилович со свойственным ему демократизмом рассудительно заключил: «А не один ли хрен?»
Не знаю, согласится ли со мной читатель, но сейчас, пожалуй, самое время вспомнить о том, какой накал страстей вызвал в прошлом году совершенно невинный на первый взгляд фенологический этюд Утлогузова «Росистыми тропами». Повествуя о грибной поре, о «скромных утехах и тихих радостях гриболовов» (Эдуард Каллистратович в своих опусах любил щегольнуть неологизмом), автор в заключение между прочим посетовал, что «иной обрадовец за доблесть почитает с высокомерной ухмылкой обрушить сапог на доверчивое создание природы — мухомор, который в отличие от большинства своих лесных собратьев не прячется от людей, а, напротив, без всякой опаски так и норовит попасться нам на глаза, и яркая окраска его будто молит призывно: «Возьми меня в лукошко, человек-труженик!»
Видно, трогательная эта картина до того распалила краеведа, что он подавил в себе внутреннего цензора и исторг из глубин сознания и души следующие далеко не однозначные строки:
«И на эту немую мольбу следует коварный удар сапогом. Так и хочется крикнуть: «Остановись, занесенная нога! Ты же ничего не знаешь об этом пластинчатом. Ведомо ли тебе, к примеру, что французы всем другим грибам предпочитают именно мухомор? Не только за его нарядный праздничный вид, но и за обилие в нем микроэлементов и витаминов, впитывая которые наливается бодростью ослабший организм. Отринь свою национальную кичливость и задумайся: неужели народ, давший миру Вольтера и Бальзака, Бизе и Дебюсси, Делакруа и Ренуара, Гей-Люссака и Реомюра, Наполеона, наконец, при всем конечно же критическом отношении к этой крупной исторической личности, неужели стал бы этот великий народ употреблять в пищу что-нибудь заведомо несъедобное?!»
Неудивительно, что этот пассаж взбудоражил широкую общественность славного райцентра и она засыпала редакцию «Вечернего звона» письмами-откликами. Причем авторы их заняли диаметрально противоположные позиции — они или горячо одобряли, или гневно негодовали. Сомневающихся не было. Анатолию Карповичу пришлось изрядно попотеть, чтобы привести в удобочитаемый вид выплеснувшиеся на бумагу эмоции об-радовцев равно как восхищенных, так и разъяренных Э. Утлогузовым.
Тут следует отметить, что как раз в это время в наш город вернулась мода на дискуссии. Как и всякая другая, она имеет свойство повторяться через каждые два-три десятка лет. Такой достаточно длинный в масштабах жизни одного поколения перерыв привел к тому, что оное поколение и без дискуссий научилось обходиться вполне прекрасно, а полемические навыки были им порядком подрастеряны, если не сказать, и вовсе утрачены. Судите сами. Так, при попытке возобновить в нашем пединституте лингвистический диспут о сравнительной частотности применения сослагательного и повелительного наклонений, ярый приверженец последнего профессор А. Костоправов, между прочим, человек с интеллигентной бородкой и любимец студенчества, позволил себе выбрать в качестве главного аргумента однотомный словарь С. И. Ожегова, в результате чего его оппонент доцент Е. Приблудович получил сотрясение мозга средней тяжести и две недели вынужден был провести на больничном.
В свете подобного рода фактов пример культуры дискуссий призвана была подать пресса. Однако дело осложнялось еще и тем, что одновременно с возвращением вышеупомянутой моды средства массовой информации получили рекомендацию доносить до своих читателей и слушателей живое слово широких масс в его первозданном виде. Ибо укоренившаяся в иных изданиях пусть и продиктованная благими намерениями сомнительная практика редактировать, приглаживать, припудривать читательские письма сплошь и рядом приводила к шаблонизации и обезличиванию человеческого фактора, который интересен именно своей индивидуальностью, своими неповторимыми личностными качествами.
