— Эмбер, Чарли… погиб? — в ужасе спросила я, когда она положила трубку.
— М-м-м, нет, — виновато созналась она. — Не совсем.
— Но ты только что кому-то говорила, будто он умер. Я слышала.
— Ну… — она хитро прищурилась. — Я немного преувеличивала.
— Он пострадал?
— Нет-нет, я так не думаю.
— Попал в аварию?
— М-м-м… на самом деле нет.
— Эмбер, тогда почему ты сказала кому-то, что Чарли мертв? — Я была в шоке.
— О, просто притворилась, что он умер, — раздраженно бросила она. — Мне так легче пережить разрыв, понимаешь.
Это уже ни в какие ворота не лезло.
— Эмбер, — рассвирепела я. — Мне кажется, тебе не следует говорить знакомым, что Чарли умер, пока он жив.
— Ну, знаешь, — обиделась она. — Для меня он мертв.
— Извини, но, по-моему, это отвратительно, — высказалась я и пошла наверх, готовиться к вечеринке в баре «Кенди».
— Минти? — позвала Эмбер, когда я наполняла ванну. — Если бы Чарли умер… Как ты думаешь, он бы захотел, чтобы я пришла на его похороны? — Я не удостоила ее ответом. — И если бы захотел, — добавила она, — как думаешь, в чем лучше было бы пойти?
Я захлопнула дверь, разделась, залезла в горячую ванну и расслабилась, любуясь переливами радужной ароматной пены. И не в первый раз мне пришло в голову: замужество лишает нас многих маленьких радостей. Мне, к примеру, никто не приказывает, что и как делать. И это замечательно. Я могу не спать до двенадцати и даже после полуночи. Здорово, да? Ведь Доминик всегда ложился рано, в десять, а то и раньше, потому что плохо высыпался. Мы всегда первыми уходили с вечеринок, и я лгала, что не возражаю. А на самом деле была против. Но это же не его вина. Я все понимала. И конечно, не говорила ни слова, потому что любимого человека нужно принимать таким, какой он есть. Так все время твердил Доминик. Он внушал: «Ты должна позволить мне оставаться самим собой». Но теперь, когда прошло время, я стала ценить маленькие радости одиночества. Не требуется постоянно идти на уступки. Не нужно ходить по магазинам и готовить ужин. Или убивать полдня на поездки по Северной линии метро. Я свободна и могу самостоятельно принимать решения. Больше нет нужды во всем подделываться под Доминика. Быть хамелеоном, в психологическом смысле — менять окраску, чтобы подстраиваться под его настроение или пытаться предугадать. Теперь я могла делать, что пожелаю. Могла думать только о себе. Нежиться в ванной, вот так — хоть полчаса, хоть час. Отмокать, позабыв о проблемах. «Возможно, быть одной не так уж плохо», — подумала я, расслабившись. Как приятно, когда тобой никто не помыкает. Ни с чем не сравнимое ощущение. На самом деле…
— Минти! — прокричала Эмбер за дверью. — Давай быстрей, мне нужен «Тампакс»!
«О боже! — помрачнев, скривилась я. — Только без истерик». Вылезла из ванны, завернулась в полотенце и открыла дверь.
— Спасибо, Минт. И поторапливайся, мне тоже нужно принять ванну.
— Я не знала.
— К тому же через полчаса мы уходим, так что поспеши.
— О'кей, — устало отозвалась я, вынув пробку из слива. Да, я, конечно, очень люблю Эмбер, к тому же она здесь ненадолго. Хотя, вообще-то, прошло уже три месяца. Время летит незаметно, когда… Да, время летит.
Через сорок минут мы уже выходили. На Эмбер был новый брючный костюм от Уильяма Ханта. Очень модный. Темно-синий, в тонюсенькую полосочку. Выглядела она потрясающе. Эмбер очень высокая и стройная, поэтому брючные костюмы на ней сидят чудно. Я надела длинное шелковое платье от Кэтрин Хэмнетт, одно из тех, которые Доминик особенно ненавидел. Говорил, я слишком низкорослая, чтобы носить такие вещи.
— Понимаешь, Минти, ты коротышка, почти карлик, — растолковывал он.
Я была ошеломлена. Подозревала, конечно, что ростом не вышла, но карлик? Никогда бы не подумала…
— Вообще-то во мне пять футов пять дюймов, — заявила я. — Пять футов пять дюймов — это не карлик. Это средний рост. Тебе только кажется, что я маленькая, потому что ты сам высокий. И вовсе я не карлик.
— Нет, дорогая, ты карлик, — настаивал он, заключив меня в объятия. — Симпатичный, милый маленький карлик.
— Не думаю… что это так.
— Да, да, да, — дразнил он. — И карликам не следует носить длинные платья, не правда ли?
— Ну…
— Не следует, моя сладкая коротышка Минтола?
— М-м-м… нет, — услышала я свой голос как бы издалека.
После того я рискнула надеть это платье всего один раз. Прошлым летом, когда мы проводили отпуск в Озерном краю. Дом очень разозлился. Его это прямо-таки взбесило. Я решила постоять за себя и спросила, с какой стати он так взъелся. Не кажется ли ему, что это просто смешно? В конце концов, это и мой отпуск тоже. У него на лице проступило бешенство, но я стояла на своем: платье прекрасное, не вижу в нем ничего плохого и не понимаю, почему оно ему не нравится. При этих словах он побагровел и замахал руками — всегда так делает, когда выходит из себя, что случается часто, даже слишком часто, — и стал вопить. Чтобы отвлечься, я, как обычно, начала про себя склонять его имя, происходящее от латинского dominare: Domino, dominas, dominat, dominatum, dominatis, dominant; domino, dominas, dominat… Его голос забирался все выше и выше, от обычного высокого тенора к сопрано, срываясь на истеричный, визгливый фальцет, пока вдруг он не выпалил: «Одежда для меня имеет огромное значение!» Не желая и дальше терпеть истерику, я сдалась. Просто не знала, что делать, когда он в таком состоянии. Раньше Дом никогда себя так не вел. Переодеваясь, я напомнила себе, что Доминик — очень уязвимый, и это нужно понимать. Понять — значит простить, так? Но все равно было тяжело. «Я всего лишь хотела спокойной жизни», — устало подумалось мне. Спокойной жизни. Чтобы ко мне относились как к равной. Именно об этом я всегда мечтала, но плата была слишком высока.
Зато теперь я могла делать все, что душе угодно, и потому сегодня вечером достала из-под кровати коробку с платьем и надела его с ощущением, будто преступаю запрет. Самое странное, даже сейчас, когда Доминик меня бросил, я мучилась чувством вины. Глупо, правда? Теперь-то какая разница! Платье было мне великовато — я сильно похудела, — но выглядело чудесно. Даже роскошно. Мы с Эмбер перешли железнодорожный мост и оказались возле станции метро. Я посмотрела на стену, выкрашенную кремовой краской, напротив южной платформы. На ней все еще виднелись смазанные красные буквы, каждая в фут высотой: «Чарли Эдворти — говнюк!» Почему только их до сих пор не закрасили? Эмбер повезло, что ее не поймали.
— В следующую субботу иду на курсы, — сообщила я, пока мы ждали поезда.
— В следующую субботу? — удивилась Эмбер. — Это же твой день рождения.
— Знаю.
— Тебе будет тридцать.
— Да. И в свой день рождения я отправлюсь на семинар под названием «Решающий фактор».
— Это еще что?
— Программа для людей, которые слишком добры к окружающим, — объяснила я. — Для тех, кем легко манипулировать.
Эмбер просияла:
— Отличная идея, Минти. Наверное, и мне этот семинар не помешает.
— Тебе?
— Да, мне, — прокричала она сквозь рев подъезжающего поезда. — Ведь если бы я не была так добра к Чарли, — продолжила кузина, после того как мы сели в вагон и покатили в южном направлении, — он бы меня не бросил. Да, теперь я все понимаю, — проговорила она, выходя из вагона на Лестер-сквер и шагая по Черинг-Кросс. — Не следовало быть такой доброй с этим ублюдком!
Пропустить бар «Кенди» было невозможно: огромные ярко-розовые и зеленые неоновые загогулины вывески так и лезли на глаза. На тротуаре стояла квадратная женщина-охранник.
— Ни один мерзкий ублюдок мимо нее не пройдет, — с ненавистью прошипела Эмбер, и мы оказались внутри.
Вечеринка была в самом разгаре. Спускаясь по ступенькам в кромешную темноту, мы с удивлением обнаружили, что все гостьи в карнавальных костюмах. В зловещем мраке собралось около ста женщин — сплошь в бальных платьях или костюмах и галстуках. Самое забавное, мы с Эмбер ничуть не выделялись в толпе.
— Привет, я Мелисса! — представилась красивая блондинка в бледно-бирюзовом вечернем туалете и перчатках до локтей. — Хозяйка бара «Кенди».
— Прекрасные костюмы! — восхитилась я.
— В первую субботу каждого месяца мы пытаемся возродить роскошь изящных эпох, — пояснила она. — Лелеем ностальгию по двадцатым, тридцатым, сороковым годам. Могу я предложить вам выпить? — спросила она. — У нас есть вкуснейшие, соблазнительные коктейли.
Девушка в униформе французской горничной смешала мне коктейль «Грета Гарбо», влив в него непомерное количество кюрасо. Эмбер выбрала «Марлен Дитрих» — куантро с клюквенным соком. Над зеркальным баром медленно вращался сверкающий шар, отбрасывая лучи, которые разбивались о стены. Сидя на высоких табуретах, мы оглядывали гостей. В теплом воздухе порхали веера из перьев. Руки в перчатках ныряли в сумочки за пудреницами. Красивые девушки в мини-юбках и сетчатых колготках семенили по залу с подносами, предлагая экзотическое курево и конфеты. В уголке я заметила высокую женщину-диджея в очках и голубом шелковом платье с запахом.
