Жил бы я в городе, назывался бы Оракулом. Оракул всегда говорит правду. Но я живу в деревне, а деревенский дурачок может иногда и соврать.
* * *
— Дракон! — прокричал Рыцарь в глубину пещеры. — Выходи, если не трус!
— Ну, чего тебе? — навстречу Рыцарю высунулась голова на длинной шее. — Говори, только быстро!
— Я зовусь сэр Рольф, Рыцарь Пылающего Меча, защитник угнетенных, поборник справедливости, и я прибыл сюда, чтобы…
— Погоди! — Драконья голова прислушалась к чему-то, происходящему за ее спиной. — Извини, у меня сейчас дела, потом расскажешь, ладно? Я скоро! — и не дав Рыцарю даже возмутиться, голова скрылась в пещере.
Рыцарь потоптался у входа, поправил перевязь, отскреб с нагрудника какую-то соринку и снова закричал:
— Эй, Дракон! Ну ты долго там еще?
— Не мешай! — прогудело в ответ. — У нас тут… В общем, не до тебя сейчас!
Рыцарь обиженно обернулся к своей лошади, но та мирно обгладывала кустик и не желала проникаться сочувствием.
Рыцарь подождал несколько минут, потом заскучал.
— Ну че за дела? Мне долго еще тут торчать?
Из пещеры донесся крик. Негромкий, мало похожий на драконий и совершенно неожиданный в таком месте. Рыцарь удивленно захлопал глазами и прислушался. Крик повторился. Никакого сомнения: это был плач младенца.
— Что тут вообще происходит? — вопросил Рыцарь в пространство. Никто, разумеется, не ответил.
Через полчаса, когда Рыцарю уже стало казаться, что он стоит здесь целую вечность, Дракон вновь высунул голову из пещеры.
— Девочка! — радостно сообщил он.
— Девочка? — тупо переспросил Рыцарь.
— Ага! И прехорошенькая!
Голова подалась вперед, и Рыцарю пришлось попятиться. Дракон выползал из своего логова. Это было такое зрелище, что даже лошадь оторвалась от своего кустика и восхищенно присвистнула.
— Сколько же у тебя голов?! — воскликнул Рыцарь, когда Дракон выполз весь.
— Сто пятьдесят! — гордо ответил Дракон. — С этого дня — уже сто пятьдесят! Можешь полюбоваться сам, только не разбуди.
Головы, немного потолкавшись, расступились в стороны, пропуская Рыцаря к небольшому свертку, покачивающемуся в люльке между нескольких шей. Рыцарь пригляделся. В свертке лежала еще одна голова — маленькая, сморщенная, на тонкой-тонкой шейке.
— Правда, она прелесть? — застенчиво спросил Дракон.
— Да. Несомненно, — нервно сглотнув, ответил Рыцарь.
Новорожденная головка приоткрыла глаза, увидела рядом с собой страшного дядю в железных доспехах и истошно заорала.
Ближайшие головы тут же сомкнулись над младенцем, засюсюкали и принялись успокаивать, а Рыцарь поспешно отступил назад, снял шлем и утер пот со лба.
— Так что ты хотел сказать? — спросил Дракон. — Мы как-то неудачно прервались…
— Да я это… ничего особенного. Поздравить хотел. В общем… вот, поздравляю. Всего хорошего!
Он вскочил на лошадь и ускакал, не оглядываясь.
* * *
— Ты убил моего отца, готовься к смерти!
— О чем ты говоришь? Как я мог убить твоего отца, если он двоюродный брат Карлоса, а Лючия была только на втором месяце беременности и еще не замужем?
— Но ведь она потеряла память до того, как Санчес вернулся, а значит, Хуан и Андреас (который никого не убивал) вполне могут быть родными племянниками Альфредо.
— Могут, но в таком случае Мария окажется матерью Винсента, а этого никак не может быть, потому что Педро пропал за два года до Памелы, а она старшая сестра матери Рудольфо.
— Которая приходится им обоим родной теткой, а значит, у него их трое, не считая Паулы, и Хуан ни при чем — конечно, если Карлос не отец Хуаниты.
— Ну а поскольку Кармен сама призналась во всем, то Люк и Антонио — одно лицо, а следовательно, я никак не мог убить твоего отца. Разве что…
Пауза.
— Папа!
— Сынок!
быть человеком
Будут в твоей жизни и взлеты, и падения, и удачи, и разочарования. Но помни, сынок, самое главное — как бы ни сложилась твоя судьба, в какие бы обстоятельства ты ни попал, при любом раскладе надо оставаться человеком! Хитрой, коварной, беспощадной тварью!
не судите о человеке…
Делегаты вошли в кабинет бургомистра и остановились перед его высоким креслом.
— Какое у вас дело? — спросил бургомистр.
— Беспорядки в городе, — вежливо склонив голову, ответил глава делегации. — На улицах хулиганы бесчинствуют.
— Вот как? — приподнял брови бургомистр. — И кто же это?
— Молодые люди, в основном подростки совсем. Хотя есть и взрослые…
— Это же молодежь, — снисходительно улыбнулся бургомистр. — Зачем так сразу обзывать хулиганами? Будьте к ним снисходительны. Не судите о человеке по его нежному возрасту.
— А Вы бы их видели! — возразил делегат. — Головы обриты, лица размалеваны черепами, в руках цепи…
— Ну и что же? Мало ли, кто как стрижется и какой макияж носит! Не судите о человеке по внешнему виду!
— Но они одеты в форму Легионов Смерти! — не сдавался делегат.
— Форма как форма, — пожал плечами бургомистр. — Теплая, практичная и вполне по сезону. Не судите человека по одежке.
— Но они призывают к геноциду, выкрикивают расистские лозунги и распевают Имперский марш!
— Песенки — это всего лишь песенки. Не все обязаны разделять ваши музыкальные пристрастия. Не судите человека по его художественному вкусу.
— Но они же…
— Ну хватит! — не выдержал бургомистр и стукнул кулаком по столу. — Вы меня уже достали своими жалобами! Какое вы вообще имеете право судить человека, грязные эльфийские скоты?!
наследник
«Каждые сто лет силы Добра и силы Зла сходятся в ритуальной битве, чтобы решить судьбы мира на ближайшие сто лет. И тот, кто победит в этой битве…»
Знаем-знаем, проходили. И уж кто-кто, а я эту историю обязан помнить назубок. Все-таки отпрыск царского рода, а значит, дальний потомок самого первого Воина Добра. Вот уж повезло так повезло! Родиться бы мне хоть на пару лет позже или раньше, так ведь нет. Это ведь именно в нашей семье раз в сто лет рождается Избранный — ну, знаете, тот самый несчастный придурок, которому предстоит драться с Воином Зла. Если кто еще не понял, то нынешний Избранный — это я. Повезло, я же говорю. А чтобы уж совсем никаких сомнений не возникало, у меня и родинка особая есть на правом плече, и рождение мое ознаменовалось чудесными знамениями, да и вообще все знаки указывают на меня. Тут уж не отвертишься. Исполнилось мне семнадцать лет и семнадцать дней, облачили меня в дедову кольчугу, вручили прадедов меч, отец меня поцеловал в лоб и отправил на Арену Веков. Иди, сынок, решай судьбу мира.
Все бы ничего, если бы против меня вышел какой-нибудь нормальный парень, отмеченный Злом. Ну набил бы я ему морду, что я, морд не бил? Выиграл бы для светлых сил еще один век процветания и благоденствия. Ну или проиграл бы, в крайнем случае, хоть и неприятно было бы, конечно. Да вот только не вышел никто со мной сражаться. И не в том даже дело, что перевелись на свете потомки Черного Рыцаря — вовсе нет, их-то как раз хватает. Если уж на то пошло, то я сам — его пра-пра-пра-в черт-те знает какой степени-правнук. Прадед мой — тот, от которого мне меч достался, сто лет назад сражался на этой Арене как Избранный Добра. Ну и победил не кого-нибудь, а мою же прабабку, она за Зло выступала. То есть тогда-то она еще не была моей прабабкой, это уж потом они поженились, а через девять месяцев дед мой родился, ну и так далее. От прабабки у нас у всех, и у деда, и у отца, и у меня — хитрая отметина на левой щеке, родимое пятнышко в виде летучей мыши. Ну и конечно, мое рождение было отмечено особым знамением, и черный ворон прилетал к моей колыбели, и змеиный язык я, кстати, понимаю как родной. Так что, выходит, мне вдвойне повезло.
Как стукнуло мне семнадцать лет и семнадцать дней, примчались троюродные дядьки-тетки и дальние кузены, накинули мне поверх кольчуги черный плащ, закололи его прабабкиной брошью из кровавых рубинов, сунули в руки костяной жезл и послали на Арену Веков.
Вот и стою я тут как дурак. На плече одна родинка, на щеке — другая, одну руку меч оттягивает, в другой костяной жезл нехорошим огнем светится, и что мне теперь делать — ума не приложу. Как тут прикажете решать судьбу мира? С кем сражаться? Кому морду бить?
* * *
У одного мастера меча было множество учеников. Он тренировал их долгие годы. Сперва, как положено, задавал упражнения с простой бамбуковой дубинкой, потом вкладывал в их руки тупой деревянный меч, потом и настоящий. Ученики были усердны и с большими способностями, и через какое-то время достигли такого уровня мастерства, что могли рассечь надвое падающий кошачий волосок, причем вдоль, а не поперек, да так ловко и гладко, что половинки и дальше падали вместе. Каждый ученик стоил тысячи бойцов, никто не мог устоять против их мечей, ни зверь, ни демон, ни человек. Не было еще на свете столь великих, непобедимых воинов.
