Ознакомительная версия.
Мы поступили бы очень неблагородно, если бы стали здесь описывать ужасные муки, пережитые Гидеоном этой ночью, перечислять все посетившие его безрассудные намерения и приступы отчаяния.
Когда за окном раздались птичьи трели, приветствующие новое утро, Гидеон находился в полном изнеможении. Взъерошенный, с покрасневшими глазами, он сидел в кресле, все еще не решив, что ему делать дальше. Бедняга встал и мрачно посмотрел на окно с приспущенной шторой, за которым на пустой улице в сером утреннем свете все еще поблескивали желтые огоньки непогашенных фонарей. Случаются такие утра, когда кажется, что город проснулся со страшной головной болью. Данное утро именно таким и было. Тем не менее, птичий будильник разбудил в Гидеоне какие-то остатки духа.
«Вот и день настал, — думалось ему, — а я все еще в прострации. Пора с этим кончать». Он запер крышку рояля, положил ключ в карман и двинулся на поиски чашки кофе. Идя по улице, он постоянно обращался к небу с речью, полной страхов, обид и жалоб. Обратиться в полицию, выдать ей труп, расклеить по всему Лондону листы с приметами Джона Диксона и Эзры Томаса, заполнить станицы газет заголовками: «Таинственное происшествие в юридических кругах — мистер Форсайт освобожден под залог» — это был, конечно, выход, и довольно безопасный, но чем больше Гидеон о нем думал, тем меньше он ему нравился. Не получат ли таким образом разглашения факты, не слишком лестные для его репутации? Даже дитя раскусило бы этих мошенников, а он развесил уши как… как последний лопух. Уважающий себя юрист никогда не вступил бы в разговор с клиентами, которые заявились столь странным образом, он же их со всем вниманием выслушал. Ба, если бы только выслушал! С ходу бросился выполнять их поручение, он, новичок в адвокатуре, не спросив совета у опытного коллеги. Он, по сути, взялся за дело, которым положено заниматься частному детективу. И, к сожалению, — тут он в очередной раз покраснел — взял у них деньги.
— Нет, — сказал он сам себе вслух, — вопрос совершенно ясен. Репутация будет полностью похоронена. За пять фунтов я перечеркнул свою карьеру.
Ни один интеллигентный джентльмен, поставленный перед альтернативой: незаслуженная виселица или заслуженный публичный позор, долго колебаться не будет. После трех глотков горячей, сильно пахнущей и мутной жидкости, которую на лондонских улицах принято считать напитком из кофейных зерен, Гидеон принял решение. Он обойдется без полиции. Должен быть найден другой выход, и для этого придется всерьез влезть в шкуру Роберта Скилла. Что сделал бы он? Как джентльмену следует избавиться от трупа, который попал к нему случайно, без нарушения закона с его стороны? Ему вспомнились известные из литературы или из газет похожие ситуации, в частности, нашумевшая история с неким горбуном. Но подумав, Гидеон решил, что этот способ ему не подходит, не сумеет он прислонить труп к стене дома на углу Тоттенхем-кортроад, не привлекая нездорового интереса прохожих. Мысль запихать тело в камин представлялась физически нереализуемой. Также не стоило брать в расчет варианты с выбрасыванием покойника из окна поезда или с крыши омнибуса. Более реальным казался план с наймом яхты и спусканием трупа за борт, но он для человека со скромными финансовыми возможностями был дороговат. Нанять яхту — дело само по себе не простое, а ведь пришлось бы еще и команду набрать, что уж совсем непреодолимо.
И в ту же минуту Гидеон вспомнил о лодке своего дяди. «Предположим, что некий композитор (скажем, по фамилии Джимсон) не переносит лондонского уличного шума. А ему приходится торопиться с окончанием оперы, нет, лучше оперетты под названием… э-э… «Апельсиновый чай». Музыка Джимсона, молодого маэстро, одного из самых перспективных представителей новой британской школы, энергичный рокот барабанов в первых тактах увертюры и так далее». В голове у Гидеона уже сложился полный образ Джимсона и его музыки. И тогда что может быть естественней приезда Джимсона на лодочную пристань с концертным роялем, где он может снять лодку с пассажирской каютой, чтобы завершить там работу над партитурой «Апельсинового чая». Правда потом будет трудней объяснить его исчезновение и оставленный в лодке пустой внутри рояль. Впрочем, и тут при желании можно что-нибудь придумать. Например, Джимсон не смог справиться с какой-нибудь сложной фугой и в приступе бешенства решил избавиться от свидетеля своей творческой неудачи, спровадив его в речные волны. Психологически это так правдоподобно для современных молодых музыкантов!
— Черт меня побери! Так я и сделаю! — воскликнул Гидеон. — Именно Джимсона мне и не хватало!
Глава одиннадцатая
Маэстро Джимсон
Поскольку мистер Эдвард Хью Блумфилд заявил, что намерен поселиться в окрестностях Мейденхеда, для маэстро Джимсона было естественным обратить свое внимание в противоположном направлении — к Падвик-вилидж. Он помнил, что как-то неподалеку от этой деревеньки видел на реке старую, заросшую водорослями прогулочную лодку на приколе среди зарослей вербы. В те беззаботные времена, когда он плыл по реке под более легальным именем, вид этой развалины затронул в нем какие-то романтические струны. И сейчас, уже почти полностью закончив сочинять свою нынешнюю «легенду», он чуть было не подверг ревизии весь замысел, желая более уподобить его приключениям Роберта Скилла, но, по счастью, остановился все-таки на первоначальном варианте.
Внешне Джимсон выглядел как скромно одетый и воспитанный молодой человек, но обладающий общительным характером, и для него не составило труда разыскать владельца упомянутой лодки. Еще легче удалось уговорить хозяина передать лодку в его временное распоряжение. Плата была установлена почти символическая, действие договора начиналось немедленно по внесению аванса и получению ключа, после чего Джимсон вернулся ближайшим поездом в город, чтобы заняться организацией транспортировки рояля.
— Я вернусь завтра утром. Мне необходимо побыстрее закончить свое сочинение, — заявил он хозяину лодки как можно более уверенным тоном.
Ровно в полдень следующего дня Джимсона можно было увидеть шагающим по дороге из Падвика к Хевиншему. В одной руке он нес корзинку с провиантом, а в другой кожаную папку, содержащую, как следовало понимать, партитуру оперетты «Апельсиновый чай». На дворе стоял сентябрь, в темно-сером небе проносились стайки ласточек, а в оловянном зеркале Темзы отражалась осенняя листва. В Англии это самая благодатная для души пора, и наш композитор, хотя и не лишенный неприятных хлопот, шел посвистывая. Выше по течению от деревни Падвик места можно назвать пустынными. На противоположном берегу взгляд упирается в стену деревьев какого-то частного парка, за их верхушками видны трубы каминов скрытого в парке поместья. Та же сторона, где стоит деревня, поросла вербами. В их зарослях и стояла на якоре прогулочная лодка, полуразрушенная и полусгнившая, столь кишащая комарами и крысами и так твердо гарантирующая ревматизм решившимся поселиться здесь смельчакам, что сердце самого отчаянного из них могло бы дрогнуть. С берегом лодку соединяла доска, и втаскивая ее на борт, Джимсон испытал чувство, будто он поднимает мост, ведущий к осажденному замку. Местное крысиное население давало о себе знать стуком когтей под палубой и редкими всплесками за бортом. Когда Джимсон со скрипом повернул ключ в двери каюты, картина, представшая перед ним, была не менее удручающей, чем вид снаружи: толстенный слой пыли, запахи нечистот и сырости делали это место мало подходящим даже для настоящего композитора, поглощенного работой над своим творением, что уж говорить о молодом джентльмене, угнетаемом страхами и ожидающем прибытия трупа.
Он сел за стол, расчистил на нем небольшой уголок и принялся за завтрак, принесенный в корзинке. Джимсону по идее полагалось как можно меньше показываться наружу, а то мало ли кого заинтересует его присутствие, стало быть ничего другого не оставалось, как сидеть в этой замызганной каюте. Поскольку он это предвидел, а кроме того, старался сыграть выбранную роль как можно более правдоподобно, то захватил с собой не только письменные принадлежности, но также и нотную бумагу большого формата и в количестве, достаточном для удовлетворения амбиций самого плодовитого композитора.
— А теперь за работу, — бодро сказал он сам себе, утолив голод. — Здесь должны остаться неопровержимые следы творчества этого чертового сочинителя. — После чего смело вывел на первом листе:
«АПЕЛЬСИНОВЫЙ ЧАЙ»
оп. 17
Дж. Б.Джимсон
(в обработке для голоса и рояля)
«Вряд ли они именно так начинают — размышлял Джимсон, — но я ведь не собираюсь писать всю партитуру, а кроме того, мой Джимсон — большой оригинал. Да, было бы уместно посвящение кому-нибудь». И после недолгих раздумий написал:
Ознакомительная версия.
