Ознакомительная версия.
И вот тут могучий лев Иудеи распушает свою мощную гриву. Рёв в автобусе, эхо меж базальта. Устраивает сцены, требуя убрать с его колен чужие мешки, злобно стаскивает с головы небрежно наброшенное на неё чьё-то тряпьё, распихивает ногами раскатившиеся по салону початки.
Встречал его на станции, чуть не ополоумел от зрелища. Выкатывается из салона ком людей, все голосят, громче всех голосит Б-ч. Весь ком ему по колено примерно. Люди вокруг живут редкой коренастости. Б-ч верещит, он испугался, что его не туда завезли. Не в те горы.
Успокоил друга напрыгом сзади и хриплым шепотом в ухо: «Махди акбар, конпадре!»
Федюнин же Иннокентий Сергеевич вчера разрешил для меня парадокс Рассела. Ну, мы его все знаем. Который направлен против милого моему сердцу логицизма Фреге. Множество всех множеств, не содержащее себя в качестве своего элемента, одновременно и содержит, и не содержит себя в качестве своего элемента.
Для людей из физматшкол и с факультетов философии поясню примером. Парикмахер бреет всех тех, и только тех, кто не бреет себя сам. То есть бреет ли парикмахер себя? Если бреет, то значит, что не бреет себя сам. И наоборот, что называется. Несложный парадокс, его жертвами не полностью заполнена даже наша уездная душелечебная яма с целебными грязями, вытягивающими дурь.
Для решения парадокса Рассела можно, наверное, использовать метод Альфреда Тарского, отделявшего язык от метаязыка.
Федюнин, продолжая поддерживать себя в отличной форме ромотанцевальной диетой, о Тарском слышал вряд ли. Но чутьём своим верхним дошёл до истинного источника мудроты. Используя метаязык, выслушав про парикмахера и прочие множества, довольно внятно сказал:
– Парикмахер – андроид, и тогда всё сходится.
Я сполз по стене, счастливо улыбаясь. Я не вполне понял референцию «андроид», но предполагаю, что это про сомнительную неодушевлённость и выход на новый уровень предикатности.
Завтра будем ловить на деревенском празднике поросят. Пойдём в местную харчевню шокировать нэйтивов.
Хорошее время.
Весть о моём подвижничестве и, скорее всего, святости достигла и сих дальних берегов.
Утром ко мне на балкон влетели птицы и стали сыпать мне под ноги из клювов жёлтое зерно, полевые злаки и некие мелкие орехи. Сами же птицы были вида странного: с первого взгляда дрозд или скворец, но размером сии скворцы или дрозды с некрупную, но бодрую да бедовую ворону. Черны собой. Хвостом коротки, тело же округло, крыльями не горазды, но голова с кулак, и смотрит голова эта смышлёно и дерзко.
В момент осыпания меня злаками и орехами мелкими не подозревал я ничего. Степенно сидел и пил из тонких чашек кофе со сливками, и ещё шоколаду спросил горячего с зефириной, чтоб зефирину бросили в шоколад и та зефирина стала как бы жеманно таять, но не до конца, а эдак островком-айсбергом над лоснящимся шоколадом возвышалась, символизируя склонность к нравственной чистоте и суровость мою в моральных действиях.
И только я за шоколад, как с небес бросились к ногам моим птицы и стали меня окормлять.
Призвал свидетелей. Указал пальцем на намечающуюся аллегорию «Святитель Канарский и Марокканский Иоанн Фейсбукийский и птицы его на склоне вулкана провозглашают благую весть языческим народам».
Какой реакции можно дождаться от окружающих меня нерасторопных увальней?! Пока бегали за планшетом, пока искали фотографический аппарат, стало мне жутко, и отогнал я птиц взмахами и криком.
Не хватало ещё, чтоб птиц тошнило у меня на дому мне же под ноги в бязевых тапочках!
Однако феномен описал тщательно для передачи в случае безвременной кончины моей в Академию наук для исследования и принятия мер.
Возможно, прославлюсь.
Если в роду семь поколений проповедников и изуверов, то это должно как-то, не знаю, сказываться, что ли…
Подходит утренний паром, на котором канарейками прыгают отставшие от экспедиции негодяи, разогретые моими коварными телефонными баснями о доступности на острове всяческой технической и художественной литературы.
Радуются, предатели, предвкушают, сочно чмокая, бегают глазками. А на причале мы, островные сидельцы со стажем. Стоим. Встречаем. В утреннем тумане. С зубочистками в зубах.
Сильный ветер с моря. Сидели под музыку в ресторане, на веранде, за трепещущей скатертью, придерживая руками панамы.
Я терзал какую-то жареную камбалу. Лёша пялился на английских восьмидесятисемикилограммовых школьниц в длинных платьях, не веря происходящему. Федюнин пытался дерзко курить сигару.
Как только раскурил, немедленно подошёл какой-то эстетически развитый отдыхающий и сообщил, что он наш соотечественник, правда, он москвич, зовут его Влад, а курить на морском ветру сигары – преступно. Йод и солёность воздуха портят вкус, а наддув ветра обеспечивает неравномерность горения.
Вид и смысл существования консультанта по сигарам Влада сомнений лично у меня не оставлял. Знаток. Такие знатоки раньше встречались редко, а теперь появились в каждой компании. Есть знатоки автомобильные, например. Есть знатоки часов. Есть модные эксперты.
Мы столкнулись с сигарным подвидом бестактного недомудка. Ощутили свою беспомощность. Есть такая невнятная ступень в зарождающихся отношениях, когда бить ещё не за что, но уже необходимо.
– Как здорово, что ты к нам подошёл, Владик! – закричал я, дыша камбалой в лицо прелестного незнакомца. – Быстренько сгоняй-ка нам за вином! Давай-давай! По дружбе!
Что ж я, москвичей Владов не знаю?!
Вчера наблюдали ловлю и арест африканских нелегалов.
Зрелище не радовало. Я люблю, чтобы азарт, пыль ипподрома, кровь, быстро чернеющая на песке, свист дротиков и лязг кандалов. Протяжная невольничья песня из трюма и тяжелое зелёное горлышко, отбитое витой рукоятью кортика. Очень нравится, когда каре, ощетинившееся штыками, отступает к порту. Когда отравленные стрелы из зарослей акации. И бумаги, обёрнутые пергаментом, в расщелине меж камней. Люблю наблюдать борьбу и катастрофу судеб.
А наблюдалось совсем какое-то другое. Ленивые перебежки, взаимные оскорбления, суета. Никто даже не ворвался, улюлюкая и визжа, на площадь, раскручивая арканы и разматывая сети. А без этого традиционного завершения детских праздников в Сызрани я вообще уличных зрелищ не принимаю.
Федюнин, облокотившийся рядом со мной на горячий огрызок колонны, произнёс:
– Что вы скажете за эту облаву, Джон?! Такая облава – это просто обморок и письма маме из плена, мама, мама, не верьте Йосе!
– Кеша! Перед нами спектакль! – Друг Лёша принёс нам запотевшую колу. – Создание напряжения через точки переплетения судеб, сеть миродержца обрушивается на нас сверху, тяжестью своей разрушая надежды зрителя. Вон тот, в белой рубашке, которого в фургон запихивают… да, вон тот, страшенный! Он наверняка сороковой сын вождя, зимбабвийский интеллектуал, либерал и сибарит, эстет и сластолюбец. Неординарная личность. Молоко львиц, всё такое. А руки ему крутит какое-то местное полицейское убожество, кипячёный бюджетный плод социализации европейских идиотов. Вот так Европа смешивает возможности и реальности! Рассудок и порыв. Так она указует нам пределы…
– Лёш! А ты помнишь, как в Новом Орлеане проснулся в похмельном ужасе в гостинице? И в одних трусах орал на гостиничном балконе в музыкально-духовую процессию лоснящихся толстых музыкантов: «Понаехали тут, черножопые!» Не забыл? – спросил я, вытирая лоб мятым клетчатым платком.
Не люблю, когда про негров плохо говорят.
Вчерашний вечер прошёл очень интересно. Иннокентия Федюнина, нашего доступного интеллектуала, чуть было не свели со двора какие-то хлипкие пидорки. Подманили его стаканчиком, он к ним подсел, портовая наша гордость, и чуть в трясину не ухнул. Доверчив.
– Куда ты, Кеша? – спросили мы его, объяснив в семи кратких словах то, что его может ожидать.
Иннокентий Сергеевич (кандидат юридических наук) зарделся. По всему было видно, что паразит шокирован, но, с другой стороны, востребованность приятна всем.
Для повышения курса акций своих несвежих Федюнин довольно гомофобски проорал на всё заведение, что «извините, вы не в моём вкусе!». Немногие из нас видели слонов Ганнибала, но можете мне поверить, трубный вскрик Иннокентия привлёк заметное внимание.
– Сорри! Бат ю из нот май секс тайп… как там «вкус»?.. тейст!
Когда сто двадцать кэгэ (взвешивали мы его недавно) размахивает хоботом и хлопает ушами – это само по себе красиво. А крик обречённой европейской мужественности не часто уже раздаётся по кабакам.
Посидели в фокусе взглядов всех собравшихся. Вариант «жаба на блюде».
– Сиди уже, – сказал я строго, – не доводи людей до греха своей доступностью, пропойца. Давайте отсюда уходить, что ли. Шурши колготками, Кеша, за всех платишь!
Ознакомительная версия.
