Сейчас он поднялся на ноги, держа в руках один из этих предметов ослепительно-белого цвета, и я тут же понял, что наступил очередной кризис, очередное столкновение двух сильных личностей, и что Бертраму, если он не хочет быть размазанным по стенке, как таракан, придётся вспомнить своих воинственных предков и отстоять свои права.
Не знаю, были ли вы в Каннах тем летом. Если были, то наверняка помните, что любой нормальный парень, желавший стать душой общества, появлялся на кутежах в казино во фрачных брюках, к северу от которых красовался белый клубный пиджак с бронзовыми пуговицами. И с тех самых пор, как я сел на Голубой Экспресс в Каннах, я частенько задумывался над тем, как Дживз отнесётся к моему приобретению.
Видите ли, дело в том, что Дживз — самый настоящий реакционер. Старомоден, дальше некуда. Совсем недавно, например, он мне все нервы измотал из-за шёлковых рубашек. И хотя клубные пиджаки были последним визгом моды — tout ce qu`il y a de chic — в Cote d`Azur, я ничуть не сомневался (даже в минуту покупки, которую я поторопился совершить в казино «Палм Бич»), что по возвращении в Англию меня ждут определённого рода неприятности.
Я решил проявить твёрдость характера.
— Да, Дживз? — спросил я.
Тон мой был абсолютно спокоен, но если б кто наблюдал за мной со стороны, то наверняка заметил бы появившийся в моих глазах стальной блеск. Я больше чем кто бы то ни было ценю в Дживзе ум, но упрямый малый всё время норовит повелевать рукой, которая его кормит, и я считал, что этому пора положить конец. Шикарный клубный пиджак был дорог моему сердцу, и я намеревался сражаться за него, не жалея сил, как некогда сражался герцог де Вустер в битве при Агинкуре.
— Да, Дживз? — спросил я. — Ты, кажется, хочешь что-то сказать?
— Боюсь, сэр, вы по ошибке захватили в Каннах одежду, принадлежащую другому джентльмену.
Я добавил в глаза стального блеску.
— Нет, Дживз, — всё тем же спокойным тоном ответил я. — Пиджак, который ты держишь в руках, принадлежит мне. Я купил его в магазине при казино.
— И вы его носили, сэр?
— Каждый вечер.
— Но ведь вы не собираетесь носить его в Англии, сэр?
Я понял, что наступил решительный момент.
— Да, Дживз.
— Но, сэр:
— Что такое, Дживз?
— Это неподходящая для вас одежда, сэр.
— Я с тобой в корне не согласен, Дживз. Уверен, пиджак будет иметь грандиозный успех. Я собираюсь поразить всех, надев его завтра на день рождения Гориллы Твистлтона. Можешь не сомневаться, ребята будут стонать и плакать от восторга. И хватит об этом, Дживз. Я не собираюсь с тобой спорить. Каких бы гадостей ты не навыдумывал про этот пиджак, я его надену, и точка.
— Слушаюсь, сэр.
Он вновь начал распаковывать чемодан. Я поменял тему разговора. Я одержал победу, а мы, Вустеры, никогда не бередим раны поверженных врагов. Завершив туалет, я весело распрощался с честным малым, а так как настроение у меня было прекрасное и мне хотелось одарить весь мир, я отпустил его (благо всё равно обедал в клубе) на весь вечер, предложив сходить в кино или ещё куда-нибудь. Короче, протянул ему оливковую ветвь, если вы меня понимаете.
Он не обрадовался.
— Благодарю вас, сэр, я останусь дома.
Я посмотрел на него прищурившись.
— Это ты мне назло, Дживз?
— Что вы, сэр. К сожалению, я не могу никуда уйти. Мистер Финк-Ноттль известил меня, что непременно зайдёт сегодня вечером.
— О, так ты ждёшь Гусика? Передай ему от меня привет.
— Слушаюсь, сэр.
— Подай ему виски с содовой, ну и всё прочее.
— Слушаюсь, сэр.
И я отправился в «Трутень».
В «Трутне» я первым делом наткнулся на Гориллу Твистлтона, и он взахлёб принялся рассказывать мне о грандиозной пирушке, которую собирался закатить на свой день рождения; и хотя я знал об этом событии от своих осведомителей (присылавших мне письма в Канны), мне пришлось выслушивать придурка в течение нескольких часов, так что домой я вернулся около одиннадцати.
Не успел я открыть входную дверь, как услышал чьи-то голоса, а войдя в гостиную, увидел Дживза, беседующего с чёртом, который при ближайшем рассмотрении оказался Гусиком Финк-Ноттлем в костюме Мефистофеля.
— Привет, Гусик, — сказал я.
Само собой, по моему внешнему виду никто ничего бы не заподозрил, но, можете мне поверить, я был слегка ошарашен. Такое зрелище кого угодно ошарашит, не сомневайтесь в этом ни на минуту. Я имею в виду, Гусик всегда, сколько я его помнил, был застенчивым до неприличия малым, который заикался, краснел и начинал трястись как осиновый лист, когда его приглашали на воскресный завтрак в дом священника. А сейчас, если, конечно, у меня не начались галлюцинации, он вырядился для бала-маскарада: испытание, которое многим мужественным мужчинам было бы не под силу.
И ещё, заметьте, он не оделся Пьеро, как поступил бы любой добропорядочный англичанин, а нацепил костюм Мефистофеля, который, как всем известно, помимо всего прочего состоит из алых трико в обтяжку и омерзительной козлиной бороды.
Согласитесь, зрелище не из самых приятных. Однако надо уметь скрывать свои чувства, поэтому я не высказал вульгарного удивления, а поприветствовал Гусика как ни в чём не бывало.
Мох на его лице пришёл в движение, и он улыбнулся — довольно жалкой улыбкой, как мне показалось.
— А, это ты, Берти. Привет.
— Тыщу лет, тыщу зим. Пропустишь рюмочку?
— Нет, спасибо, я спешу. Забежал на минутку узнать мнение Дживза о том, как я выгляжу. А ты что скажешь, Берти? Как я выгляжу?
Ответить на этот вопрос можно было одним-единственным словом: мерзопакостно. Но мы, Вустеры, все без исключения славимся своим тактом и к тому же умеем играть роль гостеприимных хозяев. Мы не говорим старым друзьям, с которыми ели хлеб-соль, что на них тошно смотреть.
— Я слышал, ты в Лондоне, — небрежно заметил я.
— Да, конечно.
— Впервые за много лет, что?
— Да, конечно.
— Собираешься приятно провести вечер?
Его передёрнуло. По правде говоря, вид у него был измученный.
— Приятно!
— Разве тебе не хочется повеселиться?
— Должно быть, там будет весело, — сказал он каким-то безжизненным голосом. — И вообще, мне пора. Начало в одиннадцать. Я велел кэбу подождать: Дживз, если тебе не трудно, сходи, проверь, ждёт меня кэб или нет?
— Слушаюсь, сэр.
Когда дверь за Дживзом закрылась, наступило молчание. Я бы даже сказал, напряжённое молчание. Я смешал себе коктейль, а Гусик мрачно уставился на своё изображение в зеркале, наверняка испытывая при этом душевные муки. Бедолага явно был не в своей тарелке, и я решил, что ему резко полегчает, если он сможет излить свою душу человеку многоопытному, который его подбодрит. За свою жизнь я не раз убеждался, что парням, одуревшим от любви, больше всего на свете хочется поплакаться в жилетку.
— Ну, старина, выкладывай, — сказал я. — Только учти, я всё про тебя знаю.
— А?
— Я имею в виду, Дживз объяснил мне, что тебя беспокоит. Ерундовая проблема. Яйца выеденного не стоит.
Он не бросился мне на грудь и не стал изливать свою душу. Трудно, конечно, судить о человеке, который зарыл свою физиономию в бороду Мефистофеля, но мне показалось, он слегка покраснел.
— Я предпочёл бы, чтобы Дживз не болтал о моих делах направо и налево. Естественно, я полагал, что беседую с ним строго конфиденциально.
Я не мог позволить ему разговаривать подобным тоном.
— Выложить всё начистоту своему молодому господину не называется «болтать направо и налево», — с упрёком сказал я. — И давай не будем об этом. Повторю ещё раз: я всё про тебя знаю. И позволь сообщить тебе (желая его подбодрить, я подавил в себе желание высказать личное мнение о девице, которая была банным листом, чумой и недоумком в одном лице), что Медлин Бассет — очаровательная девушка. Высший класс. Просто создана для тебя.
— Но разве ты её знаешь?
— Конечно, знаю. А вот как ты умудрился с ней познакомиться, ума не приложу. Где вы повстречались?
— Две недели назад она гостила у каких-то своих знакомых в Линкольншире. Их поместье рядом с моим.
— Всё равно непонятно. Мне казалось, ты не общаешься со своими соседями.
— Естественно, нет. Мы встретились, когда она выгуливала своего пса. Пёс занозил лапу, а когда она попыталась вытащить занозу, он чуть было её не цапнул. Само собой, я пришёл ей на помощь.
— Ты вытащил занозу?
— Да.
— И влюбился с первого взгляда?
— Да.
— Прах меня побери! Раз тебе так подфартило с псом, почему ты сразу не взял быка за рога и не объяснился?
— У меня не хватило духу.
— А что было потом?
— Мы немного поболтали.
— О чём?
— Э-э-э, о птичках.
— О птичках? Каких птичках?
— Которые порхали вокруг и около. И о природе, ну и о всякой всячине. Потом она сказала, что скоро уезжает, но будет рада меня видеть, если я когда-нибудь появлюсь в Лондоне.
