знаю… Не знаю, что со мной. (Прикладывает руку к голове.)
2-й: — У вас жар. Я сделаю вам компресс, присаживайтесь.
1-й: — Я совершенно измотан. Силы оставили меня…
2-й: — Многим сложно вынести современный образ жизни.
1-й (сидя с холодным компрессом на лбу):
— Друг мой, с давних пор все во мне отзывается чем-то горестным — катализатором служит всякая тень или смутное подобие мысли. С момента смерти моей воображаемой жены Элизабет минул почти что год — более трехсот дней, наполненных скорбью и скорбью. Три сотни дней, нанизанные на тонкую нить моего еще относительного целого и способного думать рассудка… Словно стеклянные бусы, в которых заключены безрадостные огоньки — огоньки вроде тех, что встречаются в болотистой местности, так пугая малознакомых с этим явлением людей… Говорят, твердая память — есть дар; но что делать, когда самые светлые воспоминания, оскверненные каким-либо событием, оборачиваются против нас самих?
2-й: — Очевидно, нужно вдохнуть в себя новые. Вы когда-нибудь слышали про сад распятых актрис? Невероятно прекрасное место.
1-й: — Не слышал о нем ничего. Да и сады меня никогда не прельщали.
2-й: — Это — довольно необычный сад, что следует из его названия. Я вырастил такой на своем заднем дворе по совету актера одного бродячего театра. Он продал мне семена и небольшой флакон крови. Как ни странно, всего этого действительно хватило, чтобы через каких-то полгода у меня расцвел дивный сад. По правде, я растил его лишь для того, чтобы утешить вас в годовщину упомянутой вами трагедии. Но, как видно, пора показать вам мой сад сегодня.
1-й: — Так мы у вас дома, а не у меня?
2-й (распахивая дверь): — Прошу за мной. Да узрите эти необыкновенные деревья!
(Оказываются в саду, в котором растут кресты с висящими на них девицами — каждая в пестром кафтане, да с улыбкой на лице; смотрят, востроглазые, на пришедших, того и гляди, все, как одна, захохочут — так распирает от смеха девиц, даже щеки — краснючие, словно после долгой беготни, — чуть не трескаются. А волосы, волосы — убраны назад, чтобы мокрыми прядями на лбы не спадали.)
2-й: — Ну как вам?
1-й (у него текут слезы, но говорит равнодушно): — Любопытно. Надо сказать, действительно любопытно.
2-й: — Подойдите ближе к одной. На них не только приятно смотреть, но и приятно с ними беседовать. Или же молча сидеть, укрывших в их тощих тенях. (Подталкивая 1-го.) Впрочем, когда я так делаю, меня иногда посещают крайне странные мысли — их словно нашептывает та, у ног которой я сижу. Тогда я вскакиваю и строго вглядываюсь в ее лицо — насколько строго можно смотреть снизу вверх. Но цветущая мученица, скрывая улыбку, всякий раз лишь закатывает глаза.
Актриса: — Подойди ближе! Не бойся!
2-я актриса: — Нет, ко мне, лучше ко мне!
Актриса: — Хочешь залезть на меня и срезать прядь моих волос? Смотри, какие светлые!
3-я актриса: — Возьми прядь моих! Мои — черные, как смоль. А у нее не такие уж и светлые.
4-я актриса: — А как тебе мои волосы? Настоящий каштан! Разве тебе не нравится каштан?
2-я актриса: — Конечно, ему нравится каштан! Но ты можешь взять мои глаза, ведь они такого же цвета!
4-я актриса: — Не правда, у тебя темнее.
2-я актриса: — Ты посмотри, какие глаза у меня. Ясно-голубые. Давай, лезь ко мне!
1-я актриса: — А мои тебе не нравятся?
2-я актриса: — Не бери, не бери их, они же зеленые! Возьми мои глаза, и прядь моих рыжих волос!
4-я актриса: — Возьми мой нос!
3-я актриса: — Мои губы!
5-я актриса: — А хочешь забрать мой радужный язык? (Показывает язык.) Смотри, какой длинный. Хочешь?
1-й (смотрит на 5-ю, приложив ладонь к бровям):
— Я бы хотел разобрать тебя на запчасти и сделать из них часы, что будут громко возвещать любовь каждую секунду.
(Сценарий взрослого утренника на 8 марта, проводимого на рабочем месте.)
Выходят участники утренника — это должно быть несколько мужчин. Они принимают крайне озадаченные виды.
Главный: — Ну так что же мы будем дарить нашим дамам? Идеи есть?
1-й: — Да, вот, смотрите… (Достает из пакета руку.) Нашел сегодня на улице в кустах. Ну что, подарим?
Главный: — Это не пойдет. Дам наших (называет количество сотрудниц отдела) столько-то, а у тебя тут — одно единственное. Да и плохой подарок.
1-й: — Ну я вот свой нашел. Пусть каждый себе найдет тоже. На улице много чего лежит.
Главбух: — Нет, не выйдет. Надоть, чтоб все одинаковые дарили. Вот, что я скажу.
Главный: — Правильно! Верная мысль. Какие еще предложения?
3-й: — Давайте подарим именные кружки? Как и в прошлом году.
Главный: — А что, разумно. Я, право, от вас не ожидал.
2-й: — У меня есть предложение, чтобы вот он (показывает на 1-го) выбросил руку эту в окно. От греха подальше.
Главбух: — Тоже дело! Хорошо это ты сказал!
(Нежно смотрит на 2-го, как если бы тот был его сыном, но не из мира людей, а как если бы он, 2-й, был Прометеем, а он, главбух, был его отцом, но еще до того, как он, Прометей, совершил знаменитое свое преступление, но главбух при этом предвидит, что Прометей, его совершит, и потому его мысленно осуждает, но вместе с этим гордится им и сочувствует; и завидует отчасти, ведь, хоть и он, главбух, будучи отцом Прометея, тоже титан, но никогда ему не ощутить той силы, что получит в будущем Прометей, — лишь только тенью она временами скользила по его коже, никогда поистине не срастаясь с ним, — и главбух, осознав положение вещей, все же больше гордится, но так, как мог бы гордиться человек, у которого только что выбили почву из под ног — и при этом он не из мира людей, — по сути, он гордится в падении, что, безусловно, непросто изобразить, но главбух должен попытаться.)
Главный: — Это — обязательно. Только из коридора выброси — не хочу, чтобы под моим кабинетом валялось.
Генерал Епанчин: — И не забудьте предварительно открыть створы, г-м-м… иначе вы разобьете стекло…
(Здесь 1-му полагается уйти, с тем чтобы уже никогда не вернуться. А 2-й откроет коробку, которую принес с собой.)
2-й: — Вот они, кружки. Готовые уже.
Главный: — Вот ведь как! (Называет его по имени-фамилии-отчеству, но задом наперед), это ж когда ты успел?
2-й: — Я видел во сне эту встречу, и все подготовил заранее.
(Далее — конкурсы, песни и тд и тп.)
Люди в
