в тот день на холмах не было никого. Только навсегда изгнанные из человеческой стаи дети.
Катались мы до темноты, до посинения губ, до промокания последней нитки ткани. Ваня и Стас взбунтовались, да и мне помирать расхотелось. Леденея на ходу, мы побрели обратно в город, просить, чтобы наши ничтожные тельца взяли домой без наличия таких важных плакатов. Надежды, конечно, было мало.
Вьюга замела тропинки. Мы шагали по сугробам через силу, с остервенением. Сквозь чёрные ели иногда было видно далёкие огоньки тёплых окон. Глупо было погибать, глядя на них. Я уже не мог поднимать ноги и наваливался на сугробы всем телом, как ледокол, прокладывая путь бредущим сзади одноклассникам.
Выбравшись из зарослей на простор, я увидел у одного из подъездов пятиэтажной панельки толпу взрослых людей. Я встал на четвереньки и пополз.
Я помню, как замолкли взрослые, глядя на выползающих из леса детей. Помню в толпе бородатое лицо отца. Помню колючие глаза Татьяновны. Помню, как кто-то крикнул: «Это она сказала им не возвращаться!» Помню, как отец взял Татьяновну за голову и приподнял сучащую ногами учительницу. Помню, как с её сапог посыпались в снег жёлтые ягоды морошки, облепихи, они растапливали снег, закапывались в землю, всходили молодыми побегами, вырастали, обвивая стеблями и ветвями Татьяновну, заползая ей в глаза, в рот, в уши.
Через месяц, когда я вернулся в школу, вылечив воспаление лёгких, Татьяновны там уже не было, кто-то замещал её. А потом нашли новую постоянную учительницу для первого класса. Круглую, уютную, добрую. На первом же уроке она рассказала нам про взаимоотношения полов, упоминала тычинку и пестик, оперировала понятиями «краник», «пещерка». Я поднял руку и нарисовал на школьной доске большую пизду. Девяностые годы шли по стране уверенной поступью.
Глава 4. Как посрать интеллигентно
Осень девяносто второго была тревожной. Ёмкой на события. Тёмной, мрачной и пугающей, как силуэт постового мента в свете фар. Особенно для некоего Алексея Гагача, единственного сына в распадающейся семье нищих врачей.
Стало быть, для меня.
Утешения и примеров для подражания в свои девять лет я искал в книгах. Их мои родители-бессребреники, в отличие от денег, накопили уже в гигантских количествах, хоть печь топи. Исторические романы, классики нашей и не совсем литературы уносили меня далеко от событий, страшных для ребёнка, который видел, как рушатся страна и собственная семья.
Вести себя я старался подобающе героям книг, честно и благородно. Не наступать никому на горло, да и себе на шею никого не сажать стало моим жизненным кредо. Неплохо для юного перестроечного интеллигента.
Как-то раз меня пригласили на день рождения к однокласснику.
Идти было неловко, я очень стеснялся. Именинник был выходцем из появившегося недавно в стране молодого класса нуворишей. Нуворишей, так скажем, стартаперов. Выражение «новые русские» не проникло ещё в толщу русского языка, я его тогда и не знал. Родители приятеля не до конца потеряли свои пролетарские корни, поэтому пригласили на именины к сыну почти всех его дворовых друзей и одноклассников.
Дарить мне было особо нечего: какая-то картонная коробка с дешёвой игрой. Кому-то, может, и пофиг было в девять лет, главное, сладостей нажраться в гостях, но… Но #яжинтеллигент, как бы написали сегодня в соцсети, всеми фибрами души ощущал свой классовый разрыв с хозяевами и жутко комплексовал по этому поводу.
Впрочем, поводов комплексовать у меня хватало и без этого.
Увидев пренебрежительный взгляд, коим окинули мой подарок родители именинника, я зажался ещё больше. Свернулся в шар на манер зверя броненосца, знакомого мне по иллюстрациям к Альфреду Брему. Даже когда нас отвели в большую комнату, где стоял огромный надувной бассейн, наполненный разноцветными пластиковыми шариками – невиданную на то время роскошь, – я отреагировал сдержанно.
В кого-то кидался, конечно. Машинально уворачивался от летящих в меня шаров, скромно улыбался и нервничал.
Признаться, скованности мне добавляло неудержимое желание какать.
Ни один, ни один литературный, с-сука, герой на страницах прочитанных книг так ни разу и не захотел справить большую нужду. Ни Том Сойер, ни Гекльберри Финн, ни, мать его, дядюшка Том нисколечко не обосрались во время своих приключений. Даже когда Том Сойер заблудился в пещерах с девочкой Бекки, он не решился посрать в присутствии дамы. Да что там! Даже индеец Джо, питавшийся свечным огарком и уханьскими летучими мышами, злодей и родственник Дарта Вейдера, так и умер, не обосравшись.
В общем, примеров для подражания у меня не имелось.
Казалось бы: вон туалет возле кухни, где сидели и выпивали родители именинника с родственниками. Берёшь и идёшь, сохраняя скромность, но не теряя внутреннего величия. Но вход в туалет был очень и очень близко к ним. Надо было осмелиться зайти туда на виду у всех, а потом смыть своё достоинство в унитаз, под звуки фанфар, издаваемых молодой интеллигентной жопой.
Да, даже у Пикуля не было инструкции, как вести себя в такой щекотливой ситуации. Позднее оказалось, что Пикуль многое не предусмотрел в моей последующей жизни…
Вот и сейчас красномордый отец именинника забежал в комнату и позвал детей на развлечения: с завязанными глазами срезать подарочки, подвешенные на нитки, сбивать палкой лошадь, набитую сладостями.
– Айда, детвора, безобразить! – орал богатый папа. – Камон, бейбиз!
И детвора побежала безобразить, оставив меня в комнате наедине с доеденным тортом, бассейном с шариками и неминуемой, надвигающейся как цунами, дефекацией. Я ещё раз подумал о туалете возле кухни и в ужасе помотал головой. Нет! Пердеть во всеуслышание в сортире? Отставить!
Пикуль мысленно улыбался мне в густые будёновские усы.
На глаза попались чистые салфетки, лежащие возле тарелки из-под торта. Я подбежал и схватил их. Инстинкт вёл меня неприхотливой дорожкой мелких пакостей по нарастающей. Половина дела была сделана.
Тут мой взгляд, блуждающий в поисках решения второй части вопроса, остановился на бассейне с шариками. Экстренно прошуршав в голове миллионами прочитанных страниц и не найдя в них ответа на вопрос об этичности и интеллигентности задуманного, я решился: «Том Сойер поступил бы так же!» – и нырнул в бассейн.
На самом дне я разгрёб руками под собой пещерку, в которую с удовольствием и насрал, искренне считая, что туда никто не доберётся. Тщательно подтёрся и встал. Цветные шарики, тихо шурша, укромно скрыли мою кладку.
Потом, много позже, я видел по телевизору откладывание яиц галапагосскими черепахами…
