Ознакомительная версия.
А твой мобильник ягодицу ей прожег.
И от его мелодий у нее прыщи и воспаление. По коже!
– Поехали, любимая, нас ждут. Уже все собрались на площади.
Мы трогаемся в шесть пятнадцать…
Не понял… Как не готова?
Но мы собирались кочевать?..
Как не поедешь? Я же звонил…
На чем догонишь, на самолете?
Я на верблюде – ты на самолете. Это кто решил?
Ты так решила?
А ну закройте дверь! Я сейчас устрою перевыборы главы семьи, мажоритарно!
«Просто женщины свою науку постигают рано…»
Просто женщины свою науку постигают рано. И ее достаточно до конца их жизни.
* * *
Из всех женщин ему нравились новые.
* * *
Наш единственный способ победить противника – пережить его.
* * *
Если мы будем заставлять ученых говорить о своих проблемах для нас упрощенно, они не сумеют их раскрыть.
Если же они будут говорить, как им хочется, мы не сумеем их понять.
Разойдемся до лучших времен.
* * *
Одесская литература – это богатое мышление и бедный язык.
* * *
Когда-то должности врачей, юристов, профессоров занимали очень интеллигентные люди.
* * *
Думаем мы по-английски.
А говорим с трудом.
* * *
У женщин всегда есть два варианта: либо раздеться, либо одеться.
И всё! И всё!
Вся работа!
А мы-то ради этого на что только не идем: и рисуем, и компании создаем, и тексты пишем…
А она оделась и ушла…
* * *
Надо обязательно догнать Америку.
Или всем вместе, или по отдельности.
Вот по отдельности больше шансов.
Или даже попарно.
* * *
Многоэтажная жизнь.
Ниже всех сидят шахтеры.
Чуть выше – нищие.
Чуть выше – зрители.
Чуть выше – актеры.
Еще выше – строители.
Еще выше – мэр.
Очень высоко – сидим мы в самолете.
Еще выше – космонавты.
Ну а выше всех – Господь Бог сидит и перебирает наши пожелания.
* * *
Теория вероятности на женщин не действует.
И закон всемирного тяготения.
И гравитация на них не действует.
Поэтому они так нравятся населению.
* * *
Август.
Солнечные десять утра. Вы стоите на улице по дороге на пляж и внимательно рассматриваете всех.
Это значит – женщин.
Какое чудесное занятие.
Займитесь этим.
Я расскажу, как это делается.
Главное, что это нравится и вам и им.
Как же в летнее воскресенье обойтись без этого удовольствия?..
Вы думаете, я поставил вопрос в конце?.. Нет. В начале.
* * *
Когда мне говорят: «Быть знаменитым некрасиво», я отвечаю: «Много мудрецов говорили много мудрых слов. Ищите то, что вам подойдет».
* * *
Мое дело: с большим юмором смотреть правде в глаза.
Все начинается с того, что неожиданно потянет организм.
И явно в сторону, не в направлении взгляда.
Вы удивленно оборачиваетесь.
Неприметное существо, веснушчатая мордашка, конопатые ножки, рыжие ручонки, потрескавшийся ротик, белесые реснички…
Все это в пыли, в песке…
Пятнадцать раз вы смотрите в направлении взгляда.
Сверяете мысли с рекомендациями.
А организм, как проклятый, с невиданным до сих пор упорством тянет вас к конопатому созданию…
Все на ней ползет, сползает, перекручивается, все изношено, истоптано, обгрызено и в чернилах, или в краске, или в карболке.
А вот от вас идет на север – чистенькая, ароматная, на ножках, с книжкой, в шляпке и мобильной связью.
Вы, конечно, трезво понимая, готовы догнать и пошутить.
И как-то так, за книжку, шляпку и мобильник цепляясь и перебирая, дойдете до лица, до губ, до телефона, до самого свидания…
Но все это без организма.
Организм ваш там.
Без организма вы никто.
А там еще огромный стимул – там на вас плюют.
В том конопатом месте.
Там вообще не понимают – что вам надо?
Вы тут же превращаетесь в осла, жующего весь день неподалеку.
Вы понимаете всей головой, что надо вам туда, к мобильнику.
Но руки стынут, ноги стынут.
Из морды раздается одно мычание: «Дай, я помогу… Дай, я покрашу этот забор вместе с тобой… Как тебя зовут?»
Лишь бы коснуться, лишь бы вдохнуть этот ковыль, эту полынь, этот белесый жар, и степь, и пыль…
Господи, как отойти? Кто оторвет?
Вы начинаете пастись неподалеку.
Понуро идете следом, вас хлещут, гонят, проклинают – уже родители.
Вы им рассказываете о перспективах, показываете какие-то бумаги, даете им денег в долг, и все это не отрывая рук от конопатой стервы.
Дрожа идете в церковь, в загс, в какой-то частный двор на Молдаванке…
Какой-то брат, какой-то дядя, какой-то пес…
И дикая кровать с периною под низкий потолок.
И вы, оказывается, не первый!..
Вы – второй!
Хоть вы единственный.
Второй всегда единственный.
А сколько было первых – не узнаешь.
И все равно она не понимает, и не чувствует, и с любопытством смотрит:
– Так что мне – лечь?
– Да, – задохнулись вы, – еще бы!
– Ну нате, только не дрожите. Вы какой-то дикий.
– Давай на «ты».
– Я не могу, я вас совсем не знаю.
Она права.
Что вы ей для знакомства предложили?
Измучили, измучились, заснули в этой перине, как в печи.
Проснулись, вышли в эти сени – капусту квашеную рукой из бочки.
Облизали пальцы, схватили малосольный огурец… И стали озираться: куда попали?
Мозги и сердце в панике.
Вы в ужасе.
А организм, как все предатели, сбежал.
А вот и мама с полотенцем и хлеб-солью.
Пес с рычанием.
Папаша с самогоном и иконой.
Брат с семьей.
Племянник из ГАИ с гармонью.
Дед с козой.
Теперь это все ваше. Поздравляю!
Вы прекрасны!
Вы величественны!
Вы переменчивы!
Вы коварны.
Вас боятся.
Без Вас не могут.
Вы не любите нашу старость.
А скольких юных Вы погубили.
Но рядом с Вами…
Быть только рядом с Вами.
Чтоб Вас любить.
А Вы, как Вы…
Вы прекрасны.
Вы величественны, Вы переменчивы, и все с начала.
Хоть Вы солоноваты.
И любишь то несладкое, что в Вас.
И нет взаимности.
Так, иногда погладит ноги, поцелует и уйдет в себя. Конечно, Вам не до меня.
Топить Вам надо пароходы, бить берега, тошнить людей.
Но что мне нравится – Вы в глубине спокойны.
А этот шум и гам – все на поверхности.
Все для посторонних.
А если я вдруг попрошу: позвольте мне туда, к Вам внутрь…
И успокоиться.
Я – профессионал, сижу на стреме, держуся за перо.
Держуся, чтоб не падать.
Потухшим взором провожаю дам, бегущих к югу.
Но провожаю.
Но потухшим.
Душа распахнута.
А ни оттуда, ни туда. Никто не впрыгнул и не выпрыгнул.
Проверим сердце…
Никого.
Стою пою, сижу пишу.
И провожаю взором.
Огонь погас во взоре.
Был небольшой.
В четверть накала.
Хоть не светил, но привлекал.
Обозначал и привлекал сближение.
Сближались – кое-кто.
Терпели кое-как.
И отправляли одного в больницу.
С товарищем.
В мужских заботливых руках.
Стою, однако, провожаю.
– А жизнь не знаете!
– Не знаю. И не хочу. Вы, если знаете, идите с Богом.
И провожаю взглядом.
А чем еще?
Тут как-то обозвали последними словами в комплименте.
Оспорить можно каждое.
Но и на это сил не хватит.
Хватает только проводить глазами.
Маньяк какой-то визуальный.
А мир какой-то виртуальный.
Как интересно, безысходно.
Как и тогда, так и сейчас.
Далее.
Слова ни во что прочное не переходят.
Всё мелочи.
Поется это слово хорошо.
Всё мелочи.
Экран откроешь – мелочи.
Все превратилось и заполонилось.
Скорее превратилось.
Расходы не покрывает.
Душа в расходах.
На депозитах мелочи…
Всё мелочи, всё мелочи, всё мелочи и смерть. И тишина. И список дел.
Двенадцать пунктов выполнил внизу. Другое – для загробной жизни.
Закончить пьесу, повесть, подлечиться.
И спортом, спортом.
И вставать пораньше, и писать получше.
И посмешнее.
Куча, куча дел.
И написать, и почитать.
И повидаться.
Ценители-то там.
И стольких надо повидать!
Я всем читаю – все смеются.
И – «еще-еще»…
– Пожалуйста, еще…
А этот не могу!
Он там остался на письменном столе.
Какие-то там дети куда-то отнесут.
Короче, снова все впереди.
Пока стою и провожаю.
Или сижу и перебираю остатки от людей – визитки.
И обожаю всяческих министров.
Они – для просьб и облегчений.
Без выполнений после просьб.
Я – для копания в себе и ухудшений после всех копаний после просьб.
А в общем, если перейти на прозу жизни…
Друзей и нет, и есть.
Семьи и нет, и есть.
Страны и нет, и есть.
Талант и нет, и есть.
Опять как сам решишь!
Решишь, что есть, – так будет.
Но пользоваться всем пока нельзя.
Стучит сосед на потолке четвертый год.
По-видимому, дачу строит на третьем этаже.
Ознакомительная версия.
