2.
Приближение инспекторской проверки определяется по тотальной суматохе, которая охватывает военную кафедру примерно за неделю до приезда проверяющих. Офицеры вызывают представителей взводов и разъясняют: маневры закончились, приближается настоящее дело. А, значит, флирт с прическами уступает место поголовно стриженным затылкам, прогульщики в трезвом состоянии начинают ходить на все занятия, и никакой коньяк не способен искупить отсутствие чистой глаженной формы.
За несколько дней до проверки утренние общекафедральные построения принимает сам начальник кафедры. Команда «Кругом!», внимательный осмотр затылков. Присутствие волос – два часа на стрижку в ближайшей парикмахерской. «На тумбочке» – особо приближенные к преподавательскому составу курсанты не допускают на кафедру посторонних. Оружие чистится. Сапоги драятся. Стенды и наглядная агитация… впрочем, они всегда в полном порядке. Занятия в аудиториях всецело меняют тематику: исчезает изучение структуры мотострелкового полка бундесвера, а ему на смену приходят задушевные разговоры о том, что если кто-нибудь из курсантов ляпнет при инспекторе что не то, он станет пионером вылета из института по несдаче военного экзамена. Лица офицеров дубеют. Во взорах появляется сталь. В командах – резкость. Шутки кончаются. Близится бой.
– Курсант не может знать всего – говорил подполковник Данилов, готовя взвод к очередной инспекторской проверке. – Никто не может знать всего, даже такие умные люди, как студенты нашего ВУЗа. Да и надо ли всё знать? Вот недавно меня подколол один умник. Эллипс, говорит, это – окружность, вписанная в квадрат со сторонами 3x4. Думает, подколол… Конечно, эллипс – штука более сложная. Но бывают в жизни моменты, когда пусть не совсем верный, но четкий ответ – лучше самой распрекрасной теории. А поэтому запомните, главное – напор, уверенность и командный голос. У мямли нет будущего. Только уверенный и напористый курсант, четко и ясно излагающий свои знания независимо от наличия последних, сможет стать офицером.
И вот, день сражения. После утреннего построения и осмотра личного состава руководитель кафедры произносит короткую речь. Из неё становится ясно, что наш офицерский и курсантский составы – лучшие во всей Москве, во всей стране, и, похоже, во всем мире. Что нашим студентам очень повезло с нашими офицерами. И, что характерно, наоборот – тоже. А задача сегодняшнего дня – убедить в этом высокую комиссию. Строй студентов-курсантов вдруг приобретает военную выправку. Всем хочется не опозорить, не попустить, отразить супостата. Взводы расходятся по классам. Тишина – мертвая. И это при том, что в классах – ни одного куратора. То есть объявлена самостоятельная подготовка, а из коридора доносятся быстрые офицерские шаги да звон стеклотары. Десять часов. Одиннадцать. Никого. Двенадцать. Час. Приехали!
* * *
Инспекторская проверка бывает разной. Эта оказалась очень похожа на экзамен. Студентов вызывали в класс, давали билет, и выслушивали ответы у доски. Плинова вызвали последним. Зайдя в класс, Паша увидел экзаменационную кафедру, за которой сидели подполковник Данилов, капитан-таманец и инспектор-майор в серой форме, разительно отличавшейся от зеленых кителей кафедральных офицеров. Подполковник Данилов полировал платком вспотевшую лысину и с сомнением рассматривал курсанта. Капитан сидел набычившись, и его взгляд ясно говорил: «Ну, только ляпни что про пацифистов…» Майоринспектор думал о своем, не обращая внимания ни на офицеров, ни на Плинова.
Паша парадным шагом, прогибая паркет, подошел к столу и гаркнул:
– Курсант Плинов на инспекторскую проверку прибыл! Разрешите взять билет!
Количество децибел на единицу излагаемых букв оказалось настолько велико, что класс замер. Данилов поморщился, но взором потеплел. Капитан набычился ещё сильнее. А майор, вздрогнув, вернулся к действительности:
– Берите-берите.
Паша взял билет, печатая шаг прошел к свободной парте, сел, и среди других вопросов с ужасом прочел: «Оптический прицел ручного противотанкового гранатомета РПГ-7». Можно было ожидать всего. Самых трудных вопросов о тактике или стратегии, о структуре мотострелкового полка бундесвера, о взаимодействии различных родов войск, об обеспечении связи с приданными авиационными соединениями, но вот того, что на ручных гранатометах бывают оптические прицелы, Паша не ожидал…
* * *
Висевшие над доской часы нудно крутили стрелки. Один за другим отвечали отличники. Радовали середнячки. Не расстраивали двоечники. Дошла очередь до Паши. И, выйдя к доске, он во всю юную глотку приступил к докладу о структуре мотострелкового полка бундесвера.
– Потише, потише, курсант… – приказал майор-инспектор.
– Есть потише! – заорал Паша и нарастил напряжение голосовых связок.
– Не так громко, курсант… – перешел от приказов к просьбам майор.
– Есть не так громко!!! – бодро возопил Паша, рисуя на доске кружочки, квадратики, стрелочки и засыпая крошащимся мелом доску, пол и кафедру экзаменаторов.
– Мы слышим-слышим… – бормотал майор. А Паша перешел к проблемам живучести танка в современном бою и особенностям снабжения танковых частей на марше.
Майор хватал ртом воздух. Капитан одеревенел и покраснел в верхней половине ушей. Из-за классной двери доносилось приглушенное ржание взвода. Взгляд подполковника Данилова горел еле сдерживаемым восхищением. Дело шло к оптическому прицелу.
– И последний вопрос – оптический прицел к РПГ-7, – бодро отрапортовал Паша, беря в руки злосчастный гранатомет. – Оптический прицел нужен для прицельной стрельбы по бронетехнике противника. Курсант Плинов доклад закончил.
Данилов удовлетворенно кивнул, как бы говоря: «Молодец, сынок, не посрамил курсантского мундира». Майор перевел дух, собираясь поблагодарить и выпроводить из класса крикуна. Но тут очнулся капитан:
– Возьмите со стола оптический прицел, установите его на гранатомет и расскажите принципы работы с ним.
Майор удивленно обернулся к выскочке. Подполковник покачал головой. А Паша оглядел столы, на которых в безукоризненном порядке лежали знакомые и незнакомые предметы. Среди знакомых – карты местности, бинокли, Макары, Калаши, гранаты. Среди незнакомых – заковыристые железки, стекляшки, планшетки, медицинские наборы, бумажки. И самые разные сумочки, чехольчики, торбочки, баульчики, содержавшие неизведанные ратные устройства, среди которых подло скрывался требуемый оптический прицел.
Повисла пауза. Майор отдышался. Данилов вынул платок и продолжил надраивание лысины. А капитан, вдруг осознав глубину своей ошибки, начал дергать головой, пытаясь при неподвижном теле показать, какой из чехольчиков нужно взять в руки. Паша двинулся в сторону капитаньих кивков. Взял в руки сумочку. Зыркнул на экзаменаторов. Данилов с майором синхронно помотали головой в плоскости подоконника. Кивки капитана явно забирали правее. Паша погладил баульчик правее, как бы пробуя на ощупь плотный брезент покрытия. Данилов с майором замотали головами ещё быстрее. А капитан выгнул шею так, как не сумеет ни один гуттаперчевый артист цирка. При этом капитанские погоны продолжали оставаться неподвижными, а уши покраснели на две трети. «Во дает» – подумал Паша и, наконец-то, нашел нужный чехол. Синхронное движение трех голов по оси флагштока подтвердило правильность выбора.
Паша достал прицел и в принялся цеплять его к гранатомету. Прицел не цеплялся. Паша приложил усилия. Прицел сопротивлялся. Паша поднажал. Прицел удивился, продвинулся на пару миллиметров, и заклинил окончательно. Майор с интересом следил за манипуляциями студента. Капитан впал в кому, покраснев всей ушной поверхностью. А подполковник Данилов добрым и неожиданно спокойным голосом поинтересовался:
– Скажите, курсант, а где у гранатомета дуло?
«Всё, – подумал Паша. – Отчислят, забреют». Но виду не показал:
– Волнуюсь, товарищ подполковник, спутал, здесь дырки с обеих сторон! – лихо выдернул прицел, перевернул и воткнул в пазы.
– Наверное, достаточно? – ласково поинтересовался подполковник у инспектора-майора.
– Да уж, – согласился майор, стараясь держаться подальше от излучавших жар ушей капитана.
– Спасибо, курсант. Можете идти.
* * *
Результаты инспекторской проверки оглашались подполковником Даниловым примерно через час. Судя по цвету офицерского лица, подведение результатов сопровождалось обильной дегустацией. Оценки – не ниже «хорошо». А зачитывая слова «Плинов – отлично», подполковник прокомментировал: «За целеустремленность и находчивость. Из вас выйдет хороший офицер, Плинов. Главное – слушайтесь командиров. А ошибки у всех бывают. Ошибся, осознал, компенсировал. Понимаете?»
На следующий день Паша заглянул на кафедру, сжимая обернутую свежей газетой бутылку коньяка. Данилов отечески покивал, но заставил отнести коньяк капитану. Капитан возмутился. Данилов попросил подождать, пригласил капитана в соседний кабинет, и до Паши донеслись обрывки бархатного подполковничьего монолога: «Вам следует осознать… Традиции и преемственность… Наследники и продолжатели… Взаимоуважение старших и младших товарищей по оружию… Не что иное, как дань любви бойца к командиру…» Из соседнего кабинета капитан вышел один, взял коньяк, крякнул, дернул щекой и неожиданно сиплым голосом проговорил:
