А чай, надо заметить, у муллы отменный!
– А что если он того, помер? Вдруг не выдержало сердце? – взволнованно произнес Икрам, приподнимаясь с топчана. – О всевышний, какой грех на душу!
– Разве у него есть сердце? – прищурился ходжа. – К тому же он столько сил сэкономил на совести, которой у него нет и в помине, что их вполне достанет и на более сильные потрясения.
– Хорошо, если так.
– Ну хватит рассуждать. Нужно завершить начатое, пока он не очухался.
– Думаю, он не очухается еще очень долго, – произнес Икрам, присмотревшись к рогатому мулле, и они с ходжой расхохотались.
– М-м-м, – завозился мулла, приходя в себя. Корочка подсохшей грязи лопнула и отслоилась чешуйками от бараньей шкуры. Но что это: белый высокий потолок, просторная комната, рассветные лучи, слепящие глаза? В доме муллы окна выходят на юг и запад, но никак не на восток! И потолки слишком высоки – у муллы не такие. И комната… Где он находится и как сюда попал?
Постель! Мулла пошевелился, ощущая мягкость курпачей. Нет, его гораздо жестче и старее. Мулла провел ладонью по поверхности курпачи – гладкая, новенькая! Даже руке приятно… Странно.
Глядя в потолок, мулла пытался припомнить события прошлой ночи. Страшная была ночь – мулла едва жив остался, и даже ощущал на себе ее последствия: все его тело ныло и болело, верно, от дубинок. От чего же еще может так болеть? Муллу за всю его жизнь ни разу не били, разве что в медресе, но то были розги, а они не идут ни в какое сравнение с дубиной. Поэтому мулле тяжело было сравнить тупую ноющую боль с чем-либо, начинавшую проявлять себя в полную силу, как только мулла пытался пошевелиться. И потому мулла старался вовсе не двигаться.
Он хорошо помнил, как они с Гази вернулись в мечеть, как увидал двух шайтанов, нахально развалившихся на его топчане, а потом… Что было потом?
Но сколько мулла ни силился вспомнить, просветление никак не наступало. Может, его, беспамятного, кто из друзей перенес к себе. Ведь богачи и мулла – братья. Ну, конечно, так оно и есть! Гази сбегал за помощью и…
О Аллах, почему же все так болит?
И тут мулла замер. Рядом с ним кто-то всхрапнул и пошевелился. Страх горячей волной накатил на муллу. Он медленно повернул голову вправо и встретился взглядом с сонными глазами на полном нежно-розовом лице. Где-то он их уже видел – и глаза и лицо, но вот где? Несколько мгновений смотрящий изучал чумазую физиономию муллы, а тот все морщил лоб, пытаясь припомнить довольно знакомое лицо. И от напряжения со лба муллы отслоились чешуйки подсохшей грязи и упали на курпачу.
– Салам алейкум, – смущенно произнес мулла, почесав нос.
Лицо напротив вытянулось, а глаза стали размером с пиалы.
– А! – вскрикнул проснувшийся и отшатнулся от сплошь покрытого грязью рогатого священнослужителя. – Шайтан!
– Я не… – и тут мулла вспомнил лицо напротив – видно, сильно ему досталось по голове дубиной, если он сразу не признал кази. Но хуже того оказалось, что мулла до сих пор был замотан в бараньи шкуры, а на голове… – О всевышний! – пробормотал мулла, ощупывая рога. – Простите, почтеннейший Шарифбек, но это не то, что вы думаете.
– Шайтан, – еле слышно повторил кази, с сомнением взирая на огромные рога и бараний череп, из-под которого виднелась часть очень знакомого, только невероятно чумазого лица.
– Нет-нет, что вы. – Мулла, превозмогая боль во всем теле, медленно, чтобы окончательно не испугать кази, сел. – Это я, мулла.
– Мулла? – лицо Шарифбека еще больше вытянулось. – Но что вы делаете в моем доме, в моей постели? И что за дурацкий костюм на вас?
– Я все объясню, дорогой Шарифбек, только не волнуйтесь.
– Объясняйте! – Кази наконец полностью пришел в себя и принял грозный вид, вскинув двойной подбородок и уперев правую руку в колено.
– Дело в том, что… – начал мулла, но замолчал.
– В чем же? – поторопил кази.
– Я…
– Ну!
– Я не знаю, как к вам попал.
– О всемогущий Аллах, вы не знаете, как попали в мой дом и улеглись на мою постель? – Густые брови кази взлетели на лоб. – Мулла, вы в своем уме?
– Не знаю. Клянусь, это чья-то дурацкая шутка. И я, кажется, знаю, чья, – выпалил мулла.
– Да говорите же толком, шайтан вас раздери!
– Насреддин, – тихо сказал мулла, съежившись.
– Что-что?
– Мне кажется, то был Насреддин.
– Насреддин? – поразился мулла. – Вы хотите сказать, что он обрядил вас в дурацкие шкуры, напялил вам на голову рога, притащил ко мне в дом и уложил в мою постель?
– Д-да, – не совсем уверенно качнул рогами мулла.
– Зачем же ему это понадобилось?
– Он хочет изжить меня со свету, – всхлипнул мулла и пустил слезу. Она сбежала к его подбородку, оставив темную дорожку на грязной щеке.
– Но как же он умудрился проделать с вами подобное? Неужели вы так крепко спите?
– Понимаете ли, почтенный Шарифбек, – замялся мулла, переходя на шепот, – тут дело вот в чем…
И он сбивчиво поведал кази историю своих злоключений, не забыв присовокупить к ней все те страдания, коих он натерпелся от Насреддина. Шарифбек слушал крайне внимательно, не проронив за все время ни единого слова. А когда мулла закончил свой рассказ, то еще долго молчал, хмурясь и почесывая затылок.
– Да-а, – наконец протянул он. – Вам сильно досталось от презренного нечестивца. Значит, вы полагаете, что те два шайтана, ожидавшие вас во дворе мечети…
– Были ходжа и его дружок Икрам.
– И после того как вы потеряли сознание…
– Они перенесли меня к вам, почтеннейший, – вновь качнул рогами мулла и преданно уставился в глаза кази.
– Да снимите вы, наконец, эти дурацкие рога! – взорвался кази. – Еще войдет кто-нибудь, а вы в таком виде.
– Да-да, конечно, – забормотал мулла, развязывая многочисленные веревочки, которыми бараний череп с давно погасшими огарками свечей в глазницах крепился к шкуре.
– И вонючую шкуру тоже. О всевышний, как же от вас несет!
– Но я не виноват! – воскликнул мулла, стягивая с головы череп. – Меня заставили прыгнуть в проклятую сточную канаву.
– Вы дурак, мулла!
– Что? – опешил тот, застывая с черепом на коленях.
– Да-да, дурак, которого еще свет не видывал! – вскипел Шарифбек. – Вы решили бороться с Насреддином в одиночку, хотя нужно было все хорошенько обдумать сообща.
– Но ведь, насколько я знаю, он и вас обвел вокруг пальца, – прищурился мулла, а кази лишь поморщился, вспомнив о дележе клада.
– Сейчас это не имеет значения! – отрезал
