Ознакомительная версия.
— Куда ты дел масло, боец?
— Все раздал по норме.
Майор вытащил из кармана протокол комиссии.
— У тебя после обеда должно оставаться как минимум пять килограммов масла и десять килограммов сахара. А тут написано, что у тебя в хлеборезке ничего нет. Куда дел продукты? Продал, сменял? Знаешь, как это называется? Хищение государственной собственности! В тюрягу захотел?
Игорь засмеялся.
— Эх, товарищ майор, и вы туда же! Я уже просто со счета сбился — столько вдруг охотников развелось меня посадить. Только вы меня в тюрьму не посадите. В худшем случае вы посадите меня на губу. Ну, чисто теоретически — полгода дисбата. А в тюрьму пойдет бедный лейтенант Назаров как материально ответственное лицо. А вы за ослабление должностного контроля получите либо строгий выговор, либо предупреждение о неполном служебном соответствии.
Щербина в задумчивости пожевал густые усы.
— Да, хорошенький подарочек мне сделал старшина Охримчук! Вот что, Полторацкий, завтра ты перебираешься в пекарню — будешь работать там. И без разговоров, иначе пойдешь в дисбат! Будь здоров.
Так началась новая яркая страница в армейской биографии рядового Полторацкого.
Гарнизонная пекарня находилась на главной площади «солдатской» части поселка, в окружении роты охраны, санчасти и ЦК (было в гарнизоне и такое солидное учреждение — центральная котельная). Внутри пекарня состояла из трех помещений — жилой комнаты, склада муки и рабочего зала. В зале помещались дежа с тестомесом (здоровый чан с двухлопастной лапой на электроприводе), стойки для хлебопекарных форм, парилка (отсек возле отопительных труб для создания высокой температуры и лучшей всхожести теста) и большая печь с люльками. Печь работала на дровах, топилась снаружи, из небольшой кочегарки.
Традиционно в пекарне работали только представители Кавказа. Доминировали армяне и чеченцы. Основателем армянской пекарской династии был полулегендарный Ашот Саркисян, который, по преданиям, на заре восьмидесятых годов собственными руками перестроил перевалочную базу для привозимого из города хлеба в настоящую гарнизонную пекарню. Себе в команду Ашот набрал, естественно, одних армян. Через пару лет в монолитную общину вклинился чеченец Ильяс Халилов, и пекарня стала двуязычной. Потом появились представители других национальностей, но кавказский критерий соблюдался строго. Пекари подбирались по определенным критериям, главными из которых были борзость, чистоплотность и трудолюбие.
К моменту прихода в пекарню Полторацкого там трудились Гайк Аветисян, черноморский армянин из-под Туапсе, Джамал (в просторечии Джон) Алиханян — армяноговорящий курд (езид) из Ноемберянского района Армении, а также Ризван Гайсултанов — чеченец из горного аула близ Шатоя. Аветисян числился в батальоне связи, Джон — в командировочной стройроте, которая возводила новее здание котельной, Ризван — в центре боевого управления. Со всеми пекарями Гоша ранее был знаком. Игорю предложили на выбор две профессии — либо пекарь третьей смены (в пекарне делалось по три выпечки в день, и за каждую отвечал один из пекарей, а остальные ему помогали), либо кочегар-истопник.
— Вообще-то, я хочу быть начальником пекарни, но так и быть, выбираю топку.
Так Полторацкий стал кочегаром. В первый же день, он, призвав пекарей, очистил кочегарку от сваленных туда огромных древесных кряжей и навел там идеальный порядок. Работа его отныне строилась так — с утра Игорь накладывал полную печку дров, раскочегаривал ее добела с помощью топочного мазута, поставляемого из ЦК, и целый день ходил вольным стрелком-фрилэнсером.
Немного о быте пекарей. Гайк и Ризван ночевали в своих родных подразделениях, Джон до прихода Полторацкого «проживал» на диване в комнате отдыха. Гоша, выдавив езида с шикарного дивана («Мне до полка ходить дольше, чем тебе до стройроты»), стал полноправным хозяином пекарни — и дневной, и ночной.
Стены комнатки, где отныне обитал Гоша, были расписаны незабвенным Ашотом. Над входом был нарисован обрамленный национальным армянским орнаментом натюрморт — железный узкогорлый кувшин, чеканное блюдо и чаша, наполненная персиками, виноградом и миндалем. На стене напротив входа красовался древний армянский символ — башня Аленберд и крылатый лев с горящими глазами. Стену над окошком украшали вычурные вензеля, стилизованные кресты и крупная надпись «Ашот» на армянском языке. Полуметровые буквы были оформлены узорными виньетками. Стену напротив окна украшал горный пейзаж — долина, село, горная речка, поля, валуны, хачкары (камни с выбитыми на них крестами) и две горные вершины — Сис и Масис. В этой живописной комнатке пекари проводили практически все свободное время — ели, пили, играли в карты и нарды. По субботам и воскресеньям исправно ходили в Дом офицеров — смотреть кино.
В рацион пекарей входили щедрые дары солдатской столовой, продукты из магазина и местного подсобного хозяйства, а также все то, что разгружалось на станции Кирк-Ярве командировочными моряками. Алкоголя было тоже вдоволь — дрожжи имелись в изобилии, эти дрожжи выдавались на руки гражданским лицам, те гнали дома самогон и приносили его в пекарню во фляжках. В принципе, пекари могли бы гнать первач и сами, но опасались майора Щербину. Майор приходил в пекарню каждый день и тщательно шмонал по всем укромным уголкам, приговаривая «Найду самогон — выгоню из пекарни!».
Кстати, про безошибочный нюх Щербины рассказывали удивительные вещи. В частности, однажды он шел по коридору аэродромной роты, выложенному по стенам деревянными панелями, и вдруг остановился, вынул из кармана перочинный нож и отколупал одну из панелей. Под панелью открылась укромная ниша, в которой стояла бутылка водки, которую Щербина немедленно изъял.
Джон был наркоманом. Из дома ему присылали анашу, которой он делился с Гайком. Резван и Гоша курить траву категорически отказались.
Солнце ходило по эллипсу. Ночи не было. В четыре часа утра (или ночи) солнце стояло под углом 45 градусов к земле. В поселке было жарко, в пекарне — вдвойне. Пекари ежедневно ходили в баню или в душ при ЦК, а по ночам купались на близлежащем озере, где у костра собирались представители наиболее анархистских подразделений — моряки, строители, пожарники и хозяйственники. Купались все, кроме Джона, который не умел плавать и боялся воды. После тяжелой затяжной зимы все это казалось Полторацкому курортом. Гоша раздобрел, округлился и приобрел ровный «средиземноморский» загар.
Как-то ночью в пекарне раздался требовательный звонок. Гоша проснулся, но дверь открывать не пошел. Звонок повторился. На этот раз он сопровождался стуками и пинками в дверь.
Гоша соскочил с дивана, открыл дверь и увидел четверку вооруженных воинов, одетых в пятнистые комбинезоны.
— Здоров спать, пекарь! Хлеб давай!
— А кто вы такие, чтобы вам хлеб давать?
— Не видишь, что ли — десантура на учениях. Жрать охота! Тащи хлеб, а то сами возьмем! Давай бегом, мудила!
— Сейчас принесу.
Гоша натянул штаны, влез в сапоги, намотал на левую руку солдатский ремень. Выйдя на улицу, он сразу же ударил стучавшего в лицо. Не дожидаясь, пока среагируют остальные, Игорь звезданул близстоящего солдата ременной бляхой. Третьего Игорь свалил пинком в пах, четвертого потряс хлестким ударом в челюсть. Уже лежачих Игорь для надежности дополнительно оглушил, потом снял с отдыхающих ремни с амуницией, сдернул с плеч рюкзаки и собрал автоматы. Все это Игорь закрыл в пекарне, надел китель и ремень, взял в руки автомат, присоединил к нему заряженный магазин и принялся приводить в чувство потерпевших. Когда десантники очухались, Гоша построил их в колонну по одному.
— Прямо шагом марш! Без фокусов, а то стрелять буду! Примочу к чертовой матери — мне похрену!
Десантники не дергались, а наоборот, шли медленно, пошатываясь и запинаясь.
— Эй, рахиты, а ногу кто держать будет? Левой, левой, раз, два, три!
Десантники пошли в ногу.
— Отмашку рук, доходяги! Носок вытягиваем, каблук поднимаем на двадцать сантиметров от земли!
Странная процессия дошла до гауптвахты, где Гоша вызвал дежурного по караулам.
— Что за спектакль, Полторацкий? Кто это?
— Не видите — диверсанты, шпионы империализма!
— Кончай п…деть, говори по делу!
— Если по делу, то это хулиганствующее незаконное вооруженное формирование, причем не из нашего гарнизона.
— Откуда автомат?
— У них отобрал.
— Автомат давай сюда и иди в дежурку составлять рапорт. Задержанных — в камеру! Утром разберемся.
Десантники скрылись за глухой железной дверью, а Гоша, кратко описав случившееся на тетрадном листке, вернулся в пекарню досыпать.
Ознакомительная версия.
