Ознакомительная версия.
— У них отобрал.
— Автомат давай сюда и иди в дежурку составлять рапорт. Задержанных — в камеру! Утром разберемся.
Десантники скрылись за глухой железной дверью, а Гоша, кратко описав случившееся на тетрадном листке, вернулся в пекарню досыпать.
Защищая социалистическую собственность
Утром посыльный из штаба ОБАТО вызвал Гошу к комбату. В кабинете, помимо комбата Коробкина, сидели Щербина и десантник с перевязанной головой. Комбат прорычал:
— Полторацкий, как ты осмелился поднять руку на офицера? Да еще с ремнем, с бляхой? Совсем, что ли, нюх потерял?
— Товарищ майор, он не представился, а на камуфляже знаков различия нет. А если он офицер, то кто ему дал право ночью ломиться в пекарню, оскорблять военнослужащего и угрожать ему физической расправой? А я, между прочим, рискуя здоровьем, защищал социалистическую собственность!
— Куска хлеба пожалел для брата-десантника?
— Да, пожалел! Вот сидит ваш заместитель — спросите у него, можно ли хлеб разбазаривать? Он скажет — нельзя. Вежливому безоружному брату-мореману днем нельзя, а наглому вооруженному брату-десантнику ночью можно? Так, что ли?
— Что скажете, Щербина?
— В общем и целом он прав, товарищ комбат. Это ведь партизанщина какая-то, непорядок.
Коробкин потер коротко стриженую голову.
— Вы, товарищ лейтенант, сами виноваты. Будем считать, что вам просто не повезло. Кроме того, хочу заметить, что даже во время учений в полном объеме действуют советские законы и общевоинские уставы!
— На учениях нужно проявлять инициативу и смекалку.
— Вот вы и проявили, и нарвались на принципиального бойца. Будем считать, что инцидент исчерпан. Даю бортовую машину, она вас довезет до места дислокации. Дополнительная медицинская помощь вам требуется?
— Нет, спасибо, товарищ майор.
— Где ваше оружие?
— У него все осталось. Еще один автомат на губе.
— Полторацкий, где их оружие и вещи?
— В пекарне.
— Неси все сюда, и побыстрей!
— Невозможно, товарищ майор! Автоматы, причиндалы, радиостанция, четыре здоровых вещмешка!
— Хорошо, за вещами они заедут. Щербина, покорми людей и организуй им машину.
Через час к пекарне подъехал бортовой грузовик. В кузове сидели десантники — изукрашенные и злые. Полторацкий выбросил за дверь вещмешки и оружие. Десантники, забрав амуницию, не досчитались фляжек, котелков, фонарей и компасов.
— Верни вещи, гондон!
— Может, вам еще и хлеба вынести? Скажите спасибо, что я ваши автоматы вернул, а не в озере утопил! Валите отсюда, вы мне уже надоели, в натуре!
Десантники в кузове угрюмо замолчали.
Одной из постоянных тем разговоров в пекарне были любовные похождения Гайка Аветисяна. Жил он на гражданке у самого Черного моря, в курортной зоне, так что проблем с женщинами у него не возникало.
— Придешь на танцплощадку в какой-нибудь санаторий, пригласишь телочку, потом базар-вокзал, ля-ля-три рубля, трешь-мнешь, и она — твоя. Нет, конечно, говорить, что ты местный, ей нельзя — они местных боятся, их администрация воспитывает: не связывайтесь с местными, они сплошь бандиты, хулиганы и насильники. Ну, я в таких случаях говорю, что я из Москвы. У меня сестра в Москве, я к ней почти каждый год ездил в гости, так что город знаю.
— Гай, не пи…и! У тебя на роже написано, что ты армян!
— Нифига у меня не написано. Я телкам говорю, что я еврей.
— Ну и что, верят девушки?
— А как же! Я специально несколько словечек выучил для убедительности.
— Например?
— Мазл тов! Азохен вэй! Майне цорэс! Цудрейтер коп! Киш мин тухес, шлемазл!
— А что это означает?
— А хрен его знает.
— И как же ты представляешься чувихам? Шмуль, Мойше или Борух?
— Зачем? Представляюсь Гришей.
— А если тебя какой-нибудь приятель встретит и поздоровается: «Барев дзэс, Гая-джан!» Что будешь делать?
— Нет, у нас так не принято. Если парень с приезжей телкой гуляет, мы делаем вид, что с ним незнакомы.
— Допустим, ты — интеллигентный еврей Гриша из Москвы, и тебя никто не разоблачил. Где в этом случае происходят сексуальные оргии?
— Варианта три. Самый удобный и простой — у нее в номере. Самый неудобный, зато романтичный — в парке, на травке. На худой конец — у друзей на хате (я говорю, что отдыхаю дикарем и остановился на квартире).
— А вот, допустим, познакомился ты с клевой девчонкой, но она не хочет идти с тобой ни в номер, ни на травку, ни на хату. Допустим, она антисемитка, и с евреями не дружит. Или ты ей не понравился. Или твой интеллектуальный уровень ее не удовлетворил. Или она глубоко морально-устойчивая девушка. Твои действия?
— У меня обломов не бывает.
— Что, ни разу тебя по бороде не пускали?
— Ни разу. Я сразу вижу, кто даст, а кто нет.
— Вслед за Станиславским говорю: «Не верю!».
— Можешь верить, можешь не верить, мне по барабану. Просто ты не врубаешься, где я живу — на черноморском курорте! К нам люди со всего Союза отдыхать едут! Люди едут от-ды-хать!
…Банный день. После помывки распаренные пекари облачались в чистое белье. В баню вошли шестеро солдат со стройбатовскими эмблемами. Полторацкий их не знал — командировочные строители постоянно менялись. По виду все шестеро были типичными отсидентами. Вскоре это подтвердилось — мужики разделись и обнажили густо наколотые тела. Один из экс-зеков, высокий худощавый парень с полным ртом золотых зубов, развесив одежду по всей вешалке, небрежно бросил Полторацкому:
— Эй, подвинь свои шмотки!
— Чего?
— Того!
Приблатненный стройбатовец смахнул с вешалки китель Полторацкого и повесил на освободившееся место свои грязноватые штаны. Игорь поймал китель на лету, аккуратно положил его на скамейку, и молча врезал по золотым зубам отсидента. Блатной упал и заскулил. На шум из соседнего отсека заглянул его соратник, который быстро оценил обстановку, издал сакраментальный крик «Наших бьют!», и был тут же повален на пол кулаком Полторацкого. Прискакали четверо оставшихся полураздетых разбойников.
— Кто тут самый деловой? — задал вопрос зэковский предводитель.
Вместо ответа Игорь пнул его сапогом в живот. Бугор упал плашмя на скамью. Трое оставшихся кинулись на Игоря, но тут вмешались другие пекари. Через несколько секунд все дисбатовцы лежали на полу. Первым очнулся самый старший (и самый страшный — настоящий Кащей Бессмертный), который кряхтя прошкандыбал в предбанник, откуда вернулся с двумя пустыми бутылками. Затем Кащей шмякнул бутылки об радиатор и медленно пошел с «розочками» на Ризвана.
Гайсултанов вынул из кармана нож и пошел навстречу. Лицо чечена было спокойным, но правую щеку бил нервный тик. Кащей уяснил диспозицию, отбросил «розочки» и помог покоцанным дружбанам подняться и одеться. Квелые стройбатовцы ушли из бани, не помывшись.
Через пару дней Ризван снова отличился. После обеда он затащил в пекарню испуганного солдата.
— Вот, смотрите, пацаны, этот пидор меня застучал.
— Когда, за что?
— Давно, год назад, мы тогда еще духами были. Однажды в наряде я его отпи…ил, а он на следующее утро меня застучал. Меня — на губу, семь суток дали, хотели вообще в дисбат упечь. Земляки меня отмазали, а потом в пекарню взяли. А этого гондона на точку запрятали, на четырнадцатый километр. Ты чего с точки слез? Смерти захотел?
— Ризван, извини! Слабину дал по духовщине, командир роты говорить заставил. Ну, прости!
— Будем считать, что я тебя простил. Теперь проси прощения у аллаха. Вставай на колени!
Боец встал на колени, Ризван повернул его лицом к востоку.
— Кланяйся и стучи лбом об пол! Ты же стукач!
Солдат стал бить поклоны и легонько прикладываться лбом к кафелю.
— Сильнее стучи, стукач! Еще сильнее!
Теперь бедолага бился лбом со всей силы.
— Еще! Еще! Еще! А теперь иди сюда!
На лбу стукача вскочила напухшая красная шишка. Ризван снял с пояса солдатский ремень и с силой прижал бляху к воспаленному лбу. На лбу четко отпечаталась и налилась кровью пятиконечная звезда.
В один прекрасный день недалеко от пекарни раздались автоматные очереди.
— Рота охраны тренируется, — предположили пекари.
Это была не рота охраны. Через полчаса в пекарню пришел подписывать ведомости лейтенант Назаров… с автоматом на плече. От лейтенанта пахло порохом.
— Это вы стреляли? — спросил Полторацкий.
— Я.
— А что, начпроды тоже огневой подготовкой занимаются?
Ознакомительная версия.
