– Кажется, картина проясняется, – сказал доктор Питтмэн. – Миссис Уилт нравится, так сказать, играть в разные роли. Отсюда неустойчивые взаимоотношения, при которых вы как муж не можете вести четкую и уверенную роль…
– Доктор Питтмэн, – сказал Уилт. – гироскоп может, вернее, должен, вращаться, и тем не менее ему удается достичь устойчивости, практически не имеющей равных. Если вы понимаете принцип работы гироскопа, то, возможно, вы согласитесь. Дело вовсе не в том, будто нашему браку не хватает устойчивости. Чертовски неприятно каждый день иметь дело с центробежной силой, но с устойчивостью здесь все в порядке.
– Но вы же только что сказали, что она не взяла на себя господствующую роль в семье? А теперь вы говорите, что у нее сильный характер.
– У нее не сильный характер. Она сама – сила. Есть разница. А что касается характера, то у нее их так много и все такие разные, что уследить за ними просто и нет никакой возможности. Скажем так, она целиком и полностью погружается в образ того, кого она в данный момент изображает, причем с неистовством и / упорством, достойными лучшего применения. Помните эту серию фильмов с Гарбо. которые несколько лет назад показывали по телевизору? Так вот, в течение трех дней Ева была дамой с камелиями, и по сравнению с ней сцена смерти по телевизору выглядела, как пляска святого Витта, будьте уверены.
– Картина проясняется, – заметил доктор Питтмэн и записал в блокноте, что Уилт патологический лжец с садо-мазохистскими наклонностями.
– Очень этому рад, – сказал Уилт. – А то инспектор Флинт думает, что я убил ее и Прингшеймов в приступе кровожадности и избавился от их тел каким-то изощренным способом. Даже про кислоту упоминал. Это ж бред собачий. В смысле, где это я добуду столько соляной кислоты, чтобы растворить три трупа, один к тому же с излишком веса? Об этом и думать не стоит.
– Безусловно, – согласился доктор Питтмэн.
– И вообще, разве я похож на убийцу? – жизнерадостно спросил Уилт. – Конечно же, нет. Вот если бы вы сказали, что Ева прикончила этих мерзавцев, а с моей точки зрения это надо было сделать давным-давно, то я отнесся бы к такому предположению серьезно. Да поможет Бог тем несчастным, которые окажутся поблизости, когда она вообразит себя Лиззи Борден.
Доктор Питтмэн бросил на него хищный взгляд.
– Вы что, хотите сказать, что ваша жена убила миссис и мистера Прингшеймов? – спросил он. – Вы это имеете в виду?
– Нет, – сказал Уилт, – не это. Я всего лишь хотел сказать, что, если Ева что-то делает, она вкладывает в это всю душу. Когда она убирает в доме, она-таки убирает. Давайте я расскажу вам об антисептике. Она жутко боится заразы…
– Мистер Уилт, – поспешно перебил доктор Питтмэн, – мне неинтересно, что делает миссис Уилт с антисептиком. Я пришел сюда, чтобы попытаться понять вас. Скажите мне, у вас есть привычка совокупляться с резиновой куклой? Такое происходит регулярно?
– Регулярно? – спросил Уилт. – Что вы имеете в виду под регулярностью: что это происходит как правило или же периодически? Ведь ваше представление о правилах может сильно отличаться от моего.
– Я имею в виду, вы часто это делаете?
– Делаю? – удивился Уилт. – Я вообще этого не делаю.
– Но я так понял, что вы специально подчеркивали, что у куклы есть влагалище?
– Подчеркивал? Ничего подобного. Вся эта гадость была видна невооруженным глазом.
– Вы считаете, что влагалище – гадость? – спросил доктор Питтмэн, попав наконец в более знакомую ему сферу сексуальных отклонений.
– Вне контекста – да, – сказал Уилт уступчиво, – а что касается пластиковых, то меня от них тошнит даже в контексте.
К концу беседы доктор Питтмэн совершенно запутался. Он устало поднялся и направился к двери.
– Вы забыли вашу шляпу, доктор, – сказал Уилт, подавая ему шляпу. – Позвольте спросить, вы их на заказ шьете?
– Ну что? – спросил инспектор Флинт вошедшего в его кабинет доктора Питтмэна. – Каков будет приговор?
– Приговор? Этого человека нужно засадить пожизненно.
– Вы полагаете, что он маньяк со склонностью к убийству?
– Я полагаю, что, каким бы способом он ни убил миссис Уилт, она должна быть ему благодарна. Двенадцать лет замужем за таким человеком… Господи, даже подумать страшно.
– Ну, здесь мы недалеко ушли. – заметил инспектор, когда доктор удалился, выразив на прощание мнение, что, конечно, мистер Уилт обладает умом чертика из табакерки, однако он, Питтмэн, не может совершенно определенно сказать, что Уилт не в своем уме с криминальной точки зрения. – Придется подождать, что будет завтра.
То, что происходило в пятницу, видели не только инспектор Флинт, сержант Ятц, дюжина других полицейских, Барни и человек шесть строительных рабочих, но и несколько сот студентов техучилища, выстроившихся на ступеньках научного корпуса, большинство преподавателей и сотрудников и восемь членов Национального аттестационного комитета; причем у последних была особенно удобная позиция – у окон учебной гостиной, которая обычно использовалась отделением для подготовки официантов, а также для приема почетных, гостей. Доктор Мейфилд буквально из кожи лез вон, пытаясь отвлечь их внимание.
– Мы построили базовый курс так, чтобы максимально заинтересовать студентов, – сказал он, обращаясь к профессору Баксендейлу, возглавлявшему комиссию. Но не тут-то было. отвлечь профессора от окна было невозможно. Он завороженно смотрел на то, как что-то вытаскивалось из-под фундамента нового административного корпуса.
– Какое отвратительное зрелище, – пробормотал он, когда Джуди высунулась из ямы. Надежды и чаяния Уилта были напрасны – кукла не лопнула. Жидкий бетон придал ей прочности, и если, так сказать, при жизни она напоминала живую женщину, то после смерти она несла на себе все признаки мертвой. В роли трупа она была на редкость убедительна. Под действием бетона ее парик смялся и съехал набок. Одежда прилипла к телу, а бетон – к одежде. Ноги были скрючены до предела, а вытянутая рука, как и предсказывал Барни, взывала к сочувствию. Кроме того, эта рука сильно мешала извлечению Джуди из ямы. Мешали и ноги, которым бетон придал прочность и объемы, сравнимые с теми, что были у настоящей Евы Уилт.
– Наверное, это и называется трупным окоченением. – заметил доктор Боард, в то время как доктор Мейфилд безуспешно пытался направить разговор в сторону того, ради чего приехала комиссия.
– Господи, спаси и помилуй, – пробормотал профессор Баксендейл, когда, несмотря на все усилия Барни и компании, Джуди соскользнула обратно в яму. – Только подумать, что она пережила Вы видели эту жуткую руку?
Доктор Мейфилд видел и содрогнулся. За его спиной хихикнул доктор Боард. – Все наши конечности от Бога, какими бы уродливыми они ни были, – заметил он весело. – По крайней мере, Уилт сэкономил на надгробном памятнике. Все, что требуется, – это водрузить ее по пояс в землю и надписать: «Здесь стоит Ева, родилась тогда-то, убита в прошлую субботу». Монументальна в жизни, монумент после смерти.
– Должен заметить, Боард, – сказал доктор Мейфилд, – я нахожу ваши шуточки на редкость несвоевременными.
– Кремировать ее им никогда не удастся, это уж как пить дать, – продолжил доктор Боард. – Чтобы засунуть все это в гроб, гробовщику надо быть, по меньшей мере, гением. Полагаю, им стоит попробовать отбойный молоток.
Доктор Кокс, сидевший в углу, упал в обморок.
– Пожалуй, я выпью еще капельку виски, – сказал профессор Баксендейл слабым голосом. Доктор Мейфилд налил ему двойную порцию. Когда он снова вернулся к окну, Джуди опять высовывалась из ямы.
– Если бальзамировать, – заметил доктор Боард, – то это слишком дорогое удовольствие. Я не хочу сказать, что эта фигура за окном точь-в-точь Ева, насколько я ее помню…
– Бога ради, может, уже хватит об этом? – огрызнулся доктор Мейфилд, но доктора Боарда остановить было невозможно. – Я не говорю о ногах, но и с грудью, по-моему, что-то не так. Я знаю, что миссис Уилт носила большой размер, но эти как-то чрезмерно раздуты. Возможно, из-за газов. Они разлагаются, и вот вам результат.
Когда пришло время идти обедать, аппетита у членов комиссии не было и большинство из них были изрядно под мухой.
Инспектору Флинту повезло меньше. Даже в лучшие времена он не любил присутствовать на эксгумациях, особенно если труп, ради которого требовалось его присутствие, проявлял столь настойчивое желание вернуться на место своего прежнего пребывания. Кроме того. Флинт никак не мог определиться, труп это или нет. Тело выглядело, как настоящий труп, и, безусловно, вело себя, как труп, правда, довольно тяжелый, но в области коленей у него было что-то заставлявшее предположить, что у этой штуки, чем бы она ни была, не все в порядке с анатомической точки зрения. Создавалось впечатление, будто у нее маловато суставов и слишком много плоти в тех местах, где ноги были вытянуты вперед и согнуты под прямым углом. Казалось, миссис Уилт потеряла не только жизнь, но и обе коленные чашечки. Именно это обстоятельство и делало работу Барни столь трудной и неприятной. После того как тело в четвертый раз соскользнуло назад в яму, Барни сам спустился туда, чтобы помочь снизу.
