Махин с трудом отделалась от мистера Духра под предлогом, будто у неё очень важное дело к министру финансов, и занялась своими комбинациями. Стараясь любым способом привлечь внимание господина министра к своему мужу и министерству, в котором он должен стать заместителем министра, она в то же время следила в оба за молодой дамой, по имени Гити-ханум Азиз, которую окружала целая толпа самых осторожных людей из государственного аппарата.
Временами она взглядом издали указывала на Гити-ханум, как бы давая этим понять находящимся вблизи и в отдалении от неё гостям, что она находится с этой молодой женщиной в более близких отношениях, чем можно было предположить до сегодняшнего вечера, и что именно она явилась причиной её присутствия среди гостей.
Что касается самой Гити-ханум, то, хотя она и не была беспомощной и до сих пор прекрасно справлялась со своими делами сама, на сегодняшнем банкете она, по-видимому, устала от этой надоедливой толпы, которая не оставляла её в покое и требовала не только внимания к себе, но и улыбок. По её беспомощным, молящим о сострадании взглядам, которые она бросала в сторону Махин Фаразджуй, было ясно, что она молча взывает к ней: «О великодушная, избавь меня от этих нахальных мужчин!»
Мистер Духр развязно подошёл к Гити-ханум, взяв себе в наперсники господина Ага Хосейна Боланд Бала, носившего громкое прозвище Высочайший. Этот господин, которого повсюду восхваляли и возвеличивали, как бы в подтверждение поговорки «Не бывать плешивому кудрявым», был ростом всего лишь один метр и четыре сантиметра. Он несколько лет защищал высшие интересы Ирана в стране, расположенной по ту сторону океана, и только недавно вернулся из этой ответственной, исторической для Ирана, командировки.
Другими словами, там он предлагал американцам использовать территорию Ирана для осуществления тех целей, которые один аллах ведает, к чему приведут. Его красноречие на английском языке пока привело лишь к тому, что американцы в виде компенсации надавали ему ложных обещаний.
Сей политический, в полном смысле этого слова, как его понимают европейцы, деятель, несмотря на свои шестьдесят с лишним лет, подобно ребёнку, который только-только начинает разговаривать, получает от каждого произносимого им слова такое огромное удовольствие, что не приведи господь мусульманину видеть и неверному слышать. Но особое удовольствие он получает, когда говорит на английском языке, и одной из удивительных особенностей, вложенных в него природой, является то, что всё услышанное на персидском языке он принимает с большими колебаниями и недоверием, но если то же самое сказать ему по-английски, он таращит свои глаза, с таким раболепием выслушивает и так благодарит собеседника, даже если тот говорит какую-нибудь благоглупость, что трудно передать.
Мистер Духр скромно и почтительно стоял возле стены, неподалёку от молодой дамы, и время от времени старался ввернуть в разговор реплику и показать свой исключительный ум, способности и знания, присущие уроженцам заокеанской страны. Что же касается дамы, то она, зная, что стоит ка этом базаре мистер Духр, какими делами он занимается и что может сделать, была не прочь завлечь и его в свои сети, но, к сожалению, в данный момент её больше интересовал другой, а именно его превосходительство господин Хосейн Боланд Бала.
Сидя в когда-то мягком, а теперь с вылезшими пружинами кресле господина Манучехра Доулатдуста, положив на колени квадратную, сплетённую из золотых колечек сумочку, она держала между пальцами американскую сигарету и, время от времени поднося её к тонким накрашенным губам, с надменным видом выпускала изо рта струйку дыма. Не желая молчать в присутствии представителя правительства могущественного государства, она обратилась к господину Хосейну Боланд Бала.
— Сегодня погода немного улучшилась.
— Да неужели?
— До полудня было тепло, светило солнце…
— Да что вы говорите?
— Я думаю, что теперь зиме уже пришёл конец.
— Не может этого быть!
— Вы сегодня изволили прийти один, ваше превосходительство?
— Да, горбан.
— А мадам разве не с вами?
— Нет, горбан.
— Почему?
— Да как вам сказать? Я сам удивляюсь, почему она не приехала.
— Замечательно, вы всегда всему удивляетесь.
— Неужели?
— Может быть, мадам сегодня нездорова?
— Я не буду удивлён, если она нездорова.
— Разве, когда вы шли сюда, её не было дома?
— Нет, почему, она была дома.
— Так что же случилось, что она с вами не пришла?
— Как вам сказать? Я сам удивляюсь, почему она не пришла.
Тут наконец терпение дамы лопнуло. Тем не менее она сдержала негодование и лишь сочла за лучшее переменить собеседника. Обернувшись к мистеру Духру, она сказала:
— Мистер Духр, вы в Америке тоже встречались с господином Боланд Бала или же познакомились с ним только здесь?
— Нет, я удостаивался чести видеться с ним и в Америке. Мне было необходимо посоветоваться с ним о делах, которые мне предстояли в Иране.
— А что, в Америке он тоже постоянно был в состоянии изумления?
Здесь господин Боланд Бала не удержался и решил пошутить:
— Ханум, я был в состоянии изумления даже тогда, когда находился в чреве матери.
На этот раз ханум тоже не осталась в долгу:
— Неужели?
— Да, ханум, и в этом нет ничего удивительного.
— Как же так? Это должно быть удивительно даже для вас самого.
— Конечно, ханум, я тоже удивлялся этому раньше, но потом привык.
Видя, что беседа приняла такую форму, мистер Духр понял, что участие в ней не сулит ему ни малейшей пользы и что в этот исторический день, на этом чрезвычайно важном банкете, где собрались все руководители государства и армии, где можно провести время с гораздо большей выгодой для себя, он просто тратит время на пустые разговоры. Он поставил свой бокал с виски, который держал в руке, на круглый стол, стоявший рядом, и направился в другую комнату, но в дверях совершенно неожиданно ему преградила путь широкоплечая, толстая женщина. Он хотел протиснуться мимо неё, однако дама была настолько полной, что загородила собой весь дверной проём. Рассмеявшись каким-то неприятным смехом, она сказала:
— Ну, что вы, мистер Духр, неужели вы думаете, вам удастся так легко вырваться из моих рук. Я уже два часа ищу вас, обливаясь потом, бегаю из одной комнаты в другую.
— Напрасно вы себя беспокоите, закон, о котором мы говорили, ещё не принят. Но заверяю вас, как только это произойдёт, ни ваш зять, ни ваша невестка не будут нами забыты. Мы, американцы, очень пунктуальны в выполнении своих обещаний.
— Дай бог, чтобы ваша опека над нами была вечной.
Мистер Духр только было собрался ответить мадам, как вдруг грубый, резкий голос заставил его содрогнуться. Его превосходительство господин Аболь Хасан Эхтеладж, главный директор Национального банка Ирама, утомлённый и огорчённый плохой игрой в бридж его превосходительства господина Ахмада Модабера, министра сельского хозяйства, встав из-за стола, расстроил игру, наговорил министру сельского хозяйства всё, что пришло ему на язык, и теперь срывал свою злость на господине Манучехре Доулатдусте, хозяине дома и организаторе банкета, который понёс так много расходов и претерпел столько забот. Ещё никогда в жизни господин Доулатдуст не попадал в такой переплёт. Как он ни потирал руки, как ни склонял подобострастно голову, как ни отвешивал смущённо низкие поклоны, стараясь сгладить конфликт, — на сей раз всё было бесполезно. Господин главный директор Национального банка был настолько возбуждён, что все эти обычно хорошо действующие средства на сей раз не возымели никакого действия.
— Нет, господин Доулатдуст, так дальше продолжаться не может! Я сейчас же отсюда в вашем присутствии позвоню начальнику кредитного отдела и, если даже он спит в объятиях своей супруги, вытащу его к телефону и дам указания завтра же, с самого утра, закрыть вам кредит в банке. Ваши спекуляции препятствуют осуществлению наших планов. Если из всех ваших операций должны извлекать прибыль только вы сами, то спрашивается, для чего же существуем мы? Вы парализовали всю нашу политику. В этой стране мы не в состоянии осуществить ни одного мероприятия, без того чтобы не столкнуться с вами.
— Но подумайте, господин главный директор, стоит ли в такой ответственный момент, когда идут выборы, чинить нам препятствия?
— Денежная политика правительства не имеет никакого отношения к выборам.
— Господин директор, подумайте, что вы говорите! Конечно, вы имеете могущественную опору и никто не посмеет посягнуть на ваше положение, но знайте, если вопрос станет остро, мы тоже сможем предпринять решительные шаги.
— Ах вот как! Вы угрожаете мне революцией? Нет, господин Доулатдуст, нас не запугаете! Такие противники, как вы, нам не страшны. А чтобы вы поняли, что я не из трусливого десятка, немедленно покажите мне, где у вас телефон. У меня срочное дело, и мне некогда тут с вами разглагольствовать.
