И Огурцов согласился! И все завертелось, закрутилось в бешеном темпе! Судорожные сборы — супруга прибежала с работы, охая и ахая, помогла собраться! — прыжок в машину… начальство… документы… билеты… деньги… аэропорт и самолет…
И тут Огурцов замер! Его сердце, гулко ухнув, провалилось куда-то далеко вниз, до самой земли, а все посторонние мысли исчезли, ибо прошедший по проходу мужчина чуть повернул голову вправо, и Огурцов увидел его четкий профиль! Это был профиль Посохина! Огурцов откинулся на спинку сиденья и смахнул пот со лба.
«Посохин… откуда?.. он же в психбольнице… он не мог… — растерянно думал доктор, — там режим… ему суд «принудительные меры медицинского характера» определил, а это не одним годом пахнет… А может, это не он? — думал Огурцов. — Надо сходить и посмотреть», — однако никак не мог себя заставить подняться с места.
«А вдруг он специально сел в этот же самолет, чтобы отомстить мне? Взорвет?» — думал он, чувствуя, как пот стекает по лицу и шее. Потом, поняв, что это уже паранойя, он решительно встал и пошел вперед, к тому месту, куда уселся Посо… то есть тот мужчина. Пройдя чуть вперед от того кресла, где сел «Посохин», Огурцов оглянулся. Мужчина сидел и спокойно читал какой-то журнал. Потом, видимо, краем глаза заметив остановившегося человека, поднял голову и вопросительно глянул в глаза Огурцова. Тот едва сдержал громкий вздох облегчения. Это был не Посохин. Он был чем-то похож, но явно не он…
— Что с вами? — раздался сзади женский голос. — Вы что-то хотели?
— Да, водички, минералки желательно, — ответил он стюардессе.
— Минуточку, проходите на свое место, я сейчас вам принесу. — И Огурцов пошел назад, краем глаза увидев, что мужчина снова уткнулся в свой журнал и никакой заметной эмоциональной реакции по поводу прихода-ухода Огурцова так и не проявил.
«Вот шизофреник, вот псих, — ругал он себя, усевшись в кресло, — так и действительно можно… того!»
А все треволнения начались после того громкого дела Посохина и убийства неустановленной женщины в подъезде соседнего дома. Когда Посохина задержали, с ним, конечно, работали, но работали так, для галочки, ибо алиби его было безупречным. В итоге к зиме Посохин был направлен в «психиатрический санаторий», розыск другого убийцы был приостановлен, и Огурцов, побывав по Посохину в качестве свидетеля на суде, потихоньку забыл про эти убийства, как и про десятки других, с которыми ему приходилось иметь дело по причине своей специальности. Так незаметно пролетела зима, началась весна. И вот однажды Огурцов, придя домой с работы — это было около четырех часов дня, — обнаружил на зеркале в прихожей конверт, на котором была единственная надпись: «Врачу Огурцову Д.И. — лично в руки». Сказать, что он сразу заподозрил неладное, он не мог: конверт как конверт, правда, без почтовых штемпелей. Он еще подумал, что это повестка в суд, и, вскрыв его, вытащил листочек бумаги, исписанный странным угловатым почерком с очень неровными буквами. Потом он об этом перестал думать, ибо прочитал:
«Нож, Мой любимый Нож. Если бы ты знал, Дима, как часто я его вижу во сне. Он разговаривает со мной и всегда говорит, что ему холодно и тоскливо лежать одному на дне болота. Он мне говорит, что потерпит и дождется, когда я выпишусь отсюда. И все бы это ничего, но иногда Мой Нож приходит ко мне, ложится под бок и начинает колоть меня — сначала потихоньку, а потом все сильнее и сильнее. Он крови хочет, он в холоде устал, он голодный. Во всем виноват ты, Огурцов. Я когда-нибудь выпишусь и найду Мой Нож. И знаешь, я отдам ему твою шею! Он всласть напьется и согреется. И тогда Мой Нож станет счастливым, а я ему позволю попить и моей крови. Я знаю, что так надо! Жди нас, Дима Огурцов, мы придем, обязательно придем вдвоем. Я тебе его покажу — ведь ты его не видел еще, да? Он красивый… Писать не могу больше, потому что — галоперидол. От него мои руки как зубчатые колеса двигаются… не слушаются меня… Жди… Жди!»
Понятно, что такое письмецо никому настроения не прибавит. Не прибавило и Огурцову. Он быстро собрал своих домашних и в три секунды выяснил, что письмо из почтового ящика принесла дочь еще утром.
— Фу! — вздохнул доктор с облегчением, — дочь принесла… А то я уж было подумал…
Он, естественно, сдал его куда следует, присовокупив свое заявление, и полиция начала проверку. В тот же день, возвращаясь из полиции, он поставил машину в гараж и увидел соседа, что жил в том подъезде, где летом была убита женщина.
— Иваныч, — начал сосед, — вот ты в морге работаешь, да?
— Ну, работаю, и что?
— А вот можно задать вопрос?
— Какой… да задавай, конечно!
— Скажи честно, там у вас часто привидения балуют? Ну, в морге?
— Какие привидения? Кого балуют? — недоуменно спросил Огурцов.
В ответ сосед рассказал, что они, жители подъезда, стали замечать, что у них в подъезде не все в порядке.
— Что именно? — довольно сухо спросил Огурцов, которому такие разговоры порядком надоели.
— Вот я ушел на работу и дверь закрыл на все замки, а когда пришел, то нижний был открыт, то есть не замкнут, а? Это что? И дома все в порядке.
— А что тут такого? Или забыл, как закрывал, или жена или еще кто приходил-уходил, — и Огурцов направился было домой. Но сосед ухватил его за рукав:
— Иваныч, я живу один. Мои уже месяц как к теще укатили, и ни у кого другого ключа нет! А у соседки из холодильника колбаса исчезла, а у… Понимаешь, у всех что-то да случается, причем такое, что объяснить нельзя, — и, помолчав, с уверенностью добавил: — Это привидение той, убитой женщины! Мы все так и решили. Надо поймать того, кто ее убил, и оно успокоится… — и, повернувшись, ушел.
Огурцов усмехнулся и сказал вслед:
— Обратитесь в МЧС — привидениями сейчас они тоже занимаются! — и тоже ушел, но все равно пару суток он нет-нет да задумывался о том, что сказал сосед. И в какой-то момент вспомнил, что все жители из всех девяти квартир того подъезда работают на режимном предприятии — в почтовом ящике! — и, за редчайшим исключением, с восьми утра и до шести вечера в подъезде нет никого! А соответственно, некто, имеющий ключи, может поработать «привидением». Только зачем? Если есть ключи — ограбь пару-тройку квартир и будь здоров! А если не грабит, то это кто-то из своих, из этого же дома. А если…
Он тогда позвонил Неделиной и рассказал ей о своих догадках. Та его выслушала и только посмеялась:
— Если бы ты знал, КАКмы всех жильцов из того дома просеяли и рассмотрели! Ведь было убийство, поэтому работали очень серьезно.
— И что? — спросил он.
— А ничего! Все впустую. Это кто-то со стороны.
— Слушай, — помолчав, спросил Огурцов, — а ты мне не дашь материалы почитать? Ну, те, которые о жильцах собраны?
После короткого молчания она сказала:
— Приходи в четыре часа. Почитаешь…
Но тут все посторонние мысли у Огурцова опять исчезли, потому что самолет так затрясло, что он судорожно вцепился руками в поручни и в голове мгновенно закрутились картины крушения самолетов и то, что от них осталось. И голос диктора:
— Из девяноста восьми пассажиров и восьми членов экипажа не уцелел никто!
Юра Негодин с детства был невезучим. Ему не везло всегда и во всем — ну, почти всегда и почти во всем, и в первую очередь ему не повезло с отцом. Почему не повезло? — спросите вы. Да все очень просто — у него никогда не было отца. Когда он был совсем маленьким, то часто спрашивал у мамы:
— А почему у всех есть папы, а у меня нету?
Но мама никогда не рассказывала, где у него отец. Она только отвечала, как штамповала:
— У тебя! Никогда! Не было! Отца! Забудь! Я для тебя — отец! Я для тебя — мама! — И все это говорилось таким тоном, что маленькому Юрику переспрашивать совсем не хотелось. Потом мальчик перестал спрашивать. Он просто знал это, и все! В школе Юра учился средне. Его оценками были тройки и четверки. Двоек он не получал, так как знал, что ему скажет мама. А вот пятерки, как он ни старался, получать почти не удавалось. Всегда был вопрос, который он не знал. То есть ему всегда чуть-чуть да не везло и в школе. На физкультуре зачастую не сдавал нормативы, и не потому, что был слабее, а просто потому, что не везло — то ломались кольца, то подкидная доска не срабатывала, то еще что-то. Девочки, которые ему нравились, никогда не обращали на него внимания. Да что там говорить: даже в автобусе, на котором он ездил в школу, ему ни разу не попался счастливый билет. Вот ни разу! У некоторых было по десятку таких билетиков, а у него — ни одного! Это ведь о чем-то говорит? И тем не менее мальчик, учась в последнем классе, заявил, что будет врачом, что пойдет учиться в медицинский! Над ним подхихикивали, крутили пальцем у виска, но он был тверд — только медицинский институт! И каково же было удивление всех «смехунов», когда Юра поступил! И стал учиться. И проучился четыре года. А потом его выгнали. Почему? А никто и никогда не узнал почему, а Юра никому и никогда не сказал, за что. За это обучение в течение четырех лет ему выдали диплом фельдшера, и поэтому в армии он служил в медсанчасти, а после «дембеля» без хлопот устроился работать фельдшером на станцию «Скорой помощи» в своем родном городке. Не самая плохая работа, хотя и не самая денежная. И работать бы там Юре Негодину до пенсии, но… Но тут снова проснулось и подняло свою мерзкую рожу врожденное Юркино невезение, если не сказать больше. Во время одного из вызовов машина «Скорой помощи», на которой он ехал, попала в аварию, и Юра — единственный из всех, кто был в машине, — получил серьезные травмы: множественные переломы костей таза, повреждения тазобедренных суставов. После года лечения в стационарах ему дали вторую группу инвалидности и неплохую пенсию — его травма была признана как несчастный случай на производстве. Вот так Юрка в тридцать лет стал инвалидом.
