Ознакомительная версия.
— Одного бандита я поймал, — произнес Гидеон Форсайт.
— Не понимаю, — сказал Моррис дрожащим голосом.
— Сейчас ты у меня все поймешь! — хмуро пообещал Гидеон.
— Я вам буду чрезвычайно признателен, если вы мне все объясните, — с неожиданным энтузиазмом воскликнул Моррис.
— Лично вас я не знаю, — продолжал Гидеон, приглядываясь к своему пленнику, который, впрочем, не оказывал ни малейшего сопротивления, — но это не важно, зато я знаю ваших друзей. Ведь это ваши друзья, не так ли?
— Не понимаю, — снова повторил Моррис.
— Вы имеете какое-то отношение к роялю? — грозно спросил Гидеон.
— К роялю? — крикнул Моррис, ухватив Гидеона за рукав. — Значит это вы тот самый другой. Где он? Где мой труп? Это вы получили мои деньги?
— Где ваш труп? Странно, очень странно, — задумчиво произнес Гидеон. — Вы хотите отыскать покойника?
— Я хочу? Да от этого все мое состояние зависит. Я потерял труп! Где он? Ведите меня туда!
— Ага, значит, вам нужен труп. А тому другому, Диксону, он тоже нужен?
— Какому еще Диксону? А, Майклу Финсбюри! Ну конечно, ему тоже нужен. Он его и потерял. Если бы не потерял, отхватил бы завтра тонтину.
— Майкл Финсбюри! Адвокат? — воскликнул Гидеон.
— Адвокат, адвокат, — ответил Моррис. — Но где труп?
— Значит, вот почему он впутал меня в это дело! Какой у него домашний адрес?
— Кингс-роад, номер 233. В какое «это дело»? — вопрошал Моррис, цепляя Гидеона за рукава.
— Я ничего уже не знаю, — ответил Гидеон и выбежал из вокзала.
Глава пятнадцатая
Возвращение Великого Вэнса
С вокзала Ватерлоо Моррис вернулся в состоянии, не поддающемся описанию. По натуре он был человеком скромным и ничего такого особенного о себе никогда не воображал. Знал, например, что не сумеет написать книгу, не способен удивить компанию показом каких-нибудь фокусов, короче говоря, не обладает ни одной из тех дарованных Богом способностей, что принято называть талантом. Но, признавая себя человеком средних достоинств, он считал, тем не менее, что и их ему вполне достаточно, чтобы преуспеть в жизни. Сегодня, однако, он вынужден был признать свое поражение; судьба победила его. Если бы мир был устроен так, чтобы из него можно было легко и непринужденно выйти, как из какого-нибудь увеселительного заведения, Моррис немедленно отказался бы от всех еще не испытанных удовольствий и с безмолвным удовлетворением перестал бы существовать. В данной ситуации был только один выход — вернуться домой. Как больная собака заползает под привычный диван, так и Моррису оставалось замкнуть за собой двери дома на Джон-стрит и тешиться своим одиночеством.
Когда он приближался к своему убежищу, уже темнело. Первой вещью, бросившейся ему в глаза, была одинокая фигура на ступеньках крыльца, которая то дергала за звонок, то принималась колотить в двери. Человек был без шляпы, в истрепанной до невозможности одежде, словом, имел вид бездомного нищего. Моррис узнал в нем Джона.
Первое инстинктивное намерение бежать уступило место глухой апатии, готовности покориться судьбе до конца. «Какая теперь в сущности разница?» — подумал Моррис и, вытащив из кармана ключ, поднялся на крыльцо.
Джон обернулся; лицо его выражало предельную усталость и ярость одновременно, а когда он узнал главу семьи, то набрал в грудь воздуху и сверкнул глазами.
— А ну, открывай двери! — приказал он, отступая на шаг.
— Я как раз и собираюсь это сделать, — ответил Моррис, отметив про себя: «Похоже, что он хочет меня пристукнуть».
Братья зашли в прихожую и закрыли за собой двери. Неожиданно Джон схватил Морриса за плечи и затряс его, как терьер трясет пойманную крысу.
— Ты, пес шелудивый, — процедил Джон сквозь зубы. — Тебе мало лоб расшибить! — после чего тряхнул его еще раз так, что голова Морриса звякнула о стену.
— Не бей меня, Джонни, это уже ничему не поможет.
— Заткнись! Теперь ты будешь меня слушать! — Джон зашел в столовую, сел в кресло, и сняв один из своих дырявых башмаков, стал растирать ступню руками. — Я охромел на всю жизнь. Что у нас на ужин?
— Ничего, Джонни.
— Ничего? Что ты плетешь? — рявкнул Великий Вэнс. — Не морочь мне голову.
— В самом деле, ничего нет, — объяснил брат. — Нечего есть, и купить не на что. Сам сегодня выпил только чашку чаю и съел сэндвич.
— Только сэндвич! — ехидно сказал Вэнс. — Это он, надо понимать, жалуется. Советую учесть: мое терпение кончилось. И вот что я тебе скажу: я хочу хорошенько пожрать и выпить. Иди, продавай свои сигнеты.
— Сегодня не получится — воскресенье.
— Я уже сказал тебе, что я хочу жрать!
— Ну что же делать, если никак нельзя?
— Болван! — крикнул Джон. — Или мы не уважаемые домовладельцы? Или нас не знают в гостинице, где бывал дядя Паркер? Ступай, и если через полчаса не вернешься и не будет накрыт стол, то сначала я тебя как следует отметелю, а потом пойду в полицию и все расскажу. Ты понял меня, Моррис Финсбюри? А если понял, то одна нога здесь, другая там.
Эта страстная речь подействовала даже на обессилевшего Морриса, он и сам почувствовал голод, посему спешно отправился выполнять приказ. Вернувшись, он застал Джона все еще обихаживающим свою ногу.
— Что ты хотел бы выпить, дорогой? — спросил Моррис, желая ублажить брата.
— Шампанского! — прозвучал ответ. — Того самого, с дальнего края полки. Потом бутылку старого портвейна, который так нравится Майклу, только осторожней, не встряхивай бутылку. И еще растопи камин, зажги лампу и закрой шторы. А то холодно стало, и темно уже. Потом можешь накрывать на стол. Да, и дай мне что-нибудь переодеться!
Когда ужин появился на столе, в комнате стало уютнее. Еда была превосходной. Острый мясной бульон, филе камбалы, бараньи котлеты с томатным соусом, ростбиф с кровью и жареным картофелем, пудинг, немного сыра и свежая зелень сельдерея — меню безукоризненно британское, но, несомненно, питательное.
— Слава тебе, Господи! — произнес Джон, вдыхая аппетитные запахи. — Кресло я поставлю спиной к огню. Последние две ночи были жутко холодные, никак не выгоню зябь из костей. Я буду сидеть здесь, а ты, Моррис, стоять вот тут и мне прислуживать.
— Но, Джонни, я тоже голодный, — пожаловался Моррис.
— Доешь, что останется. Ты только начинаешь платить по счету, золотце мое. И лучше не дразни британского льва! — Было что-то такое в голосе и выражении лица Великого Вэнса, когда он произносил эти слова, что Моррис не решился возражать. — Поехали! Налей для начала бокал шампанского, — продолжил кутить Джон. — О! Бульончик! Раньше мне казалось, что я не люблю бульона! А ты знаешь, как я сюда добрался?
— Нет, Джонни, откуда же мне знать?
— Я пришел пешком! — крикнул Джон. — Вот этими ножками! От самого Браундина, побираясь по дороге. Эх, посмотрел бы я на тебя побирающегося! Это ведь не так просто, как ты думаешь. Я изображал матроса с разбитого корабля из Блайта. Даже не знаю, где этот Блайт находится, но ты представляешь? — это прозвучало уже не столь воинственно — обратился к одному малому, школьнику еще наверно, так он велел мне завязать морской узел. И я его завязал, понимаешь? Завязал его! Но он сказал, что это не морской узел, а побирушный, а я сам понятно кто, и он на меня донесет. Потом еще выпрашивал у морского офицера. Ну, этот меня морскими узлами не морочил, зато заставил выслушать всю историю британского морского флота! Еще попалась вдова, торгующая леденцами, она ломоть хлеба дала. Один попутчик научил меня, как всегда можно добыть поесть — достаточно разбить витрину в магазине и попасть за решетку. Просто и гениально! Подай мне ростбиф!
— А почему ты не остался в Браундине? — осмелился спросить Моррис.
— Не пори чушь! А что бы я там ел? Газеты, тобой присланные? Оттуда надо было смываться, это я тебе точно говорю. Сначала мне верили в долг в пивной, я там изображал Великого Вэнса. Ты бы тоже так поступил, оказавшись в таком скотском положении. Один тип поставил мне пиво и закусон, мы поддали, рассуждая о всяких мюзик-холлах и о деньгах, которые я там зашибаю, а потом он велел мне спеть «Ее талия прекрасна», после чего сказал, что никакой я не Вэнс, даже и близко с ним не стоял, но я твердо стоял на своем. Пел-то я, конечно, хреново, но думал, что у них в захолустье и так сойдет. — Джон вздохнул. — Но меня доконал столяр…
— Наш хозяин?
— Вот именно. Начал разнюхивать, спрашивать, куда делись бочка и одеяла. Я его к черту послал; а что бы ты на моем месте сделал? А он заявил, что я все куда-то спрятал, а это все равно, что украл, и знаю ли я, чем мне это грозит. Тогда я здорово придумал, вспомнил, что он глухой как пень, и стал с ним разговаривать тихо-тихо, фигню всякую нести, но с вежливой миной и так тихо, что он ни слова не мог понять. «Я вас не слышу», — говорит. «Знаю, что не слышишь, старый козел, но мне это и надо», — отвечаю, а сам улыбаюсь, как манекен в витрине. «У меня со слухом неважно», — сообщает. «Интересно, что бы ты сказал, если бы услышал», — говорю, а сам как будто жестами пытаюсь объяснить. «Ну, ладно, — говорит он наконец, — я, к сожалению, глуховат, но полицейский вас наверняка хорошо поймет». Ну, он в одни двери, а я в другие. Оставил и спиртовку, и газеты, и тот журнал, что ты прислал. Ты что, пьяный был, когда его покупал? Название у него, как у одного из тех заведений, где дядя Джозеф выступает. Чепуха всякая про поэзию и о пользе глобусов. Для пациентов психушки чтение. О, вспомнил! «Атенеум» называется. Дурацкий журнал. Впрочем, как бы он ни назывался, мне он до лампочки. Так, теперь я немного лучше себя чувствую. Я посижу тут в кресле у камина; подай мне сыр, сельдерей и бутылку вина — нет, не в рюмку, лей в стакан, больше войдет. А потом сам можешь что-нибудь съесть, там рыба осталась, котлета и сколько-то шампанского вроде. Да-а-а! — восхищенно протянул подкрепившийся скороход. — Майкл был прав — это вино достойно своего названия! Люблю я Майкла, он ловкий, хитрый, книжки читает, даже «Атенеум» этот. Но не зануда, не трезвонит об этом везде, как некоторые. Кстати, раз уж речь зашла о Майкле, мне даже и спрашивать не надо, потому что с самого начала знал. Ты опять все провалил?
Ознакомительная версия.
