Одетый в униформу водитель с виллы Сербеллони возник на пороге сразу после завтрака, и, когда большой «мерседес» отъехал от крыльца гостеприимной итальянки, Моррис с облегчением вздохнул. Он не мог отделаться от впечатления, что Фульвия — колдунья и общение с ней чревато опасностью. По мере того как машина удалялась от окутанного тучами Милана, на небе стало проглядывать солнце, и вскоре на горизонте показались горные альпийские вершины. Теперь «мерседес» ехал вдоль озера, то и дело ныряя в тоннели, откуда сквозь каменные бойницы просматривались мелькающие, как в волшебном фонаре, зеленые берега и голубая водная гладь. Конечная цель — вилла Сербеллони — предстала
величественным и роскошным особняком на подветренном склоне мыса, разделяющего озёра Комо и Лекко. С балконов окруженного садами здания открывались великолепные виды на юг, восток и запад.
Морриса провели в прекрасно обставленный номер на третьем этаже, и он сразу вышел на балкон — вдохнуть воздуха, напоенного ароматами весенних цветов, и полюбоваться живописной панорамой. Внизу на террасе ученые обитатели особняка вкушали предобеденный аперитив. Поднимаясь к себе наверх, Моррис краем глаза увидел накрытые к обеду столы: карты меню, хрусталь и накрахмаленные салфетки. Он удовлетворенно оглядел окрестности: можно не сомневаться, что здесь ему понравится. Особенно радовало то, что все эти прелести предоставлены ему задаром. Чтобы поселиться в этом райском уголке, окружить себя угодливой прислугой, насладиться щедрой выпивкой и изысканной едой, ему достаточно было написать заявление.
Конечно, при этом необходимо иметь кое-какие заслуги — например, полученные в прошлом гранты, стипендии и подобные им вознаграждения. По мнению Морриса Цаппа, этим и привлекательна ученая жизнь. Ибо кто имеет, тому дано будет и приумножится[46]. Для начала требуется написать всего лишь одну — правда, чертовски умную — книгу, что, однако, не так просто, если вы молоды и только начали академическую карьеру, то есть тащите на себе полную преподавательскую нагрузку, осваиваете незнакомый материал, да к тому же недавно женились и ожидаете прибавления семейства. Однако благодаря чертовски умной книге вы получаете грант для написания второй — уже в более благоприятных условиях. Имея за плечами две книги, вы продвигаетесь по службе, сокращаете преподавательские часы и можете читать курсы по интересующим вас предметам. Что позволяет вам накопить материал для следующей книги, на создание которой, соответственно, уходит гораздо меньше времени. С таким заделом вы получаете постой иную преподавательскую ставку, дальнейшее повышение но службе, более щедрые и престижные гранты и еще больше послабления в смысле чтения лекций и административной работы. Теоретически, венцом карьеры может стать полная профессорская ставка при полном отсутствии нагрузки и нескончаемом творческом отпуске. Моррис еще не вполне достиг вожделенного предела, но упорно работал над его приближением.
Вернувшись в прохладную тень своего номера, Моррис обнаружил в смежной комнате кабинет. На просторном письменном столе с обитой кожей столешницей лежала аккуратная стопка почты, переправленной в Белладжо в соответствии с его распоряжением. Среди писем была телеграмма из Австралии от некоего Родни Вейнрайта (Моррис толком и не помнил, кто это) с извинением за задержку доклада для конференции в Иерусалиме. По поводу этой же конференции прислал запрос и Говард Рингбаум — очевидно, еще не зная о том, что Моррис его доклад отклонил. Еще одно письмо было от адвоката Дезире насчет денег для обучения близнецов. Моррис отправил все эти послания в мусорную корзину и, вставив в электрическую пишущую машинку лист почтовой бумаги с гербом виллы Сербеллони, настучал письмо Артуру Кингфишеру: начав с напоминания, что несколько лет тому назад они вместе вели семинар по символизму в Институте английского языка, он далее упомянул, что наслышан о блестящей программной речи Артура Кингфишера на недавней чикагской конференции «Кризис знака», и в самых лестных выражениях попросил оказать ему честь, прислав ксерокопию или оттиск упомянутой речи. Закончив, Моррис перечел письмо. Не слишком ли оно подхалимское? Пожалуй, нет, и в этом заключается еще один закон академической жизни:перехвалить собрата по профессии практически невозможно.Не намекнуть ли ему на заинтересованность в профессорской должности при ЮНЕСКО? Нет, рановато. Время активного продвижения товара на рынок впереди. А это письмо — просто ненавязчивое, предварительное напоминание о себе сильному мира сего. Лизнув клапан конверта, Моррис крепко запечатал его волосатым
кулаком. По дороге на Террасу с аперитивами он бросил послание в почтовый ящик, предусмотрительно поставленный в гостиной.
Робин Демпси вернулся в Дарлингтон в растрепанных чувствах. После того как Анжелика сыграла с ним злую шутку (не только его щеки, но и ягодицы начинали пылать пожаром при мысли о том, что этот ирландский недоумок подсматривал из стенного шкафа за его приготовлениями к свиданию), последовал еще один день, полный раздражения и разочарований. На заседании оргкомитета конференции под председательством Филиппа Лоу (который явился в самый последний момент, взъерошенный и запыхавшийся) предложение Робина провести следующую конференцию в Дарлингтоне было отклонено и голосование завершилось в пользу Кембриджа. Затем, зайдя в свой бывший дом, чтобы взять детей на прогулку, он случайно подслушал их разговор о том, что никуда идти им неохота. В конце концов Дженет убедила их пойти прогуляться с отцом и при этом дала понять Робину, что вторую половину дня она намерена провести в постели со своим дружком Скоттом, стареющим хиппи, который в свои тридцать пять лет продолжал носить джинсовый прикид и волосы до плеч. Скотт подрабатывал фотографом, но заказы получал редко, поэтому одной из многочисленных претензий Робина к бывшей жене было то, что часть его алиментов идет на сигареты и фотообъективы для великовозрастного шалопая.
Шестнадцатилетняя Дженнифер и четырнадцатилетний Алекс мрачно потащились за отцом в центр города, где отказались от похода в картинную галерею и в Музей науки, и вместо этого пошли копаться в пластинках в музыкальных магазинах и примерять одежду в модных бутиках. И лишь после того как Робин купил каждому по пластинке и паре джинсов, они оживились и даже снизошли до разговора с ним за гамбургерами с жареной картошкой, которые заказали себе на обед. Однако разговор настроения Робину не поднял, поскольку изобиловал именами поп-музыкантов, о которых он не имел ни
малейшего представления, и хвалебными отзывами о Скотте, который, похоже, знал о них все,
А день все тянулся и тянулся. От гамбургеров, легших поверх деликатесов средневекового банкета, у Робина вспучило живот, так что дорога в Дарлингтон была мало приятной. Домой он добрался к вечеру. В его небольшом современном домишке с сугробом почты под дверью был холодно и неуютно. Робин прошелся по комнатам, включая на ходу радио, телевизор и камины, чтобы разогнать тоску и одиночество, но безуспешно. Не разложив дорожных вещей, он снова сел в машину и отправился в университетский компьютерный центр.
Как и следовало ожидать, там все еще торчал Джош Коллинз, старший преподаватель кафедры вычислительных машин, — он сидел один-одинешенек в ярко освещенном зале и работал над программой. Некоторые утверждали, что Джош никогда не покидает компьютерного центра, что у него вообще нет дома и что он устраивается на ночь на полу среди гудящих, щелкающих и мигающих лампочками компьютеров.
— Привет, Джош! Что новенького? — с напускной веселостью спросил Робин.
Джош посмотрел на него, оторвавшись от компьютерной распечатки.
— «Элиза» прибыла, — сказал он.
— Правда? Отлично! — сказал Робин Демпси. Именно такое развлечение было бы ему сейчас весьма кстати.
«Элиза», названная в честь героини «Пигмалиона», на самом деле была программой, позволяющей компьютеру говорить, то есть вести связную беседу с пользователем на естественном языке посредством дисплея. Предполагалось, что диалог с компьютером контекстуально ограничен и идет по четко определенным правилам, согласно которым машине в разговоре принадлежит ведущая роль, основанная на множестве ответов на вопросы, которые с наибольшей вероятностью возникают в выбранном контексте. Идеальной моделью для «Элизы» послужила беседа между психиатром и пациентом как один из самых отрегулированных ситуационных дискурсов.
ком. По дороге на террасу с аперитивами он бросил послание в почтовый ящик, предусмотрительно поставленный в гостиной.
Робин Демпси вернулся в Дарлингтон в растрепанных чувствах. После того как Анжелика сыграла с ним злую шутку (не только его щеки, но и ягодицы начинали пылать пожаром при мысли о том, что этот ирландский недоумок подсматривал из стенного шкафа за его приготовлениями к свиданию), последовал еще один день, полный раздражения и разочарований. На заседании оргкомитета конференции под председательством Филиппа Лоу (который явился в самый последний момент, взъерошенный и запыхавшийся) предложение Робина провести следующую конференцию в Дарлингтоне было отклонено и голосование завершилось в пользу Кембриджа. Затем, зайдя в свой бывший дом, чтобы взять детей на прогулку, он случайно подслушал их разговор о том, что никуда идти им неохота. В конце концов Дженет убедила их пойти прогуляться с отцом и при этом дала понять Робину, что вторую половину дня она намерена провести в постели со своим дружком Скоттом, стареющим хиппи, который в свои тридцать пять лет продолжал носить джинсовый прикид и волосы до плеч. Скотт подрабатывал фотографом, но заказы получал редко, поэтому одной из многочисленных претензий Робина к бывшей жене было то, что часть его алиментов идет на сигареты и фотообъективы для великовозрастного шалопая.
