ком. По дороге на террасу с аперитивами он бросил послание в почтовый ящик, предусмотрительно поставленный в гостиной.
Робин Демпси вернулся в Дарлингтон в растрепанных чувствах. После того как Анжелика сыграла с ним злую шутку (не только его щеки, но и ягодицы начинали пылать пожаром при мысли о том, что этот ирландский недоумок подсматривал из стенного шкафа за его приготовлениями к свиданию), последовал еще один день, полный раздражения и разочарований. На заседании оргкомитета конференции под председательством Филиппа Лоу (который явился в самый последний момент, взъерошенный и запыхавшийся) предложение Робина провести следующую конференцию в Дарлингтоне было отклонено и голосование завершилось в пользу Кембриджа. Затем, зайдя в свой бывший дом, чтобы взять детей на прогулку, он случайно подслушал их разговор о том, что никуда идти им неохота. В конце концов Дженет убедила их пойти прогуляться с отцом и при этом дала понять Робину, что вторую половину дня она намерена провести в постели со своим дружком Скоттом, стареющим хиппи, который в свои тридцать пять лет продолжал носить джинсовый прикид и волосы до плеч. Скотт подрабатывал фотографом, но заказы получал редко, поэтому одной из многочисленных претензий Робина к бывшей жене было то, что часть его алиментов идет на сигареты и фотообъективы для великовозрастного шалопая.
Шестнадцатилетняя Дженнифер и четырнадцатилетний Алекс мрачно потащились за отцом в центр города, где отказались от похода в картинную галерею и в Музей науки, и вместо этого пошли копаться в пластинках в музыкальных магазинах и примерять одежду в модных бутиках. И лишь после того как Робин купил каждому по пластинке и паре джинсов, они оживились и даже снизошли до разговора с ним за гамбургерами с жареной картошкой, которые заказали себе на обед. Однако разговор настроения Робину не поднял, поскольку изобиловал именами поп-музыкантов, о которых он не имел ни
малейшего представления, и хвалебными отзывами о Скотте, который, похоже, знал о них все.
А день все тянулся и тянулся. От гамбургеров, легших поверх деликатесов средневекового банкета, у Робина вспучило живот, так что дорога в Дарлингтон была мало приятной. Домой он добрался к вечеру. В его небольшом современном домишке с сугробом почты под дверью был холодно и неуютно. Робин прошелся по комнатам, включая на ходу радио, телевизор и камины, чтобы разогнать тоску и одиночество, но безуспешно. Не разложив дорожных вещей, он снова сел в машину и отправился в университетский компьютерный центр.
Как и следовало ожидать, там все еще торчал Джош Коллинз, старший преподаватель кафедры вычислительных машин, — он сидел один-одинешенек в ярко освещенном зале и работал над программой. Некоторые утверждали, что Джош никогда не покидает компьютерного центра, что у него вообще нет дома и что он устраивается на ночь на полу среди гудящих, щелкающих и мигающих лампочками компьютеров.
— Привет, Джош! Что новенького? — с напускной веселостью спросил Робин.
Джош посмотрел на него, оторвавшись от компьютерной распечатки.
— «Элиза» прибыла, — сказал он.
— Правда? Отлично! — сказал Робин Демпси. Именно такое развлечение было бы ему сейчас весьма кстати.
«Элиза», названная в честь героини «Пигмалиона», на самом деле была программой, позволяющей компьютеру говорить, то есть вести связную беседу с пользователем на естественном языке посредством дисплея. Предполагалось, что диалог с компьютером контекстуально ограничен и идет по четко определенным правилам, согласно которым машине в разговоре принадлежит ведущая роль, основанная на множестве ответов на вопросы, которые с наибольшей вероятностью возникают в выбранном контексте. Идеальной моделью для «Элизы» послужила беседа между психиатром и пациентом как один из самых отрегулированных ситуационных дискурсов.
Программа вызвала большой интерес у лингвистов, изучающих системные аспекты речевого взаимодействия.
— Можно попробовать? — спросил Робин.
— Пожалуйста. Садись за машину, что стоит в углу. Когда я кивну, набери на клавиатуре «Привет!»
Робин устроился за терминалом, состоящим из клавиатуры и дисплея. Джош отнес большую бобину с магнитной лентой в отделенную стеклянной перегородкой комнату, в которой находился большой компьютер, и вскоре подал Робину знак, что программа запущена.
— ПРИВЕТ! — напечатал Робин на клавиатуре.
— ПРИВЕТ! КАК САМОЧУВСТВИЕ? — немедленно отозвалась на дисплее «Элиза».
— ХУЖЕ НЕКУДА, — ответил Робин.
— ЧТО ИМЕННО ВЫ ХОТИТЕ ЭТИМ СКАЗАТЬ?
— НАСТРОЕНИЕ ПОДАВЛЕННОЕ.
— ПОЧЕМУ У ВАС ПОДАВЛЕННОЕ НАСТРОЕНИЕ?
— ПОТОМУ ЧТО МНЕ ОДИНОКО.
— У ВАС ЕСТЬ СЕМЬЯ?
— НЕТ.
— У ВАС ЕСТЬ ДРУЗЬЯ?
— ПО-МОЕМУ, НЕТ.
— ПОЧЕМУ ТАК ПОЛУЧИЛОСЬ?
Робин Демпси задумался и потом напечатал ответ:
— НЕ ЗНАЮ.
— ВЫ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО НЕ ЗНАЕТЕ ИЛИ НЕ ХОТИТЕ ОТВЕЧАТЬ?
Робин Демпси залился краской и быстро напечатал: «КОГДА-ТО У МЕНЯ БЫЛИ ДРУЗЬЯ». -КОГДА ЭТО БЫЛО? — ДО ЖЕНИТЬБЫ.
— ВЫ НЕ СКАЗАЛИ МНЕ, ЧТО ЖЕНАТЫ. -Я РАЗВЕДЕН.
— РАССКАЖИТЕ О ВАШЕМ РАЗВОДЕ. Робин Демпси без остановки печатал минут пятнадцать, пока не сообразил, что за спиной у него стоит Джош Коллинз.
— В чем дело? — спросил он холодно, заслоняя экран от Джоша.
— Все в порядке, Робин? — Да, благодарю. — Интересно? — Очень.
— Можно прочесть распечатку? — Нет, — отрезал Робин, — нельзя.
Феликс Скиннер, пробежав глазами присланную Персом аннотацию, пришел к выводу, что книга обещает быть Интересной. «Но прежде чем подписать контракт, нам следует получить внешнюю рецензию, — сказал он. — Кого бы попросить об этом?»
— Я уж точно не знаю, мистер Скиннер, — сказала его секретарша Глория, положив ногу на ногу и пригладив рыжеватые кудри. Она терпеливо дожидалась указаний Скиннера, держа наготове блокнот и карандаш. Проработав у него пару месяцев, Глория уже привыкла к манере своего босса думать вслух, задавая вопросы, ответы на которые ей знать было не дано.
Феликс Скиннер обнажил в улыбке желтые клыки: он впервые заметил, какие у Глории стройные ножки.
— Что вы скажете насчет Филиппа Лоу?
— Лоу так Лоу, — согласилась Глория. — У нас есть его адрес?
— С другой стороны, — сказал Феликс, назидательно подняв указательный палец, — может быть, его привлекать и не стоит. Мне показалось, что он приревновал меня к молодому Мак-Гарриглу, когда я проявил к тому интерес. Возможно, он будет не вполне объективен.
Глория, искусно подавив зевок, сняла с джемпера пушинку. Феликс прикурил новую сигарету от дымящегося в его пальцах окурка и бросил восхищенный взгляд на ее бюст.
— Знаете, кого мы попросим? — торжествующе сказал он. — Редьярда Паркинсона.
— Это имя мне встречалось, — уверенно сказала Глория. — Он из Кембриджа?
— Из Оксфорда. Между прочим, я у него учился. Может, сначала ему позвонить?
— Наверное, лучше сначала позвонить, мистер Скиннер.
— Мудрый совет, — сказал Феликс Скиннер и потянулся к телефону. Набрав номер, он откинулся в кресле и снова одарил Глорию клыкастой улыбкой. — Знаете, Глория, я думаю, вам пора называть меня просто Феликс.
— О, мистер Скиннер… — зардевшись от оказанной чести, сказала Глория. — Благодарю вас.
Скиннер сразу же дозвонился до Редьярда Паркинсона. (Тот консультировал аспиранта, но вахтер Колледжа Всех Святых имел указание в любое время соединять профессора со всеми, кто звонит из других городов. Междугородный звонок обычно предвещал книжную рецензию.) Однако рецензировать проспект книги Перса МакГарригла Паркинсон отказался.
— Извините, голубчик, мне сейчас не до того, — сказал он.-. На следующей неделе в Ванкувере мне вручают почетную степень. Когда мне об этом сообщили, я не сразу сообразил, что придетсялететьтуда для ее получения.
— Да, какая тоска, — посочувствовал Феликс Скиннер. — А кого-нибудь еще вы могли бы порекомендовать? Речь идет о современном восприятии Шекспира и компании под влиянием Т. С. Элиота.
— О восприятии? Мне это о чем-то напоминает… Ах да, вчера я получил письмо о конференции на подобную тему. От фрица по фамилии Турпиц. Вам он знаком?
— Да. Между прочим, мы опубликовали перевод его последней книги.
— Попробуйте обратиться к нему.
— Неплохая идея, — сказал Феликс Скиннер. — Странно, что я сам о нем не вспомнил.
Он положил трубку и продиктовал Глории письмо Зигфриду фон Турпицу, прося его поделиться мнением о проспекте МакГарригла и предлагая гонорар в двадцать пять фунтов или книги издательства «Леки, Уиндраш и Бернштейн» общей стоимостью пятьдесят фунтов.
— Глория, вложите, пожалуйста, в письмо наш каталог и, разумеется, ксерокопию проспекта МакГарригла. — Потушив сигарету, он взглянул на часы. — Не пора ли отдохнуть от трудов праведных? Сегодня кто-нибудь приглашен на обед?
