— Это неслыханно, — рыдала мама, с зубовным скрежетом раздирая на себе одежды.
— Он ненормальный. Ты идиот. Ты ненормальный, — повторял бледный потрясенный отец.
— Пятьдесят пять и шикса5, — стонала тетя Роза, хватая нож для бумаг и поднося его к глазам.
— Я люблю ее, — протестовал я.
— Она тебя в два раза старше! — орал дядя Луи.
— Ну и что?
— То, что этому не бывать! — ревел отец и заклинал меня Торой.
— Он женится на маме своей подружки, — хрипела тетя Тилли, оседая на пол без чувств.
— Может, они муниты6? — предполагал дядя Луи. — Может, они его загипнотизировали?
— Идиот! Дебил! — шептал отец.
К тете Тилли вернулись чувства, она уставилась на меня, вспомнила, что случилось, и отключилась снова. Преклонив колени в углу дальней комнаты, тетя Роза на все лады бормотала «Шма Исраэль».
— Господь покарает тебя, Харольд, — вскричал отец. — Господь прилепит твой язык к нёбу твоему, и погибнут все овцы твои, и все волы твои, и десятая часть от плодов твоих, и…
Но я женился на Эмили, и самоубийств не произошло. Присутствовали трое ее детей и с дюжину знакомых. Свадьбу устроили у Конни, шампанское лилось рекой. Мои опоздали: надо было сначала исполнить давнее обещание — принести в жертву агнца.
Танцевали, веселились, вечер удался на славу. В какой-то момент я оказался в спальне наедине с Конни. Мы подтрунивали друг над дружкой и вспоминали наш роман, его взлеты и падения, и каким желанным я был для нее когда-то.
— Это было упоительно! — воскликнула она.
— Что поделаешь, с дочкой сорвалось, пришлось отыграться на маме. А…
Но в следующее мгновенье я почувствовал во рту язычок Конни.
— Какого черта? — спросил я, отстраняясь. — Напилась?
— Ты меня так заводишь — не представляешь! — и она повалила меня на кровать.
— Что на тебя нашло? Ты что, нимфоманка? — сказал я, поднимаясь на ноги, но, конечно, возбужденный ее внезапным натиском.
— Я должна переспать с тобой. Если не сейчас, то как можно скорее, сказала она.
— Со мной? С Харольдом Коэном? С тем парнем, что жил с тобой? И любил тебя? Которому было запрещено приближаться к тебе ближе чем на двадцать три сантиметра, потому что он стал напоминать тебе Дэнни? Это со мной ты хочешь переспать? С олицетворением твоего братишки?
— Теперь же совершенно другой расклад! — сказала она, тесно прижимаясь ко мне. — Женитьба на маме сделала тебя моим папочкой.
Она снова поцеловала меня и перед тем как вернуться к гостям добавила:
— Не волнуйся, папуля. У нас будет еще масса случаев.
Я опустился на кровать и уставился в окно. Я думал о своих стариках и о том, не пора ли кончать с театром и возвратиться в училище при синагоге. Через приоткрытую дверь мне были видны Конни и Эмили: обе смеялись, болтая с гостями. А на кровати в спальне сидела жалкая поникшая фигурка, и все, что она могла пробормотать себе под нос, было давнее выражение моего дедушки, звучавшее так: «Ой, вей».