Генерал был тут завсегдатаем. Додик денег с него не брал, да генерал и не предлагал. Понимал, что так вот, поглощая харчо и шашлык, обеспечивает Додику защиту от вымогательств его земляков — криминальных авторитетов. Будь на то Додикина воля — он бы генералу и спальню тут оборудовал, и Полкану будку из красного дерева изобразил бы. Но генерал предпочитал спать со своей Марьиванной на добытой когда-то в спецраспределителе финской кровати из карельской березы. Полкан же довольствовался ковриком из старой генеральской шинели в прихожей под вешалкой из оленьих рогов. Эту вешалку, так же как и спальный гарнитур, любовно перевезли с прежнего места обитания на 2-й Фрунзенской.
Добытый Додиком из глубин ресторана сонный бармен принялся варить кофе, а Додик самолично расчистил стол у окна, усадил дорогого гостя и принялся вливать ему в уши свои горести. Генерал слушал его вполуха. Горести Додика были хорошо ему известны. Более всего его печалили непомерные цены на Дорогомиловском рынке и наезды санитарной и пожарной инспекций, паразитирующих на его трудовом теле кормильца и поильца всего жилого комплекса. И не мог бы генерал поговорить с кем надо, чтобы отстали уже эти кровососы. Воеводин кивал и соглашался, думая, впрочем, о своем.
У Потапыча были заботы поважнее. Вчера ему позвонил сам Платон Воротилкин.
— Михаил Потапович, уважаемый, не отвлекаю?
— Что вы, Платон Андреевич, от чего вы можете отвлечь старика-пенсионера?
— Не скромничайте, Михаил Потапович, не скромничайте. Просьбица к вам есть деликатного свойства. Не могли бы мы с вами встретиться, так, по-соседски?
— Куда прикажете явиться?
Воротилкин на том конце провода замялся.
— Если я попрошу вас спуститься в мой персональный гаражик на минус первом этаже сегодня часиков в девять вечера?
— Без вопросов, уважаемый Платон Андреевич.
— Ну вот и славненько.
Без пяти девять генерал был уже на месте — у входа в персональный отсек паркинга, который занимал заместитель городского главы. Воротилкина не было. Джип сопровождения стоял посреди отсека, охранники, распахнув двери, резались в карты с водителем. Завидев Потапыча, быстро подобрались и выпрыгнули из машины, застегивая на ходу пиджаки и поправляя заушные рации.
— Вы куда? — преградили дорогу Потапычу.
— Платон Андреич стрелку мне тут назначил.
— Проходите к его машине, располагайтесь на правом заднем сиденье.
Потапыч втиснулся на кожаное сиденье представительского «мерса». Сиденье было немаленькое, но генерал все же был больше. Он заерзал, устраиваясь поудобнее. Воротилкин появился вместе с сигналами точного времени, которые издавали генеральские часы. Точность генерал уважал.
Водила при виде шефа завел двигатель, вышел из машины и услужливо открыл Воротилкину заднюю левую дверь. Платон Андреич впорхнул в авто, и дверь с легким магнитным чпоком закрылась за ним… Они беседовали под хрипящий из стереоколонок «мерса» голос Высоцкого. «В заповеднике, вот в каком — забыл — жил да был козел, роги длинные…» — повествовал певец-бунтарь о типичном пути российских козлов.
Поручкавшись с генералом, Воротилкин не стал разводить антимонии, в изложении своей мысли был ясен и краток.
— Я, собственно, как раз про наш заповедник. То есть не совсем теперь наш, бывший наш, а теперь городской, — начал заместитель городского главы.
…Между «Золотыми куполами» и помойкой гаражного кооператива «Ребус», там, где теперь возводили «Чертов палец», был крутой косогор, заросший сорным леском. В этом леске в годы перестройки совершенно оголодавшие работники посольств бывших соцстран, расположенных через дорогу, добывали экологически нечистые шампиньоны, умудрявшиеся расти здесь среди прогнивших глушителей и лужиц отработанного масла. В те времена земли в Москве еще было навалом, помойки и пустоши в изобилии водились вокруг каждого промышленного и непромышленного предприятия, включая дипломатический квартал. Вот такую обширную пустошь в иссохшем на нет, но когда-то полноводном русле речки Старицы выделил Сене Аполлонскому под застройку старый градоначальник. «Смотри не утони, — предупредил со смехом. — Двое до тебя уже пробовали эту топь покорить, да увязли по самые уши». Впрочем, градоначальник уже слышал, что Балтийское море оказалось Сене по колено, а остальные моря ему абсолютно по. «Вижу цель, не вижу препятствий», — говорил Сеня и брал штурмом дворцы, банки, самолеты и женщин.
Получив бросовое неудобье, Сеня вытряс денег у московских скруджей, уложил в топь годовой выпуск свай крупного столичного ЖБК и за пять лет вырастил грибную семейку «Золотых куполов» на пятьсот квартир и полсотни офисов. Такого в Москве еще не было — «Купола» стали первым городом в городе, со своим банком, фитнесом и стоматологической клиникой, не говоря уж про рестораны и магазины. Сорный лесистый косогор, хоть и оказался за пятном застройки, был почищен, огорожен и заселен горными козлами, бухарскими ослами и среднерусскими кроликами.
С первым козлом, контрабандой привезенным из Армении с документами агнца на закланье, случился казус. Козел посмотрел на распаковавших ящик новоиспеченных служителей заповедника — вчерашних узбекских дехкан — мутным желтым глазом, сгруппировался и сиганул через изгородь. Напрасно искала его поднятая по тревоге отдыхавшая от смены охрана «Куполов» — козел бесследно сгинул в лабиринтах гаражного кооператива «Ребус». После этого случая изгородь была надстроена с учетом козлиной прыгучести — и вновь завезенные козлы уже плодились и размножались в рамках отведенной им территории.
Ослы же с самого начала оказались покладистыми, любили потереться о дорогие прикиды посетителей, пожевать оброненные перчатки и трубные звуки издавали только от крайнего возмущения. Парнокопытные плодились как кролики, несмотря на близость никогда не умолкающей трассы и любовь местного населения к ночным фейерверкам. Про кроликов и говорить нечего — служители заповедника не успевали сколачивать все новые и новые домики для ушастого потомства. И даже теперь, когда рядом день и ночь грохотала стройка, козлы и ослы благоденствовали как ни в чем не бывало, и даже предпринимали попытки межвидового спаривания.
Вовлечение в бизнес парнокопытных моментально сказалось на уровне продаж — квартиры в «Куполах» стали раскупаться, как брендовые шмотки на парижских распродажах, — только не за полцены, а за две цены от первоначальной. Это уж много позже, когда Аполлонского подкосил кризис, город вспомнил про незаконный захват земли и забрал облагороженный и унавоженный склон обратно в муниципальную собственность…
— Так вот, про заповедник, — продолжил Воротилкин. — Угрозу он представляет, уважаемый Михал Потапыч, с санитарной точки зрения. Про козлиное бешенство слышали? Нет еще? Слава богу, журналюги, значит, не успели раструбить. А мне вчера главный санитарный врач Щенков доложил: опасность, говорит, уважаемый Платон Андреевич, прямо у вас под носом. Смотрите, говорит, детей своих в заповедник ваш козлиный не пускайте.
Генерал похолодел. Внучка Машенька таскала его в заповедник каждый день — смотреть, как размножаются кролики.
— Так закрыть его к едрене фене и козлов всех ликвидировать!
— Так мы действовать, к сожалению, не можем! Про партию любителей козлов, надеюсь, слышали?
Генерал не слышал, но неосведомленность решил не показывать.
— Так вот, они же нас забрыкают! Скажут, что про бешенство специально придумали, чтобы партию их дискредитировать! А у нас в комплексе, скажу вам по секрету, есть их сторонники.
— И что же делать?
— Козлов нужно срочно вывезти за городскую черту, в спецрезервацию, на карантин. Ну и ослов на всякий случай тоже! Тихо, ночью. О чем я вас и хочу попросить.
Генерал опешил.
— Позвольте, Платон Андреич, я ведь даже не охотник.
— Да какая же тут охота, милейший Михаил Потапович, это же этапирование, так сказать, заключенных. Из колонии на спецпоселение. Ну и потом, я же не прошу вас принимать личное участие. Организуйте, так сказать, процесс.
— Но почему же я? Козлов же надо сначала захватить. У нас ведь есть на это полковник Голубь, ну этот, который в «Альфе» десять лет. У него теперь частное захватное предприятие…
— Вот-вот, вы его и организуйте. Как старший по званию.
— И в какие сроки?
— Срочнее не бывает!
Отказать Воротилкину Потапыч не мог. Нет, генерал от Воротилкина никак не зависел и ничего ему не был должен. Но, будучи человеком военным, он привык к чинопочитанию и беспрекословному подчинению государственным авторитетам. Ну и потом, дело-то общее. У Воротилкина — дети, у Воеводина — внучка, а у Голубя — ручная коза, которую он на поводке выгуливает в заповеднике среди козлов. Заразится бешенством в одну минуту — и поминай как звали. Воеводин силился вспомнить, как собственно зовут козу Голубя. Матильда? Сильвия? Эсмеральда! В честь Квазимодо, он же говорил!
