– А у вас есть рассказы про Путина? – спросил Василий.
– Есть. Но такие… критические как бы… Типа иронические. Как, помните, у Зощенко Ленин ел чернильницы…
Василий рассердился:
– Как это можно есть чернильницы? Чушь какая-то! Не смешно. Человек государством руководит, а вы смеетесь. Нехорошо.
Тут пришла медсестра и говорит:
– Ложитесь. Штаны снимайте. Уколы делать будем. А вы, женщина, рассказывайте в другом месте о том, кто ест чернильницы, а кто – нет (она слышала конец разговора). Больница – дело серьезное. Шутить будете дома.
Депардье против тунеядцев
«Белорусские тунеядцы» (вон почему-то Депардье на них ополчился, поддержав закон об их штрафовании) звучит так же абсурдно, как, например, «туркменские водолазы».
– «Казахские графоманы» звучит более органично (сказала мама и посмотрела на меня выразительно).
Приключения красного чемоданчика
Ехала в маршрутке – с красным чемоданом.
Чемодан я поставила впереди, около шофера, – так он и стоял, одинокий бесхозный красный чемодан.
Тут зашла активная тетка и говорит:
– Чей чемодан?
– Мой, – сказала я.
– А в нем что?
– Книги.
– Какие еще книги? – спросила тетка подозрительно.
– Одинаковые.
– Одинаковые книги в одном чемодане?
– Ну да, – сказала я. – Хотите покажу?
– Давайте, – сказала тетка.
Я открыла чемодан, и тетка увидела три мои одинаковые книги.
– А зачем одинаковые? – спросила она в недоумении.
– А вдруг у них есть какое-то отличие? Вот я их и сверяю.
Тетка как бы незаметно покрутила пальцем у виска.
Потом спросила:
– А про что книги-то?
– Про разное.
– Одинаковые книги про разное? – спросила тетка, явно довольная тем, что поставила меня в тупик.
– Но это же лучше, чем разные – про одинаковое, – произнесла я раздумчиво-философски.
– Не спорю, – вдруг согласилась тетка. – А кто такая эта Диляра Тасбулатова?
– Черт ее знает. Наверно, тетка – судя по имени.
– А может, дядька? – вдруг сказал парень рядом со мной. – А косит под тетку. У меня приятель пишет женские романы и посылает их в разные редакции под именем Шэрон Джонс. Но до Диляры Тасбулатовой фиг додумаешься: наверно, это все-таки настоящее имя.
Тетка говорит:
– Для настоящего это имя тоже какое-то дикое, особенно фамилия. А вот имя я такое даже слышала – у нас в парикмахерской была уборщица Диляра.
– Не Тасбулатова? – спросила я.
– Не-а. Алиева, кажется.
– Может, это ваша уборщица и написала эти книги? – спросил парень.
– Не исключено. Она вообще была какая-то странная. Потом уволилась.
– Точно она, – сказала я. – Она для того и уволилась, чтобы писать. Там, кстати, много про уборщиц всяких и консьержек. Про алкашей тоже есть.
– Фи! – сказала тетка. – И зачем такое читать?
– А вы про что любите читать? – спросила я.
– Про любовь, – убежденно сказала тетка.
– А я – фэнтези, – сказал парень. – А вы – про алкашей и уборщиц? – обратился он ко мне.
– Исключительно. Про любовь мне неинтересно.
Тут тетка завопила, что проехала свою остановку, и вышла.
Парень покосился на меня и сказал:
– Я вот тоже про любовь не люблю. Скучно.
И тоже вышел.
Продавщицы в магазине попросили мою книжку.
Я говорю:
– Боюсь вам давать. Зайдет Бабыра или Люба, вы им покажете, и они обидятся.
Продавщица Нэля говорит:
– А они тут при чем?
– Так книжка-то про них!
Нэля (разочарованно):
– А я думала, про знаменитостей – вы же вращаетесь.
– Из знаменитостей там только Колян, – сказала я.
Нэля сказала мягко:
– Ну он же только у нас тут знаменит, на раёне? Пару домов его знают?
– Нэль, ну не пьет так Анджелина Джоли, что я могу поделать?
Нэля (с загоревшимися глазами):
– Вы и с ней знакомы?
– Она мне кивнула как-то, идя по Красной лестнице в Каннах. Но мама говорит, что это она не мне кивнула, а всем.
Нэля вдруг (как-то даже с вызовом и с обидой за меня):
– Конечно, вам кивнула! Вы же, наверно, известный журналист плюс писатель. Почему бы ей вам не кивнуть?
Пошла намедни на Non-fiction, ежегодную книжную ярмарку. Но платить-то неохота за вход: я туда часто наведывалась, чуть ли не каждый день.
Ну, я тогда писклявым голосом говорю охраннику:
– Я писатель, дяденька, я писатель, дяденька. Дяденька, пропустите писателя.
А дяденька, не будь дурак, говорит:
– А чем докажешь?
Я вынимаю свою книжку и продолжаю пищать:
– Вот книжка моя, вот книжка моя, я писатель, дяденька, пропустите, дяденька…
А он мне:
– А почем я знаю, что это твоя?
Тогда я прикладываю фото на книжке к своей физиономии (сильно помятой после вечеринки накануне):
– Вот она я!
– Эт не ты! – говорит охранник. – Тут симпатичная, а ты не… (он запнулся) не такая!
– Я с похмелья, дяденька, я с похмелья, дяденька, – опять запричитала я.
Тут он говорит:
– А книга про че? Кулинарная?
– Про напитки книга.
– Как водку, штоле, трескать? Так это и без тебя известно!
– Не, я по науке трескаю.
– Поэтому на свою же фотку до полдня непохожа?
Однако пропустил – добрый оказался дяденька.
На этой же книжной ярмарке встретила знакомого кинопродюсера.
Он мне и говорит:
– Покажи, че купила.
Я открываю сумку, а там моя книжка.
– Вот бы не подумал, – говорит он.
– Что я алфавит знаю? Выучила, пока мы не виделись: мы же лет пять не виделись? Достаточно, чтобы алфавит выучить. Хотя, конечно, сложно было – пять лет не срок. Теперь вот учусь им пользоваться.
Он мне в тон:
– Через пять лет Букера получишь: к тому времени будут давать за знание алфавита.
– К тому времени будут Нобелевскую за это давать. Ты, главное, не забудь алфавит-то.
– Мне-то он зачем? – говорит продюсер. – Я же деньги достаю, мне алфавит необязательно. А ты книжку написала про то, как алфавит не забыть?
– Типа того.
– Ну, давай я у тебя ее даже куплю.
– Сможешь деньги пересчитать? Не забыл, как это делается?
– Ты мне поможешь: потом вместе Нобелевскую получим. То есть ты Нобелевскую, а я Перельмановскую.
Вот так и поговорили.
Два рассказа об одном кафе
Зашла в одно кафе: думаю, договорюсь наконец о своем «концерте» (я ведь иногда читаю свои скетчи в кафе).
За полгода до этого я тут была и подарила директрисе свою первую книжку.
Но директрисы на месте не оказалось, зато со мной поговорил гардеробщик: он сидел и читал книгу, а в кафе было всего трое посетителей – какие-то мужчины, которые громко говорили об НДС, и я.
Гардеробщик сказал мне:
– Вы романсы, штоле, поете?
Грузчик, который сидел рядом, мрачно сказал:
– Романсы поют финансы.
– Я иногда тоже пою романсы, – сказала я. – Если, к примеру, выпимши.
– Выпимши нельзя, – сказал грузчик. – У нас директриса строгая.
– Я пою дома в одиночестве. Мама меня за это ругает: говорит, при мне – ладно, пой, черт с тобой, но гостей своих не мучай. Разбегутся.
Гардеробщик, который все время читал толстенную книгу, обернутую в газету, внимательно посмотрел на меня:
– У нас и так мало посетителей, а вы еще хотите, чтобы последние разбежались?
– Ладно, петь не буду, так и быть.
– А что будете делать?
– Читать свои рассказы (я скромно потупилась).
– РАССКАЗЫ? (гардеробщик посмотрел на меня как на сумасшедшую) Да если бы сам Михал Афанасьич ожил, никто бы и его не слушал!
Я сразу догадалась, что именно читал гардеробщик, и спросила его:
– Булгакова читаете?
– О нем, – сухо сказал гардеробщик. – Мариэтты Чудаковой исследование: интересно написано.
– А кто такой Михал Афанасьич? – спросил грузчик.
– Писатель, – хором сказали мы с гардеробщиком.
– Писателя точно слушать не будут, – убежденно сказал грузчик.
Гардеробщик тяжко вздохнул и сказал:
– Культура вапще упала ниже плинтуса. Все пялятся в свои телефоны.
– У меня рассказы о некультурных людях: про таких Чудакова не пишет.
Гардеробщик опять посмотрел на меня с недоумением:
– Вы что, думаете, некультурные люди будут слушать рассказы о себе самих?
– Случается.
Вдруг грузчик говорит:
– Как раз некультурные, типа меня, и будут. А культурные вапще слушать не умеют – только себя и слышат.
Гардеробщик окинул нас обоих высокомерным взглядом.
На следующий день я опять пошла в это кафе и уже застала директрису. В прошлый раз она подумала, что я собираюсь с эстрады читать свои женские излияния или, того хлеще, чужие рассказы, типа Задорнова, и испугалась.
На сей раз директриса была гораздо дружелюбнее:
– Почитала. Смеялась. Делайте здесь свои концерты.
