…Пятый вечер своего пребывания в столице Куличев встречал в уютном ресторанчике «Неаполь», где-то на Зацепе. Опухший и мрачный, он сидел один за столиком, тупо смотрел на графинчик с водкой и зеленоватую тоскливую тешку на тарелочке и силился вспомнить, как и где провел он вчерашнюю ночь.
В голове гудело, как в телеграфном столбе на ветру, и вспомнить удалось лишь отдельные красочные детали, страшные, разъятые пасти цыган из хора, ссору с официантом из-за счета и некрасивую попытку протанцевать лезгинку соло с вилкой в руках вместо кинжала.
«Плохо! — подумал Куличев в порыве раскаяния. — Надо все-таки сходить куда-нибудь в театр. В сущности, я, кроме бара № 1 и ресторана «Ливорно», ничего не успел толком осмотреть в Москве Ни одной приличной культвылазки. Плохо, плохо! Денег почти не осталось, придется на дорогу просить в главке».
Он выпил рюмку водки, понюхал зеленую тешку, поморщился, оглянулся и вдруг увидел в углу, за столи ком, брюнетку сказочной красоты в ярко-красном джемпере. Она лениво цедила нарзан и, заметив любопытный взгляд Куличева, чуть улыбнулась, опустив длинные накрашенные ресницы.
С новой силой в хилом теле Куличева затрепетала его временная гусарская душа. Он поднял свою рюмочку и сделал ею такое движение, будто чокается со стаканчиком прекрасной незнакомки. Та улыбнулась совсем откровенно. Тогда Куличев храбро поднялся, подошел к красавице в красном джемпере и, шаркнув ножкой, представился:
— Куличев, приезжий. Разрешите с вами посидеть, поболтать?
— Пожалуйста, — грудным контральто ответила незнакомка. — Меня зовут Тамара Павловна.
Посидели, поговорили. Выяснилось, что Тамара Павловна — артистка из Большого театра и легко может устроить Куличеву контрамарку. Для этого нужно лишь заехать на минуточку к ее подруге, артистке из Малого театра, а потом уж катить прямо в Большой.
Так и сделали. Взяли такси и поехали к подруге. Ехать к артистке Малого театра с пустыми руками Куличеву показалось неудобным, и на всякий случай буфетчик ресторана запаковал для него две бутылки водки и три порции отбивных котлет.
Нина Сигизмундовна, артистка Малого театра, маленькая блондинка со сплошь золотыми зубами, оказалась на редкость гостеприимной женщиной и ни за что не хотела отпустить от себя Куличева и Тамару Павловну
— В театр пойдете завтра, а сегодня надо выпить по случаю знакомства, — решительно сказала драматическая артистка.
Стали пить водку и есть привезенные Куличевым остывшие отбивные котлеты. Артистки пили водку стаканами, как воду, не морщась, чем слегка удивили нашего «гусара». Потом пришел какой-то брюнет в синей блузе и высоких сапогах, которого артистки звали «дядя Степа», и стало совсем весело.
Куличев пил с брюнетом на брудершафт, просил Тамару Павловну спеть и уверял, что он тоже не чужд искусства
— В порядке самодеятельности, — сказал он, я иногда танцую наурскую лезгинку
— Вот вы нам и станцуйте, — сказала красавица в красном джемпере, — а придете завтра к нам в театр, услышите, как я буду петь.
Пришлось сплясать лезгинку Потом «дядя Степа» вдруг захотел показать Куличеву дом боярина.
— Я знаком с главным боярином, — нехорошо улыбаясь, сказал он, — идем, идем.
В передней Куличев стал упираться, засучил ногами, но «дядя Степа» ласково обнял его за плечи, проталкивая в дверь и приговаривая, словно дантист перед операцией:
— Ничего, ничего. Это быстро будет
Они вышли на лестницу, и «дядя Степа» повел Куличева куда-то в глубину двора.
Очнулся Куличев уже в милиции, несчастный, трезвый и почему-то в одном белье Ни бумажника, ни портфеля с ним не было.
— Гражданин дежурный, — щелкая зубами и поджимая ноги в дырявых носках, говорил Куличев, — их же очень легко найти. Они же артистки. Одна из Большого театра, другая из Малого. Боже ж ты мой, какая неприятность!
— Они такие же артистки, как вы — богдыхан! — сказал дежурный, — Давайте, гражданин, не будем елозить по протоколу: вы мешаете мне писать.
В отделении Куличеву выдали старые милицейские галифе с синим кантом, чтобы дойти до гостиницы.
А через три дня его вызвали в уголовный розыск и вернули ему его вещи и даже документы. Только деньги пропали. Судьба улыбалась Куличеву. Он восторженно поблагодарил сотрудника розыска за хорошую работу и, не помня себя от счастья, на крыльях вылетел на улицу. В тот же вечер он уехал.
Но теперь в том же самом поезде возвращался вспять уже не гусарский ремонтер, прожигатель жизни и бретер. Гусарская душа покинула свой временный приют, как только поезд дальнего следования отошел от перрона Курского вокзала. В купе сидел маленького роста, приятный, скромный человек с рыжим портфелем и в теплой шапке-ушанке.
— Ну, как тебе съездилось? — спросила Елена Сергеевна, когда Куличев, умывшись после дороги, сел за домашний стол.
— Прекрасно! — бодро сказал Куличев. — Между прочим, Леночка, я в Москве познакомился с интереснейшими людьми — артистами Большого театра. Вместе с ними я совершил чудную культвылазку.
— Читали! — зловеще молвила Елена Сергеевна. — Читали про вашу культвылазку, Павел Николаевич.
И, бросив в лицо смятый номер «Известий», она зарыдала басом и вышла из комнаты.
Куличев подобрал газету и сразу же увидел отчеркнутую красным карандашом заметку под неприятным названием «Похождения командированного».
Куличев застонал и схватился за голову.
Марфа Петровна, жена гражданина Егошкина, торговавшего на бульваре газированной водой с натуральными сиропами, была грузна, говорила басом, зимой и летом носила оранжевый в свирепую зеленую клетку джемпер и ненавидела свою соседку, докторшу Елену Кондратьевну, пылко и почти безотчетно.
Ненавидела за то, что Елена Кондратьевна читает толстые книжки с непонятными названиями, за то, что в комнате ее всегда хорошо пахнет, наконец, за то, что докторша «много о себе воображает».
Марфа Петровна прозвала Елену Кондратьевну подхваченным где-то словечком: «гнилая интеллигенция».
— Это же форменная безобразия, — бушевала Марфа Петровна на кухне, — второй час гнилая интеллигенция некультурно сидит в ванной. А у меня белье киснет! А вчера, представьте, сижу на бульваре, пью воду с кизиловым, смотрю, идет наша гнилая интеллигенция под ручку с каким-то в шляпе. Наверное, вредитель. Губы намазала, портфелем машет, а сама: «Фыр-фыр, фыр-фыр». Сошлась, поди, с этим вредителем' Надо бы заявить куда следует!..
Сокровенной мечтой Марфы Петровны было овладеть комнатой докторши и поселить туда свою племянницу Нюрку. Ее пылкое воображение рисовало такую картину. Елена Кондратьевна попала в некий просак, докторшу судят, а свидетелем вызвали ее, Марфу Егош-кину. Она стоит перед судьями в черном полушерстяном платье, смотрит на бледную Елену Кондратьевну и грозным, вроде как медным, голосом дает свои показания.
— Эта врачиха — самый вредный человек, граждане судьи. Я первая разгадала эту змею: она с вредителем сойшлась!..
И судья поднимает руку и говорит:
— Спасибо, свидетельница Егошкина. Суд учтет ваши заслуги.
Потом суд выносит приговор Елене Кондратьевне, а Марфе торжественно вручают ключи от комнаты докторши.
Однако в жизни все выходило не так, как мечталось Марфе Петровне. Маленькая докторша была дьявольски хитра и упорно не попадала впросак. Напротив, на работе она получала премию за премией, в медицинской газете о ней писали как о прекрасном работнике. Это еще сильнее раздражало Марфу Петровну, тем более что у самого инвалида Егошкина дела шли куда хуже: заведены были такие драконовские порядки, при которых воровать натуральные сиропы стало почти невозможно, и кривая доходов инвалида резко пошла вниз.
Но однажды докторша все-таки попала впросак.
Получилось это так.
В домоуправление явился молодой человек, с мятым сонным лицом, в бобриковой куртке, предъявил бумажку и сказал, что он намерен прочитать домашним хозяйкам и вообще женщинам, живущим в доме, лекцию про газовую войну. Управдом вызвал Марфу Петровну и поручил ей оповестить всех женщин о предстоящей лекции.
Марфа за час облетала всех, зашла и к докторше, сказала, брезгливо кривя губы:
— Лекция сегодня. Явка обязательная, между прочим.
— А я сегодня не могу, — ответила докторша, — мне тут надо кое-что подчитать.
— За неявку будем на черную доску заносить. Поимейте в виду
То ли докторша испугалась черной доски, то ли ее заинтересовала лекция о газовой войне, только в «красный уголок» она пришла одной из первых.
Молодой человек в бобриковой куртке привычно отхлебнул кипяченой воды из грязного стакана, откашлялся и ровным тусклым голосом начал:
— Газы, или боевые отравляющие вещества, действуют на наружные покрова, а также кидаются на внутренние органы человеческого организма.
