Ибо зрелище фашиста и бойца Красной армии в кольчуге и с богатырским мечом не всякий нормальный человек выдержит.
…Прошло-то всего ничего… Четвертак… А как все изменилось! Эх, б…
А вы, три раза тьху, ломали себе когда-нить руку? А руки? Нет? Ну и славненько. А я вот ломал. Вообще было б странно, если бы я, прожив такое неспокойное детство, да и не сломал себе что-нить.
Случился сей чудный случай в четвертом классе на уроке физкультуры. Физкультура переводится как физическая культура. Но у нас, благодаря физкультурнику, редкостному по тем временам раздолбаю, это была еще и лингвистическая культура. Молодой физкультурник, никак не желая гордо нести бремя и высокое звание советского учителя, периодически с уклоном в регулярность это звание порочил как мог. Порочил как целыми словами, так и междометиями. Поведением тоже порочил иногда. В общем, человек был прекрасно-духовный, образованный, чем он и пользовался: поепывал в свободное от работы время нашу молоденькую математичку, отчего та периодически допускала ошибки в формулах и мечтательно смотрела в окно, где работал сваезабивочный станок.
Так вот, этот самый наш неудержимый затейник-физкультурник как-то решил, что в спортзале нужен канат. Ибо такие обезьяны, как мы, должны развиваться соответственно.
И вот канат повешен, внизу лохматый конец завязан на огромный узел и сам канат уходит вверх, куда-то в сумеречную высь школьного спортзала.
Не буду утомлять вас буквосплетением, скажу только, что я сверзился вниз на полпути к потолку. Внизу меня поджидала гостеприимная голова физрука, на которую я красиво и спланировал. Когда физрук обрел сознание, речь его была краткой, но емкой. Проведя расфокусированным взглядом по канату снизу до самых до небес, он изрек весьма простой фразеологизм: канат накуй!
С тех пор в школе каната не было.
Со следующим своим ноу-хау учитель был крайне осторожен. Оставаясь после уроков, он что-то вымерял на полу, чертил там же, потом переносил расчеты на бумагу, хмурил брови, опять рисовал на полу. Когда он заходил в тупик с расчетами, звал на подмогу математичку, которая радостно помогала ему на матах решать непростые задачи.
Наконец спустя две недели проект обрел зримые очертания и был запущен в работу. Результатом совместных физкультурно-математических усилий стал турник. Но, видать, ошибка в расчетах все-таки была, ибо и без Фрейда было понятно, о чем думал физрук. Турник доставал до второго этажа.
Я не вру, господа. Второй этаж в спортзале был балконом, который проходил по периметру зала, и вот как раз до этого балкона и был турник.
Когда директор школы первый раз увидел эту металлоконструкцию, он задрал голову вверх, громко поскреб ногтями лысину и молвил: «Да-а-а… А в Париже-то башенка поскоромнее будет…»
Вот с этой вот «башенки» я и изволил свалиться. Как-как… Да просто. Начал крутить солнышко, тут ладошки и разжались. Мое глупое тело, пролетев немного параллельно второму этажу, животом вниз и ногами вперед смачно чавкнулось далеко за маты, прямо на окрашенный деревянный пол. Ну и нос разбил.
Больно не было, тока пальцы плохо шевелились. Было смешно и забавно.
Вечером родители отвели меня к врачу, который без базара наложил мне на одну руку гипс, а вторую отправил не рентген.
Еще дальше вечером в квартиру робко постучала сладкая физкультурно-математическая парочка. Видать, им все-таки кто-то сказал, что я чой-то там себе повредил. Понятное дело, не кексов они принесли с апельсинами и не по доброте душевной за здоровьице мое пришли побеспокоиться, а пришли провентилировать общую обстановку, так сказать, настроение, царившее в головах моих родителей. Ибо за одного покалеченного на уроке мальчика можно получить много-много разнообразных пиzzдячек. Больше всех волновался физрук, а математичка просто так, тихо по-женски бздела за коханого.
Когда она увидела мой посиневший от контакта с полом нос, а потом перевела взгляд на замотанную почти по ключицу руку, она сказала «ой!», приложила ладошку к носу и тихо сползла по стеночке.
…Если батя и хотел вдуть физруку, а потом намотать его на турник, то нежная мадам явно спасла ситуацию. Все внимание переключилось на нее, и в тот вечер физрук остался девочкой.
На другой день были готовы рентгеновские снимки, и ржущий доктор намотал мне гипс на вторую руку. По моей просьбе гипс он положил до локтя. Правда, сначала спросил зачем, но когда я застенчиво сказал — попу вытирать, он согнулся, перевернул тазик с гипсом, стукнулся лбом об свое колено и долго так сидел, вздрагивая плечами.
Из больницы я вышел реинкарнацией айронмена. Сходство добавлял синяк на носу, который из синего превратился в коричневый.
А вечером, видимо потому, что я не был в школе, домой опять пришли эти твиксы.
— Здравствуйте, — сказал я им и пошевелил коричневым носом. Математичка обвела меня взглядом, заметив вторую руку в гипсе, сказала знакомое «ой!» и, понюхав ладошку, легла на вчерашнее место.
Про меня опять забыли.
Зато теперь на математике в течение месяца у меня всегда были хорошие отметки.
Но был один момент, который, просто как ежик в попе, портил мне жизнь.
Руки под гипсом чудовищно чесались. Сначала я подумал, что завелся там кто, но доктор успокоил: типа, все нормально. Ага, нормально, а чесать-то как?
Но это был наш, северный доктор. Он подарил мне металлическую линейку и провел мастер-класс по чесанию под гипсом. И с тех пор жизнь потекла на удивление гладко и комфортно. Со временем я приловчился носить линейку прямо под гипсом. Очень, кстати, удобно. Надо — вынул, как шпагу из ножен, почесал где надо и обратно.
А на физкультуре теперь я сидел на скамейке запасных, вытянув ноги, и смотрел, как одноклассники мне завидуют. Кстати, почему-то по физре у меня потом тоже была пятерка.
Как-то раз, дав пацанам упражнение, физрук присел рядом и, матерясь вполголоса, начал что-то рисовать в тетрадке. Потом, повернувшись ко мне, спросил:
— А линейки нет случайно?
Я, не медля ни секунды, жестом д’Артаньяна выхватил железную линейку:
— А как же, есть, конечно.
— А еще что у тебя там есть? — отскочив, трусливо спросил физрук, потом подошел и заглянул под гипс.
…Через два дня турник демонтировали, а взамен него поставили козла. Козел — это такой спортивный снаряд, через который надо прыгать. Главная задача при прыжке — не зацепиться яйцами за него, этот дикий и необузданный зверь может вполне завалиться куда хош и накрыть прыгуна на хрен. Как это и случилось с одним мальчиком. Вы его знаете.
Когда-то я был маленьким. Глядя на меня сейчас, сие утверждение воспринимается окружающими с саркастической ухмылкой. Да и, сказать по правде, иногда, глядя в зеркало, я сам слабо верю, что вот ЭТО когда-то было маленьким, симпатичным и добрым. Скорее всего, ЭТО вылупилось уже в нонешнем виде и за тридцать шесть лет эволюции не претерпело существенных изменений.
Но факты — вещь упрямая, даже такое существо, как я, когда-то было маленьким и смотрело на большой мир с наивным восторгом восьмиклассницы, впервые увидевшей презерватив.
У каждого маленького существа в жизни есть мечта, после исполнения которой приходит новая мечта, потом еще и еще. С возрастом ничего не меняется, кроме сроков исполнения мечт. С каждым годом этот срок все длиньше и длиньше…
Сначала была мечта иметь грузовую машинку на веревочке, потом пенал «как у Вадика», а потом… А потом по школе прокатился — точнее, нет, не прокатился, а обрушился валом — бум моды на дипломаты. Первые дипломаты вызывали писючий восторг у тех, у кого их не было, и чванливую гордость у тех, кто ими владел.
Доходило до маразма. У одноклассника папа был столяр и, не выдержав сыновнего многодневного мозгоклюйства на высокой ноте, смастерил сынишке вожделенный сундук, ибо элегантным словом «дипломат» это детище необузданного папы Карло назвать было нельзя.
Конструкция из фанеры, грубо обитая дерматином, при взгляде на нее вызывала спазмы у учеников и икоту у учителей, когда этот ящик с грохотом упавшего холодильника ставился на парту. По виду «дипломат» напоминал рундук знаменитого алкоголика Билли Бонса, поймавшего белочку в «Адмирале Бенбоу», где пронырливый мальчишка спер карту острова сокровищ, а потом всем вешал лапшу, типа, старый пират сам ее презентовал.
Помаявшись с недельку с неподъемной тарой, коллега по классу плюнул на моду и нацепил опять старый ранец.
Но в моих мозгах рыболовным крючком прочно засела мысль: я без дипломата все равно что Диоген без бочки — и долго ли, коротко ли, но, не выдержавшие моего интеллектуального прессинга, капитулировавшие родители притаранили мне дипломат.
