— До-оченьки наши, — загремели они банками, — а что это вы т-тут делаете?
— Клад ищем, — отрапортовали мы.
— К-какие они у нас ум-мные, — умилились наши отцы.
— А что это вы напились? — пошли мы в атаку. Папы одинаково нахмурились.
— Кто нап-пился? М-мы? Ничего подобного!
— Пойдем, друг, нас там д-дела ждут! — похлопал банкой по папиному плечу дядя Миша.
— Где? — встрепенулись мы.
— Там, — неопределенно махнул в сторону заднего двора папа.
— А зачем вам банки? — насторожились мы.
— Просто так. А вы копайте, если будете усерднее копать, то часа через два обязательно выкопаете клад, — сказали нам наши отцы и пошли в сторону заднего двора. По одинаково невинному выражению их спин сразу было ясно — задумали они что-то такое, что точно не понравится Ба
Как только они скрылись за углом дома, мы тут же кинулись следом. И застали их возле маленького погреба. В маленьком погребе Ба хранила скоропортящиеся продукты, потому что он был практически подземным, и круглый год там стоял ледяной холод. Узкое окошко погреба было зарешечено частой металлической решеткой, дверь запиралась на замок с защелкой.
Наши бравые мужчины какое-то время молча изучали решетку на окне.
— Давай я, — сказала дядя Миша, — я тебя физически сильнее.
— Давай, — хмыкнул папа и отобрал у дяди Миши две его банки, — заодно посмотрим, кто тут сильнее.
— Пааап, а что это вы собираетесь делать? — подбежали мы к ним.
— Дети, не мешайте, — отодвинул нас банками мой отец, — и вообще, зарубите себе на носу — когда мужчина действует, женщина должна молчать. И трепетать. Ясно?
— Друг, не будем о грустном, — сказал дядя Миша и вцепился руками в оконную решетку.
— Раздватри! — вдохнул он и на выдохе попытался выдернуть оконную решетку. Та обиженно заскрипела, но не поддалась.
— Смотри, как хорошо ее приварили, э? — обернулся к отцу дядя Миша.
— Ты мне зубы не заговаривай, ты решетку отрывай, — не дрогнул отец.
— Раздватри! — вдохнул дядя Миша и по новой вцепился в решетку.
— Как ты думаешь, зачем они отрывают решетку? — шепнула я Маньке.
— Ничего не говори, а то погонят нас, и мы не увидим, что они тут творят, — зашептала она мне в ответ.
Тем временем дяде Мише удалось раскачать решетку, но она все равно отказывалась отрываться.
— Раздватри! — угрожал ей дядя Миша.
— Ииииии! — отмахивалась от него решетка.
— Дай я, — сказал папа, засучил рукава и пошел штурмом на неуступчивую решетку.
Он вцепился в нее руками, уперся ногой в стену и с нечеловеческим «ЫХТЬ» выдрал-таки решетку. С кусочком стены.
— Брат, — только и смог вымолвить дядя Миша.
— Не за тем я в институте учился зубы мудрости выдирать, чтобы перед оконной решеткой пасовать, — хмыкнул папа.
— Полезешь ты, — сказала дядя Миша, — у тебя зад тощий!
— Зато голова большая, — не согласился папа.
— Давай сравним твою голову с моим задом, — внес рацпредложение дядя Миша.
— Не надо! — испугался папа. — Я так полезу.
Дядя Миша, не выпуская из рук банок, встал под окошком погреба и подставил спину отцу. Тот взобрался ему на спину и пролез в раздербаненное окно погреба.
Мы с Маней, затаив дыхание, следили за телодвижениями наших пап. Нам очень хотелось понять логику вещей, которые сейчас творили два самых главных мужчины нашей жизни.
Какое-то время папины ноги торчали из окна, потом он с глухим стуком свалился внутрь погреба. Мы испугались. Но через секунду в окно высунулись папины целые и невредимые руки.
— Банки! — скомандовал он голосом, которым командует на операции — «скальпель»!
Дядя Миша передал ему банки по одной. Папа наполнил их вином из бочонка и передал обратно дяде Мише.
— Вот у нас и есть вино, — возликовал дядя Миша, — а главное, не надо ни к кому на поклон за ключом идти, это во-первых, а во-вторых, пусть знают, кто в доме хозяин!
— Миша, — позвал из погреба отец.
— А то пилят и пилят! — распалялся дядя Миша, не обращая внимания на отца. — Сколько можно пилить? Женщины, хохохо!!! Волос длинный, ум короткий!
— МИША!
— Да, мой брат!
— А как я отсюда выберусь? — промычал отец. — Встать не на что. Можно на бочонок, но я его не приволоку, он тяжелый. Пытаюсь подтянугься на руках, но с трудом дается. Опереться хотя бы на что!
Дядя Миша сразу протрезвел.
— Сейчас принесу табуретку, — ринулся он к дому.
— Складную? — крикнул ему вслед отец.
— Нет! Складных у нас нет!
— Так не пролезет, — взвыл отец.
Далее мы с Маней в гробовом молчании наблюдали, как дядя Миша лихорадочно придумывает способы, чтобы вытащить отца из погреба.
— Пошарь руками кругом, авось что массивное оторвешь, раз отрывать у тебя так хорошо получается!
— Нету!
— Пойду искать веревку!
— Зачем???
— Кину тебе в окно, обвяжешься ею, а я тебя вытащу!
— Брат! (Вопль отчаяния.)
— Хорошо, не буду!
— Дядьмиш! — подала все-таки голос я.
— Подожди, Наринэ, не мешай, — отмахнулся дядя Миша.
— Сейчас приволоку сюда Манин письменный стол! — хлопнул себя по лбу дядя Миша.
— Зачем? — протрубил из погреба отец.
— Взберусь на стол, пролезу по пояс в окно, ты схватишься за меня, и я тебя вытащу.
— Тогда притащи просто стул!
— Он в окно не пролезет!
— Зачем в окно! Встанешь на стул и пролезешь по пояс в окно. Какая разница, на чем стоять?
— Брат, ты умнее, чем я думал! — просиял утренним солнышком дядя Миша. — Сейчас принесу!
— Пап! — не выдержала Маня.
— Подожди, Маня, не мешай, — рассердился дядя Миша.
Мы с Маней переглянулись и продолжили дальше играть в настоящих женщин.
Всего каких-то полчаса, и сильная половина человечества в лице наших доблестных отцов явила миру всю мощь своего аналитического, а местами и пытливого ума. Ради того, чтобы вытащить из погреба два литра домашнего вина, была снесена одна оконная решетка, порушена часть стены и ободрана обивка на практически новом стуле. У отца все руки были в ссадинах, а у дяди Миши на спине по шву треснула сорочка.
Зато от победного сияния их лиц таяли арктические ледники, а перелетные птицы поворачивали вспять свои стаи.
— Видели? — гаркнули они нам.
— Аха! — радостно улыбнулись мы.
— Во-во! — хмыкнули они и пошли домой продолжать прерванный банкет.
Когда наши папы скрылись за углом, мы с Манькой подняли с земли маленький деревянный прутик, поддели им язычок замка и с легкостью открыли дверь погреба.
Постояли какое-то время перед открытой дверью. Зашли в погреб, захлопнули дверь. Повернули специальную пимпочку, замок щелкнул, и дверь открылась.
Мы вышли и уставились на Васю.
Вася понуро стоял под открытым небом и прятал от нас свои глаза.
Это был день, когда зерно сомнения во всесилии мужчин дало первый крохотный росток в наших неокрепших душах.
«Бедненькие», — подумали мы и пошли дальше копать клад. Деньги при таком раскладе ведь кому-то надо было зарабатывать.
ГЛАВА 21
Манюня и тушеные овощи, или Как мсье Карапет нас к красоте приучал
— Ба, а можно мы пойдем к мсье Карапету?
Ба только что накормила нас тушеными овощами и маялась совестью. Потому что она как никто другой знала — не существует на свете более ненавистного для нас блюда, чем тушеные овощи.
Ба нарезала кубиками картофель, болгарский перец и баклажаны, кружочками — помидоры и репчатый лук и тушила все это добро под крышкой на маленьком огне. Называлось ненавистное блюдо «аджапсандали на скорую руку». Подавалось оно обильно посыпанным свежей зеленью и красным сладким перцем, с кусочком подтаявшего сливочного масла.
— Или вы покушаете овощей, или не встанете из-за стола, ясно? — подбадривала Ба, со стуком ставя перед нами тарелки с псевдоаджапсандали. Мы принюхивались и закатывали глаза.
— Бааааа, ну сколько можно-готовить этот ужасный обеееед!
— Сколько нужно, столько и можно, понятно? — отрезала Ба и садилась напротив. — А теперь вы быстренько покушаете, а потом еще протрете до блеска тарелки.
— Ааааааа, — торговались мы, — поедим немного и всеоооо! Пять ложек! Ладно, семь!
— Чтобы тарелки сияли чистотой, — не поддавалась Ба, — иначе если оставите их грязными, то что случится?
— Наши мужья будут некрасивыыыыымииии, — выли мы.
— Ага, — поддакивала Ба, — и каждый раз, просыпаясь с утра и глядя на безобразное, волосатое и клыкастое лицо своего мужа, что вы будете думать?
— Что он такой некрасивый потому, что мы в свое время не доедали тушеныыыые овощиии!
— Вот! — победно хмыкала Ба.
Она умудрилась внушить нам, что если оставлять за собой на тарелке еду, то будущий муж лицом будет напоминать объедки. И мы в это свято верили!
