— Нет-нет-нет, — покачал головой председатель суда. — Долг попечительства распространяется только на отношение нанимателя к нанимаемому. Как Председатель Верховного суда я, если позволите, стою на иерархической лестнице выше вас. В решении по делу «Зебро против Фантелли» суд с предельной ясностью постановил, что обязанность печься о сослуживце распространяется по иерархической лестнице лишь в одном направлении — сверху вниз. Поэтому не будете ли вы любезны закрыть за собой дверь?
— Тут есть одна загвоздка, — сказала Пеппер.
— Ради всего святого, судья. Какая еще загвоздка?
— Вы слишком узко толкуете понятие этого долга.
— Пеппер, я все-таки Председатель Верховного суда США!
— Как бы там ни было, сэр, но долг попечительства распространяется в обоих направлениях. См. решение по делу «Фарко против Симпсона». Да и в любом случае конституционный закон совершенно справедливо относится к председателю Верховного суда как к primus inter pares.[86] И потому, — радостно заключила Пеппер, — на наши отношения, безусловно, распространяется обязанность заботиться друг о друге. Мы же сослуживцы.
Председатель Верховного суда устало понурился:
— Не могли бы вы просто… уйти? Пожалуйста.
— Ладно, — ответила Пеппер. — Хорошо. Но только вы совершили большую ошибку.
— Мы уже закончили с этим, судья.
— Да нет, я о том, как вы петлю завязали. Ну что это за петля, в самом-то деле?
— Я… Пеппер…
— Если хотите, могу завязать для вас настоящую. Я этому еще в восемь лет научилась. Причем у профессионального палача. Он дружил с моим дедушкой.
Хардвизер помолчал, глядя на нее, потом пробормотал:
— Ладно. О господи. Вяжите.
Пеппер подошла к столу, сняла туфли.
— А это зачем? — спросил Хардвизер.
— Стол не хочу царапать. Вам-то, конечно, теперь все едино. Смотрите, какие следы вы оставили.
— Вы не могли бы просто заняться делом? Пожалуйста.
— Не надо так сердиться, — сказала Пеппер, снимая с его шеи петлю. — Где вы взяли эту веревку? Очень похожа на бельевую…
Председатель Верховного суда Хардвизер застонал.
— Ну хорошо, хорошо. Значит, смотрите, нужно отмерить вот такую длину, сложить веревку вдвое…
— Не надо меня учить. Вязать петлю во второй раз мне все равно не придется.
— А разве в бойскаутах вас этому не обучали? Либо там, где вы получили знак отличия за успехи в библиотековедении или еще какой-нибудь ерунде? Ну вот… — Она вручила ему идеально завязанную удавку. — Только надеть ее вам придется самому. Закон требует.
Хардвизер просунул голову в петлю.
— Я полагала, удавки вязать каждый судья умеет, — сказала она.
— Так я же противник смертной казни, — ответил Хардвизер. — Вы ведь, наверное, читали какие-то из моих особых мнений на этот счет? У меня их восемь.
— Читала, читала, — ответила Пеппер. — Хорошо, вот только узел должен находиться сбоку, а не сзади. Сколько вы весите?
— А что?
— Вы хотите, чтобы все прошло гладко, или предпочитаете удушение медленное — знаете, когда язык синеет, потом чернеет…
— Сто семьдесят пять, — резко произнес Хардвизер.
— А, ну тогда хорошо, — сказала Пеппер. — Вот только…
— Что еще?
— Для чистого и опрятного удушения вы должны сначала пролететь по воздуху фута четыре.
— Придется довольствоваться тем, что есть. Благодарю вас, судья.
— Дело ваше. — И Пеппер, пожав плечами, слезла со стола. — Хотя теперь, — задумчиво произнесла она, — у нас возникло настоящее затруднение.
— Какое? — спросил председатель суда.
— Я обратилась в соучастницу. Вы-то помрете, а я в тюрьму сяду. Результат, с моей точки зрения, далеко не удовлетворительный.
— Ради всего святого, — простонал председатель суда.
— Знаете что, — сказала Пеппер. — Может, вы пока слезете со стола? Мы сходим в библиотеку, призовем на помощь парочку толковых клерков, глядишь, нам и удастся найти какую-нибудь лазейку в законе. Тогда вы сможете вернуться сюда и спокойно все завершить.
Председатель суда Хардвизер шагнул к краю стола, одновременно поднимая палец с намерением что-то сказать. Однако нога его заскользила по полированной столешнице. Он полетел на пол, и петля туго перехватила ему горло. Пеппер бросилась к нему, кучей лежавшему на полу. Хардвизер поднял на нее взгляд, в котором застыла смесь удивления, смущения и возмущения, затем тронул пальцами ободранную веревкой шею.
— Скользящий узел, — как бы даже оправдываясь, сказала Пеппер. — «Клаузула возможного отказа». Этому меня тоже палач научил.
Хардвизер прохрипел нечто невразумительное.
— Вы не хотите выпить кофе или еще чего-нибудь? Валиума? Позвонить по телефону доверия? Больше мне как-то ничего полезного для вашего здоровья в голову не приходит.
— Виски, — каркнул Председатель Верховного суда.
Они дошли до «Казенного пирога», бара на Капитолийском холме, часто посещаемого служащими конгресса, лоббистами мелкого разбора и подавшимися в байкеры ветеранами вьетнамской войны. Хардвизер заказал двойной виски, Пеппер текилу.
— Ну-с, — сказала она, когда им принесли напитки. — В кино за последнее время ничего интересного не видели?
Хардвизер мрачно смотрел на нее поверх столика.
— Так что с вами стряслось-то? — спросила Пеппер.
— Приношу вам мои извинения, — хрипло ответил он. — Давайте оставим эту тему, ладно? Просто у меня в последние дни плохо варила голова.
— Это-то понятно. И все же — зал совещаний?
— В моем кабинете слишком высокие потолки.
— А, ну да. Но вы хоть представляете себе, какие заголовки появились бы в завтрашних газетах?
— Разумеется.
Они посидели в молчании.
— Неужели так худо? — спросила Пеппер.
— Я просто пытался покончить с собой, — ответил Хардвизер. — Res ipsa loquitur.[87]
— Из-за жены?
— Из-за жизни. Не говорите об этом никому, хорошо?
— Утечки информации — это не по моей части.
— Да, я знаю. Господи, ну и… каша.
— Причина, по которой я к вам зашла, — сказала Пеппер, — состоит в том, что Криспус высек меня сегодня в кафетерии за жалость к себе. Если хотите, могу повторить вам его назидания.
— Дело не в жалости к себе. В признании своего провала. Две совершенно разные вещи.
— Мы снова переходим к прениям сторон?
— Нет.
Он потер ярко-красную полосу на шее.
— Завтра вам придется водолазку надеть, — сказала Пеппер. — Или что-нибудь с высоким эдвардианским воротником. Вам пойдет. Полагающееся к нему выражение совиного чучела на вашем лице уже имеется.
— Все, чего я хотел, — это быть хорошим председателем суда, — сказал он. — И вот, нате вам, сижу в забегаловке с ободранной шеей. У евреев есть такая поговорка: хочешь насмешить Бога? Расскажи ему о своих планах. Еще по одной?
— Так ли уж вам нужны дополнительные депрессанты? — спросила Пеппер. — Пойдемте. Я подвезу вас до дома.
Председатель Верховного суда жил теперь не в особняке, стоившем многие миллионы долларов, а в симпатичном, но ничего особенного собой не представлявшем многоквартирном доме, который стоял в Калораме, что означает по-гречески «прекрасный вид», — такое название придумал для этого района застройщик девятнадцатого столетия.
Пеппер остановила перед его домом машину. Хардвизер даже не попытался открыть дверцу — просто сидел, безучастно глядя сквозь ветровое стекло. Несколько минут прошло в молчании.
— Вы ведь не хотите провести эту ночь в одиночестве. Верно? — спросила Пеппер.
— Нет. Пожалуй что нет.
— Кушетка у вас имеется?
— Кажется, да. Да, кушетка имеется.
— Вот и хорошо, — сказала Пеппер. — Я постелю вам на ней.
— Что ж, это по-честному, — согласился он.
Этот съемочный день был легким. Декстеру предстояло сыграть лишь короткую сцену, в которой ЦРУ извещает президента о том, что директора Агентства национальной безопасности Милтона Суона отравили на государственном обеде в Кремле радиоактивным борщом. Декстеру так и не удалось уговорить Бадди добавить к сценарию боковую сюжетную линию, показывающую, что Суон был русским агентом.
В гримерную заглянул помощник режиссера — сообщить, что Декстера требует к телефону его жена, Терри, — по «срочному делу». (Здесь существовало строгое правило, которое требовало отключать на съемочной площадке все сотовые телефоны.)
— Декстер, — сказала Терри, — происходит что-то странное.
Желудок Декстера собрался в комок.
— Да? — произнес он, стараясь подпустить в голос небрежную интонацию и одновременно просматривая свои реплики. «Но Милтон был мне почти как сын! Во всяком случае, пока он не начал дрючить первую леди!» Декстер сделал мысленную заметку — поинтересоваться у Бадди, уместно ли слово «дрючить» в устах президента. Уж эти мне сценаристы…
