— Ишь ты, ишь ты! Мальчики хотят получить на выпивку! А этот-то, этот, вероятно, собирается купить себе зимнее пальто или вынужден платить за старые проделки…
Комиссия сценических искусств состояла лишь из двух членов: одного известного чтеца, который обладал высокоразвитым литературным вкусом, ибо покупал только хорошо переплетенные книги, и одного почти неизвестного директора театра, представлявшего артистов обоего пола. И в этой комиссии экстраординарным членом был писатель Свен Лоухела.
Состав научной комиссии менялся по мере надобности. Здесь был лишь один постоянный член, Свен Лоухела, и восемнадцать запасных почетных членов, которых никогда не звали на заседания. Им тем не менее выплачивалось ежегодное вознаграждение, поскольку они разрешили включить свои имена в списки членов Фонда, а ведь всем известно, что денег стоят как раз имена, а не носители имен.
Распределение пособий производилось раз в год — в день моего рождения. Это был, собственно, единственный случай, когда я надевала все мои высокие ордена, норковую накидку и драгоценные украшения, в которые вложила несколько миллионов. Было большим наслаждением тратить деньги, на добычу которых ушли лучшие годы моей жизни.
Помимо регулярно выплачиваемых пособий, правление Фонда (то есть я) отпускало ежегодно пять миллионов марок на разовые ссуды в порядке все той же благотворительности. Правление Фонда (опять-таки я) доверило дело распределения этих ссуд, именуемых в уставе «экстренными пособиями», полностью в мои руки. Это потребовало от меня столько труда и забот, что мне пришлось открыть в центре города специальную контору для приема просителей. Сначала я занималась этим два дня в неделю, но потом стала принимать ежедневно с десяти до тринадцати, кроме воскресений и кануна больших праздников.
Круг моих знакомств начал расти с феноменальной быстротой. Писатели и поэты несли мне свои книги с автографами, чтецы предлагали билеты на премьеры, артисты — свои фотографии, ученые слали просроченные счета за электричество, воду, отопление и прочее, а какие-то подозрительные личности неизвестной профессии — вымогательские письма с угрозами. Как прекрасно было чувствовать себя служительницей культуры и опорой всех людей духовного труда! Я никогда не думала, что в Финляндии окажется столько мастеров литературы и искусства, изобретателей, ученых, чей труд столь нуждается в материальной и моральной поддержке.
Однажды пришел ко мне доктор В.С.А., который уже трижды получал ссуды от Фонда. Но ему необходимы были дополнительные средства, без которых он не мог закончить свои исследования.
— Простите, а каков предмет вашей работы?
— Блохи.
Тема была особенно близка моему сердцу, поскольку моя милая собачка Халли временами страдала от этих насекомых. Я внимательно присмотрелась к доктору. Это был высокий мужчина, похожий на борца тяжелого веса. Мне почему-то казалось, что его мозги прилипли к затылку, а уши, забавно сморщенные, висели, как листья, побитые морозом.
— Если бы я получил сто тысяч, мне бы хватило на полгода, — заговорил достойный естествоиспытатель.
— Мы не можем направлять наши ссуды столь односторонне, — ответила я довольно холодно. — Есть и другие области науки, требующие нашей материальной поддержки.
— Понимаю, госпожа советница, но поймите же и вы меня, пожалуйста! Вам ведь известно, что под воздействием новейших химических средств количество блох в нашей стране катастрофически сокращается, и потому если вообще вести начатые мною исследования, то надо вести их именно сейчас, пока мы не попали в совершенно критическое положение!
Он пододвинул стул поближе к моему письменному столу и, бросив на меня доверчивый взгляд подростка, заговорил горячо и торопливо, сбиваясь иногда на грустный, иногда на торжественный тон:
— Я уже говорил вам, что заканчиваю свой труд «Квантитативные особенности организмов и относительные размеры живых существ». Подобного исследования наша страна вообще никогда ранее не знала, так что мне пришлось опираться почти целиком на иностранные источники. Если разрешите, я в двух словах расскажу вам, до чего я дошел в моей работе. Вот масштаб, где сравниваются веса живых существ. Некоторые вымершие наземные животные достигали веса почти в двадцать тонн. Наибольший вес современных обитателей суши составляет лишь семь тонн, так что произошло явное уменьшение веса. Но ведь это обычное явление, известно буквально всем, у кого только в порядке глаза и весы. Иначе обстоит дело с мельчайшими животными. Как вы, надеюсь, помните, мой труд охватывает насекомых и членистоногих вообще, но в особенности концентрирует внимание на мельчайших беспозвоночных. Я сейчас заканчиваю исследования блох, которыми занимаюсь вот уже девять лет. Вы, разумеется, желаете знать: сколько весит блоха? Я с удовольствием отвечу на ваш вопрос. В среднем блох идет три штуки на миллиграмм. В обычное, простое письмо, которое весит двадцать граммов, поместится семьдесят тысяч этих маленьких плутовок. Если предположить — а ведь в науке все основано на гипотезах, — что где-нибудь в деревенской избушке, где и поныне занимаются разведением блох без государственной дотации, достигнут местный рекорд в семьдесят тысяч блохоединиц, то их всех можно послать в конверте с обычной почтовой маркой в другой конец страны. Это дешевый и действенный способ избавиться от маленьких кусак. Часто говорят, что в такой-то избушке «блох наберешь килограммами». Но эта поговорка указывает лишь на чудовищное невежество простонародья. Люди просто не представляют себе веса блохи. Ведь только на двести граммов идет примерно семь миллионов блох — количество вполне достаточное, чтобы вся Финляндия не смогла сомкнуть глаз. Разве не удивительно?
— Да, чрезвычайно удивительно. Но какова цель ваших исследований? Принесут ли они пользу человечеству?
— Я стремлюсь к научной истине, а истина полезна всему миру. Если бы я был эгоистом, думающим лишь о материальной выгоде и личной обеспеченности, я мог бы сам начать разводить блох и продавать их в блошиные театры, которые всегда испытывают острейшую нужду в породистых блохах. Но поскольку я лишь скромный ученый, я целиком удовлетворяюсь моей наукой. Я намерен также опровергнуть поговорку о «килограммах блох», основанную на первобытном, наивном веровании. Таким образом, мой труд будет иметь также и этнографическое значение. Современное блоховедение — наука, основателем которой можно по праву считать американца Уолтера Д. Сиге-ля младшего; отец его Уолтер Сигель старший был в свое время владельцем крупнейшего в мире Нью-Йоркского театра блох, — так вот, блоховедение недавно доказало, что наивная вера людей в «килограммы блох», гуляющих на свободе, происходит от недостатка чувства относительности.
— Простите, доктор…
— Известно ли вам, госпожа советница, что современная наука различает четыреста восемнадцать видов блох? Но преимущественно изучены и наиболее распространены в наше время, как и в древности, блоха человеческая (pulex irritans) и блоха собачья (ctenocephalus canis)…
— Простите, но я более не располагаю временем…
— Хорошо, я только опишу вам анатомические особенности этого насекомого. Членики тела блохи отличаются необычайной подвижностью, и если смотреть в микроскоп, бодрая блоха в высшей степени похожа на современную исполнительницу модных американских песенок, которая за отсутствием голоса поет главным образом бедрами. Глаза блохи напоминают человеческие. Ее верхняя губа вместе с верхней челюстью образуют очаровательную сосущую трубочку, которую защищают нижняя губа с весьма утонченной бородкой и нижняя челюсть, напоминающая обыкновенный остроконечный нож. У блохи имеются три пары членистых конечностей, поперечно-полосатая мускулатура, высокоорганизованная нервная система, а главное — мозг, обратите внимание — головной мозг, совершенно как у человека! Разница состоит лишь в том, что человек шевелит своими мозгами гораздо реже, чем блоха; последняя же гораздо реже, чем люди, пускает в ход свой нож. Блоха режет лишь тогда, когда стремится утолить естественное чувство голода, напротив, человек режет своего ближнего при самых различных обстоятельствах: на войне, в ножевой драке, в операционной, в парикмахерской и так далее.
— Довольно, господин доктор! Вот ваш чек!
Доктор В.С.А. покинул мою контору и поспешил в банк. Время приема уже окончилось, и мне захотелось принять ванну. Я собралась уходить, как вдруг в кабинет ворвался молодой человек. Его усики еще едва пробивались нежнейшим пушком, но, как бы то ни было, это все же были усы. Он оказался поэтом-модернистом и потому говорил отрывистыми фразами:
— Ссуду. Тороплюсь. Готовлю сборник. Пять стихотворений написано.
— Простите, у вас дефект речи? — спросила я сочувственно.
Он состроил гримасу, показал мне язык, ударил кулаком по столу и сказал, что обладает высшим интеллектом. Он представился таким довольно странным способом, потому что решил присоединиться к литературному течению «сердитых молодых людей», — как только сумеет издать за свой счет сборник стихов и получит государственную стипендию. Однако надежда на ссуду весьма заметно повлияла на его настроение. Он изящно сел и по моей просьбе заговорил:
