Но они же все ждут меня. Все! Морти купил билеты не матч. О какой такой возможности я говорю?!
— И откуда вдруг взялся этот Кемпбелл? Кто он такой?
— Мой друг! Билл!
— Но… — говорит мой папа. — Как же сидр?
Вот оно, Господи! Сколько раз я клялся себе не поддаваться — но вот опять плачу! Одного слова «сидр» хватило, чтобы я заплакал. Папа просто самородок — он бы мог запросто разгадывать все головоломки в шоу Гручо Маркса! Меня он раскусывает постоянно! Все время попадает в десятку и срывает весь банк моего раскаяния.
— Извини, но я не смогу приехать… Я приглашен… Мы выезжаем!
— Выезжаете? Как это, Алекс? Я что-то совершенно не могу понять твоих планов, — вступает в переговоры мама. — Как это ты едешь? И куда, позволь узнать? Вы едете в автомобиле с откидывающимся верхом, да?
— НЕТ!
— А вдруг гололедица, Алекс…
— Мама, мы едем в танке «Шерман»! Это тебя устраивает? Устраивает?!
— Алекс, — говорит мама строго. — Я чувствую по твоему голосу, что ты не говоришь мне всей правды. Вы едете автостопом? Вы едете в автомобиле с откидывающимся верхом? И двух месяцев не прошло, как он вылетел из гнезда, семнадцать лет ему всего — он сошел с ума!
Шестнадцать лет минуло с того телефонного разговора. Полжизни. «Ноябрь, 1950» — дата Освобождения от рабства вытатуирована на моем запястье. Дети, которые еще не родились в тот день, уже поступают в колледжи — а я все звоню своим родителям, чтобы сообщить, что не смогу к ним приехать! Все еще сражаюсь со своей семейкой! Зачем же я перескакивал через два класса, зачем стремился определить всех, если в результате оказался в самом хвосте? В детстве я подавал просто фантастические надежды. Я должен был стать легендарной личностью. Я был звездой всех школьных спектаклей! Почему же я живу бобылем, почему у меня до сих пор нет детей? Этот вопрос совсем не «нон секвитур»! На службе я кое-чего достиг, карьера моя вполне состоялась, а вот личная жизнь! Ну чем я могу похвастать? По этой земле должны бегать малыши, похожие на меня! А почему бы и нет? Почему у каждого мудака с занавешенными окнами и с навесом для автомобиля есть потомство, а у меня нет? Это же глупо! Вы только представьте себе — все уже в прошли половину дистанции, а я все стою на старте! Я, первым сменивший пеленки на спортивную форму! Сто пятьдесят восемь пунктов интеллектуального коэффициента по-прежнему спорят с судьями о правилах скачек! Обсуждают, в какую именно сторону проводить забег! Сомневаются в компетентности и в правах судейской комиссии! Да, мама, «брюзга» — это правильное определение! «Кислая пилюля» — точнее не скажешь! «Мистер Истерика» — се муа![7]
Еще одно слово, которое я в детстве считал еврейским: истерика. «Ну, давай, закатывай истерику, — советовала мне мама. — Посмотрим, что это изменит, драгоценный мой сын». И как я старался! Как я лез на стенки ее кухни! Мистер Ярость! Мистер Бешеный! Мистер Сбрендивший! Вот какие титулы я снискал себе в отрочестве! Упаси Господь, чтобы кто-то увидел тебя в таком состоянии, Алекс! Я уверена, что никто ничего подобного даже представить себе не может! Мистер Всегда-Первый-И-Никогда-Не-Ошибающийся! Смотри, кто к нам пришел, папочка — Гном-Брюзга из сказки про Белоснежку! Ах, Ханна, Твой Брат Грубиян Почтил Нас Сегодня Своим Присутствием! Рада Видеть Вас, Грубиян.
— Хэй-хо, Сильвер! — охает моя мама, когда я бросаюсь из кухни в свою комнату, чтобы вцепиться зубами в одеяло. — Гневного Мальчика Опять Понесло!
В конце первого курса у Кей задержались месячные, и мы стали готовиться — безо всякой паники — наоборот, с восторгом — к свадьбе. Мы предложим свои услуги молодым супругам-преподавателям, у которых ходим в любим— чиках: будем нянчить их малыша, а они взамен разрешат нам жить в их мансарде и выделят для нас одну полку в холодильнике. Мы не будем тратиться на новую одежду, питаться станем одними макаронами. Кей будет писать стихи о материнстве и — как она сама заявила — перепечатывать за деньги курсовые работы. Мы оба получаем стипендию — что же нужно для полного счастья? (Кроме матраса, нескольких досок для книжных полок, пластинки со стихами Дилана Томаса и — со временем — детской кроватки). Мы воображали себя искателями приключений.
— И ты обратишься в иудаизм, ладно, Кей? — сказал я.
Я хотел, чтобы она отнеслась к моему вопросу иронически — или мне казалось, что я так хотел. Но Кей восприняла мое предложение серьезно. Не формально, а именно серьезно.
Кей Кемпбелл, Дэвенпорт, штат Айова:
— А с какой стати?
Потрясающая девушка! Изумительная, остроумная, искренняя девушка! Во всем согласная, заметьте, со мной! Теперь я понимаю, что именно ищут мужчины в женщине. А с какой стати? И никакой тупости в этом вопросе, никакого чувства собственного превосходства в ее голосе, — нет! Она не лукавит, она не насторожена. В ней просто говорит здравый смысл.
Только этот здравый смысл приводит нашего Портного в бешенство. Гневного Мальчика Опять Понесло! Что значит — «с какой стати»? Пойди спроси у своего пса, если сама не можешь сообразить, дура гойская! Спроси у своего четвероногого гения! «Спотти, ты хочешь чтобы Кей-Кей стала еврейкой? А парень?» А с какой стати ты так довольна собой, а? Может, потому, что беседуешь о собаками? Или потому, что можешь отличить вяз от других деревьев? Или потому, что твой отец разъезжает на деревянной колымаге? Какие у тебя достоинства? Этот нос а-ля Дорис Дей, что ли?!
К счастью, я был настолько изумлен своей оскорбленностью, что вслух, всего этого не сказал. Как это я умудрился почувствовать себя раненым в то место, которое было неуязвимым? Разве нам с Кей было не наплевать в первую очередь именно на деньги и на религию?! Нашим любимым философом был Бертран Расселл. Нашей религей была религия, которую исповедовал Дилан Томас — мы поклонялись Истине и Радости! Наши дети будут атеистами. Я просто пошутил!
Тем не менее, я так и не смог простить ей этой фразы. Тревога по поводу беременности оказалась ложной, и через пару недель меня стала раздражать ее пророческая манера говорить, а в постели она возбуждала меня не больше, чем медуза. И меня поразило, как тяжело она переживала, когда я в конце концов сказал ей, что нам отныне незачем продолжать нашу связь. Видите ли, я был предельно честен. Меня не упрекнул бы даже сам Бертран Расселл:
— Я больше не хочу с тобой встречаться, Кей. Извини, но я не буду притворяться.
Она так плакала… Бродила по кампусу с опухшими синими глазами, не показывалась в столовой, пропускала занятия… Я был ошеломлен. Потому что мне все время казалось, что это я ее любил, а не она меня. Каким сюрпризом для меня стало сие открытие!
Ах, мне было двадцать лет, и я разрывал отношения со своей возлюбленной — я впервые испытал тогда садистское наслаждение от подобного обращения с женщиной! И с новой силой стал вожделеть женщин. В июне того же года я вернулся в Нью-Джерси бодрый и жизнерадостный от сознания собственной «силы», и все удивлялся: как это меня угораздило на несколько лет увлечься такой заурядной и толстой девицей?
emp
Еще одно языческое сердце, разбитое мной, принадлежало «Страннице» — Саре Эббот Молсби: Нью-Ханаан, Фокскрофт и Вассар (где ее «компаньоном» был еще один льняноволосый красавец, ее голубок). Стройная, изящная, кроткая, пристойная девушка двадцати двух лет, свежеиспеченная выпускница колледжа, — Сара работала секретаршей в офисе сенатора от штата Коннектикут, когда я познакомился с ней в 1959 году.
В то время я служил в подкомитете Палаты представителей и расследовал скандал с телевикториной. Для кабинетного социалиста вроде меня дело было просто идеальным: коммерческая махинация общенационального масштаба, эксплуатация невинной публики, изощренное корпоративное сутяжничество — одним словом, старая добрая капиталистическая алчность. И, конечно же, орешек, который мне надо было раскусить — Шарлотан Ван Дорен. Такой характер, такие мозги, такое обаяние школьника и такая искренность — стопроцентный американец, короче говоря. И вдруг выясняется, что он мошенник. Ну, что ты об этом знаешь, языческая Америка? Супергой — и вдруг гониф! Крадет деньги. Жаждет денег. Страстно желает денег, и готов ради них на все. Господи ты боже мой — да вы такие же дрянные, как евреи! Вы, стопроцентные американские ханжи!
Да, в Вашингтоне я был просто счастлив. Я усиленно копал под белого хозяина, подрывая его авторитет и пятная его репутацию, одновременно трахал аристократическую красотку, чьи предки высадились на американский континент в семнадцатом веке. Феномен известен под названием «Ненавижу Гоев, Обожаю Шикс».
Почему я не женился на этой красивой и восхитительной девушке? Помню, с какой гордостью она — в темно-синем костюме с золотыми пуговицами — наблюдала с галерки для зрителей за тем, как я веду первый публичный перекрестный допрос этого скользкого типа… Я тоже выглядел весьма впечатляюще для первого появления на столичной публике: хладнокровный, упорный, логичный, со слегка учащенным пульсом — и всего двадцати шести лет от роду! О да, когда я располагаю козырными картами, то вам, аферистам, нужно быть начеку! Меня невозможно обвести вокруг пальца, когда я на четыреста процентов уверен в своей правоте!
