Джонс выпил и улыбнулся.
— Не глупи, — сказал он. — Тебе страшно повезло.
— Тебе хорошо говорить…
— Слушай, драка хороша только тем, что о ней потом можно трепаться сколько душе угодно. А уж если даже этого не можешь, значит, в драке тебе совсем не повезло.
— Тебе-то как раз есть о чем рассказать.
— Так ведь этого мало. Надо еще и уметь рассказать, иначе удовольствия никакого. Иной, может, в аду побывал, а как начнет рассказывать, двух слов связать не может.
Уитлок не ответил, потом выпил и предложил:
— Пойдемте ко мне в гости.
Джонс покачал головой.
— Спасибо, но мне что-то не по себе. Пойду прилягу.
— Сэм, а ты? Заглянешь на минутку?
— Я бы рад, но нужно идти домой учить роль. На следующей неделе мы ставим «Пигмалиона».
— Да брось, здесь же ты не отказываешься. Какая разница, пить тут или у меня дома?
— Дело прежде всего в твоей жене, — объяснил Джиффорд. — Вряд ли ей понравится, если ты приведешь в дом кучу народа из «Пальмовой рощи». Да ты и сам это знаешь.
Уитлок вспомнил, как жена аккуратно убирала фамильное серебро, и улыбнулся.
— Она же раньше никого отсюда не знала и познакомится, мне кажется, с удовольствием. Да и что вы о себе думаете, в конце концов! Вы все — герои. Бармен, еще по одной!
— И мне тоже, — заявил Хокинс. — Только посчитай отдельно. Наверняка на меня приглашение не распространяется.
Уитлок неприязненно оглядел его.
— Вел бы себя как человек, к тебе бы и отнеслись соответственно. А раз продолжаешь корчить из себя Бог знает что — пеняй на себя.
В баре воцарилось полное молчание. Хокинс уставился на Уитлока налитыми кровью глазами.
— Это ему урок на будущее, Оррин, — сказал кто-то.
Другой добавил:
— Все верно, чего уж там.
Хокинс схватил стакан, размахнулся, но бросить не успел. Бармен перепрыгнул через стойку. Хокинс так и не успел понять, чем его ударили, как кубарем покатился к выходу. Весь мокрый от виски, вылившегося из стакана, он вылетел за порог в темноту.
Уитлок оглядел безмолвно ухмыляющихся собутыльников.
— Ладно, давайте выпьем. Теперь уж все вместе.
Спустя три четверти часа миссис Уитлок услышала пение, доносящееся с улицы. Поскольку опасность вторжения миновала, она поставила на место серебро и хрусталь, прибрала в доме и, переодевшись в нарядное платье, стала ждать мужа. Не сомневаясь, что он скоро вернется, она поставила ужин на плиту. Однако сумерки перешли в ночь, а он все еще не появлялся. Телефон молчал, что было странно: муж никогда не выходил без нее по вечерам, и миссис Уитлок недоумевала, почему он не позвонил.
Она выглянула в окно. Пели четверо мужчин, высаживаясь из автомобиля. Среди них она разглядела мужа. В одной руке он держал дробовик, а в другой — саблю. Трое остальных подняли его на плечи и понесли через улицу, смеясь и распевая старую солдатскую песню «Вперед, кто в Бога верует».
Когда шествие приблизилось, она узнала водопроводчика Нормана Джонса, плотника Чарльза Палмера и аптекаря Сэма Джиффорда. Лица их раскраснелись от смеха. Палмер и Джонс вскарабкались на ступеньки с трудом, держа на плечах Уитлока, а Джиффорд стал стучать в дверь. Торопливо открывая, миссис Уитлок думала, откуда муж взял саблю. Наверное, захватил ее в бою, решила она. А вдруг он теперь сделался героем? Если так, спокойной жизни конец. Боже мой, пусть лучше все останется по-прежнему.
После того как Уитлок с компанией ушел из «Пальмовой рощи», стали расходиться и остальные. Одни покидали бар торопливо, другие с неохотой, третьи равнодушно, словно им было все равно. Наконец остались самые заядлые завсегдатаи, те, кто чуть ли не каждый день от открытия до закрытия не отрывался от стаканов в мозолистых кулаках, не произносили ни слова и, казалось, ничего не видели и не слышали, а тем временем щетина на их лицах становилась все гуще, а головы клонились к стойке все ниже и ниже. Этакие «столпы» «Пальмовой рощи». Прошедший день вызвал у них всего лишь угрюмое раздражение по поводу нарушенного распорядка. Когда в бар вошел Леверидж, они не обратили на него внимания. Художник спросил бармена:
— А где все? Я думал, тут яблоку упасть негде.
— Так оно и было чуть раньше. А ты что припозднился?
— Встречался с приятелем. Я, пожалуй, выпью водки…
— Платить есть чем?
— Клем, я открою тебе маленький секрет, — сказал Леверидж. — Твой босс поклялся, что сегодня я могу здесь пить сколько влезет, ибо я — герой. Так что давай не пререкаться насчет каких-то денег.
— Что ты мелешь? — спросил бармен. — Ты, наверное, считаешь меня полным идиотом, если думаешь, что я поверю такой байке?
— Это правда. Он подарил мне бутылку при свидетелях.
— А мне босс поклялся, что ты больше здесь в кредит ни капли не получишь. И пока я не услышу от него других распоряжений, так оно и будет. «Пить сколько влезет» — надо же придумать такую чепуху?
Оба оглянулись на стук каблуков. Эмили шла через бар.
— Я так и думала, что разыщу тебя здесь, — обратилась она к Левериджу. — Где Алексей?
Художник откашлялся.
— Полицейские отправили его в Бостон на самолете.
— Он арестован?
— Не совсем. С ним послали того парня по имени Гарри. Ему вроде как подбили глаз, вот он и полетел в Бостон, заодно чтобы подлечиться.
Эмили сохраняла спокойствие.
— Мог бы мне сказать, — заметила она.
— Ты была занята, да и все произошло так быстро…
— Могу себе представить, — вздохнула Эмили. Поглядев на бармена, она попросила: — Мне, пожалуйста, виски с лимонным соком.
— А мне водки, — добавил Леверидж.
Бармен спросил:
— Вы платите за обоих?
— Да, — отрезала она. — Заказ принесете вон за тот столик.
Они последовали в кабинку, долго молчали, потом Эмили заговорила:
— Есть, кажется, поговорка… Что-то вроде: как приобрел, так и потерял. Ты ее знаешь?
— А как же! Мне особенно знакома вторая часть, там, где насчет потерь.
Эмили улыбнулась.
— Мне тоже. А вот еще: что толку плакать по сбежавшему молоку…
— Или — запирать конюшню, когда лошадь уже украли…
— Или — класть деньги в дырявый карман…
— Или — искать ветра в поле…
Эмили рассмеялась.
— Мне кажется, поговорки годятся на все случаи жизни. Жаль только, что они не могут предсказывать будущее. Кстати, какие у тебя планы на будущее?
— У меня-то? — удивился Леверидж. — Не знаю, наверное, буду продолжать жить как жил, что же еще?
— И ты не хотел бы жить лучше, иначе? Возьми, к примеру, меня, я всю жизнь прожила как живу, а что толку? Так ни разу и не попыталась ее изменить…
Бармен принес напитки, поставил на стол, но уходить не торопился. Эмили недовольно посмотрела на него.
— Спасибо.
— С вас доллар и десять центов, — сказал бармен.
— А если мы повторим?
— Тогда потом заплатите еще доллар и десять центов.
Эмили достала кошелек и обратилась к Левериджу:
— До чего прелестное местечко! А как здесь уважают клиентов — просто диву даешься.
— Он по-другому не умеет, — объяснил Леверидж, — его научили считать только до доллара и десяти центов.
— Очень смешно, — огрызнулся бармен. — Я тебе это еще припомню.
Эмили считала деньги, со стуком выкладывая на стол каждую монету. Тут дверь распахнулась, и в бар ворвался Гарни. Дышал он с трудом. Униформа, которую ему одолжила Береговая охрана, висела на нем мешком.
— Привет, Роли! — воскликнул Леверидж. — Присаживайся, выпьем вместе!
— Времени нет, — отказался Гарни. — Что с Барбарой?
— Она в больнице, — ответила Эмили.
— Что случилось?
— Ничего особенного. Ей дали успокоительное, у нее была истерика. Вот и все.
— Из-за чего истерика?
— Из-за тебя, я думаю. Во всяком случае, она непрестанно спрашивала о тебе.
Гарни встал, собираясь уйти. Леверидж остановил его:
— Знаешь, Роли, что мне про тебя наплели? Что ты якобы уплыл на подлодке!
— Так оно и было, — ответил Гарни и исчез.
Леверидж оглядел бар.
— Боже мой! Неужели они вернулись?
— По-моему, вряд ли, — заметила Эмили. — Но уйдем отсюда на всякий случай.
Они быстро допили и ушли. Ночь была холодной, тонкие пальцы облаков охватывали луну. Посмотрев на небо, Леверидж глубоко вздохнул и сказал:
— Я тебе рассказывал, как мы с Роли вчера вечером напились у меня?
— Нет, а что там случилось?
Леверидж ответил не сразу.
— Если рассудить хорошенько, то ничего особенного. Наклюкались, и все.
— Вот скука-то, — отозвалась Эмили.
— А нам было весело, по крайней мере тогда. — Леверидж пожал плечами, и они пошли по Главной улице. Было темно, но в некоторых окнах горел свет, и это были островки тепла и уюта в ночи. Кое-где в окнах виднелись голубые экраны телевизоров, в двух домах висели фонари на воротах, освещая хозяину дорогу к родному очагу, однако большая часть улицы уже спала.
