— О…а.
— Ну конечно не откажешься, Айво, — настаивала мама. — Ради такого случая. Тысячи бедных маленьких детишек делают кирпичи и вяжут ковры…
— Ну, хм, я не очень…
— …и часто работают в очень опасных условиях.
— Хм-м!
— Как поживает Фиона, Айво? Уже несколько недель ее не видела. Надо ей позвонить. Знаешь что, позвоню-ка я ей завтра!
— Ну, хм…
— Почему бы тебе не купить сразу упаковку, десять штук? Уверена, что твоя юная… хм… подруга оценит такой щедрый жест.
— О, да-да! — пролепетала блондинка.
— А лучше сразу двадцать!
— Да-да! — блондинка захлопала в ладоши, как цирковой тюлененок в ласты.
— Конечно, — пробурчал Айво, расстегивая фрак, и достал бумажник.
— Как мило с твоей стороны, Айво! — воскликнула мама, облегчив его карман на четыре пятидесятифунтовые бумажки. — Я так и знала, что на тебя можно положиться… Удачи, милочка! — шепотом добавила она, обращаясь к блондинке, игриво улыбнулась и исчезла.
К тому времени уже принесли и унесли тарелки с десертом, и все пили кофе с птифурами. Чарли так и не появился. Один из устроителей объявил начало благотворительного аукциона. Провожаемый лучом прожектора, на возвышение в глубине зала поднялся Ник Уокер, ведущий. В программке говорилось, что он аукционист «Кристиз», специалист по мебели.
— Наш первый лот — превосходная панама из Эквадора, — начал Ник, когда шум в зале улегся. — Великолепное качество, ручное плетение. На изготовление панамы ушло три месяца. Интересный факт: панамы называются так потому, что Тедди Рузвельт носил одну из этих шляп, наблюдая за строительством Панамского канала.
Эмбер наклонилась ко мне и прошипела:
— Ты видела Чарли?
— Нет. По-моему, его здесь нет.
— О боже!
— Начальная цена — сто фунтов, — объявил Ник Уокер. — Господа, сто фунтов? Благодарю вас, сэр. Сто десять фунтов — благодарю. Сто двадцать. Тридцать…
— Столько денег потрачено впустую! — злилась Эмбер.
— А, по-моему, отличная панама, — возразил Лори. Эмбер злобно сверкнула глазами:
— Я имею в виду, чтобы снять тебя, идиот!
— О, дорогая, твои слова — бальзам на душу.
–.. сто сорок фунтов… господин за дальним столиком. Кто предложит больше?
За столиком слева от нас поднялась рука.
— Великолепно, сэр! Столик слева — сто шестьдесят фунтов. Превосходная панама. Чудесная защита в солнечные дни и во время крикетных матчей. Сто шестьдесят фунтов, кто больше? Спасибо, мадам. Сто восемьдесят. Дама за дальним столиком, сто восемьдесят. Двести. Превосходно, сэр. Двести двадцать. Двести сорок? Двести шестьдесят. Благодарю, сэр. Спасибо, сэр. Двести восемьдесят. Триста, сэр?
Атмосфера накалилась. Ставки принимались одна за другой.
— Благодарю, мадам. Триста пятьдесят фунтов. Все затаили дыхание, а затем рассмеялись.
— Триста пятьдесят фунтов, ваша ставка, мадам. Триста пятьдесят раз… два… — он ударил молоточком. — Продано!
— Может, спросишь свою маму, не видела ли она Чарли? — прошептала Эмбер. На аукцион выставили следующий лот — набор для игры в гольф от «Вентворт». — Она же ходила между столиками. Наверняка его видела.
Аукцион был в самом разгаре. Ведущий поддразнивал и уговаривал гостей делать ставки.
— Итак, две тысячи фунтов, — произнес он. — Кто больше?
— Она слишком далеко, — сказала я.
— И я сделал анализ кала… — продолжал нудить Хьюго, отхлебывая кофе. — Доктор сказал, что все в порядке, но, если честно…
— Две тысячи фунтов раз… два… большое спасибо! Следующий лот — предмет особой гордости. Прошу внести. — Двое официантов поставили лот на подставку. — Великолепная работа Патрика Хьюза — одного из выдающихся современных художников Британии.
Мы вытянули шеи, чтобы получше разглядеть картину со странной, изогнутой перспективой. Огромное полотно изображало лабиринт.
— Начальная ставка — восемь тысяч фунтов. Всего ничего за картину самого Патрика Хьюза. Итак, начнем торги. Восемь тысяч… столик слева. Спасибо, сэр. Восемь тысяч пятьсот фунтов за дальним столиком. Кто предложит больше восьми тысяч пятисот? — Я посмотрела, кто предложил ставку за Патрика Хьюза. И вдруг увидела Чарли. Значит, вот он где. В противоположном конце зала. Его заслонял большой букет в центре стола, но сейчас он отодвинул стул и прекрасно просматривался в полутьме.
— Он там, — шепнула я на ухо Эмбер. Она повернула бинокль в его направлении. — О да. Вижу. Вижу!
— Девять тысяч фунтов. Девять пятьсот.
— О, Чарли, — пробормотала Эмбер. — Чарли. Ой!
— Что?
— Он с женщиной! — Боже милостивый.
— И кто же она?
— Не вижу.
— Дай посмотреть!
Рука Эмбер описала изящный полукруг — она передала мне бинокль через голову Лори.
— Благодарю, мадам! — радостно крикнул Ник Уокер. — Десять тысяч фунтов, молодая леди в зеленом бальном платье. — О нет, нет… — Десять тысяч фунтов, — повторил он. — Кто больше? Десять тысяч фунтов? Цена все еще ниже обычной рыночной цены на полотна Патрика Хьюза.
Эмбер будто током ударило.
— Сядь на руки! — зашипел Лори.
— Цена — десять тысяч фунтов. Почти даром, позвольте сказать… Итак, леди в зеленом платье… Десять тысяч.
— О господи! — простонала Эмбер.
— Раз!
— О нет!
— Два! Десять тысяч фунтов. Последняя возможность. Последний шанс! Десять… тысяч… фунтов… — Эмбер побелела. Ник поднял молоточек. С таким же успехом он мог поднять нож гильотины. — Итак, за десять тысяч фунтов… За десять тысяч фунтов. Еще раз. Раз… два… и… О, благодарю вас, сэр! Десять тысяч пятьсот! Джентльмен с дальнего столика.
— Вот видишь, дорогая, ничего страшного, — усмехнулся Лори.
— Почему бы тебе не заткнуться! — Эмбер так посмотрела на него, будто хотела кремировать на месте. — Кто это рядом с Чарли, Минти? — спросила она.
Я посмотрела в бинокль:
— Не знаю. Лица не видно. — Я разглядела только открытое голубое платье и абрикосово-золотистые волосы. Тут голубое платье и абрикосовые волосы поднялись и направились к выходу из комнаты.
— О боже, она пошевельнулась. Идет к выходу. Наверное, в туалет.
— Быстро за ней! — крикнула Эмбер. — Пошли, Минти, — она схватила меня за руку.
— Двенадцать тысяч фунтов. Джентльмен за дальним столиком…
— О господи, я ее убью, — плевалась огнем Эмбер, когда мы пробирались между столиков. — Украла моего жениха.
— Последний шанс, двенадцать тысяч фунтов. Последний шанс. Самый… последний… шанс… Итак, за двенадцать тысяч фунтов, раз… два… Продано!
Продираясь сквозь двойные двери, мы услышали стук молоточка и взрыв аплодисментов — будто вдруг пошел дождь.
— Туалет там, — указала Эмбер.
Мы слетели вниз по лестнице. В дамской комнате набралась маленькая очередь; женщины шуршали длинными юбками из тафты, болтали, качая головами:
— Видела девушку в голубом платье?..
— Какой позор!..
— Протолкнулась без очереди!..
— Где ее манеры?..
— Наверное, бедняжке стало плохо…
— Скажи лучше, перебрала!..
За деревянной дверью кого-то тошнило. Потом все прекратилось. Раздался звук сливаемой воды. Из туалета вышла Хелен, бледная как привидение. Она прижимала ко рту кусок туалетной бумаги.
— Простите, пожалуйста, — слабым голосом проговорила она, направляясь к раковине. — Я не пьяна. Я беременна.
Смущенное шушуканье смолкло. Хелен умылась холодной водой. Потом посмотрела в зеркало, и мы встретились взглядами.
— О, Минти, — пролепетала она с вымученной улыбкой. — Привет…
Я повернулась взглянуть на Эмбер. Но увидела лишь краешек зеленого шелкового платья, прежде чем дверь захлопнулась за ней с громким, решительным стуком. Естественно, она расплакалась. Не сразу. Сначала ничего не сказала. Просто стояла и ждала у выхода из отеля, пока я забирала в гардеробе наши пальто. Потом швейцар поймал нам такси. Эмбер затаилась на заднем сиденье и всю дорогу молчала, отвернув лицо к окну и озирая невидящим взглядом залитые дождем улицы. Наконец ее прорвало: она горестно всхлипнула и на полпути к Грейт-Расселл-стрит уже рыдала в голос. Эмбер проплакала всю дорогу до Примроуз-Хилл. Я ее не винила. На нее обрушился жуткий удар. В голове словно захлопнулась какая-то дверца. После пяти месяцев ярости и одержимости Чарли наконец-то стал человеком из прошлого.
— Почему ты не отговорила меня делать это? — стонала Эмбер. — Ты должна была остановить меня!
— Я пыталась. Разве ты не помнишь?
— Нет, — выла она. — Да, помню. Припоминаю. О, Минти, — она положила голову мне на плечо, и я почувствовала влагу на своей коже. — О господи, почему я тебя не послушала?! — всхлипывала она. — Мне так плохо.
Мне тоже было плохо. Плохо оттого, что Эмбер страдала — неважно, что она сама навлекла на себя беду. И оттого еще, что она ушла, не сказав ни слова нашим спутникам. Это было невежливо. Ну и что с того, что им платили за вечер? Мне хотелось броситься в зал и предупредить, что мы уходим. Но Эмбер не могла ждать. Ей хотелось выбраться из «Савоя» как можно скорее.
