Я хочу отметить, что на этой лавочке мы собираемся уже много лет. Каждый выходной. И прекрасно проводим время. Это потому что мы люди тихие, я бы сказал, интеллигентные. Обсуждаем то, да сё. Дискуссируем. Но всё чинно – благородно. Ни тебе мата, ни тебе других оскорбительных слов. А о мордобое и речи быть не может. Такие мы люди. Вот возьмите хоть Валентина Константиновича. Тонкий человек! К кому ни зайдёт – первым делом спрашивает, где он может руки помыть. И называет всех не товарищи, или граждане или ещё как-нибудь, а благороднейшим образом – Сударь! Сударыня! Правда, нарывается иногда, но надо отдать ему должное, на хамов и грубиянов не обращает ровно никакого внимания.
Да! Совсем забыл! Для полноты картины и информации следует добавить, что и Виталий Константинович и Дмитрий Евстигнеевич женаты, имеют и детей и внуков, а Дмитрий Евстигнеевич ещё и кота и канареек. А я старый холостяк. Правда за хозяйством у меня присматривает Маргарита Павловна. Очень душевная и симпатичная женщина. Она и живёт у меня – ну не мотаться же через весь город, если полы понадобится вымыть.
К дому напротив подъехала машина скорой помощи. Из машины вылез недовольный мужик с деревянным чемоданчиком, выкрашенным в зелёное, посмотрел на бумажку в руке и вошёл в подъезд.
Да, – задумчиво произнёс Григорий Евстигнеевич и сплюнул под ноги для убедительности.
Да… что уж говорить, судари мои, – поддержал разговор Виталий Константинович. Он уже докурил свою сигарету и начал выковыривать окурок из мундштука.
Я решил перевести беседу в другое русло.
– Детектив вчера вечером смотрели?
Друзья повернули ко мне головы. И Григорий Евстигнеевич сказал:
– А чего там смотреть? Там смотреть нечего. Там брехня одна. В жизни всё не так. В жизни – вот если бы я надумал что украсть – меня бы ни одна сволочь не поймала.
– А чего же Вы тогда, сударь, не воруете? – проявил интерес Виталий Константинович – А я Вам скажу, почему Вы не воруете. Вы не воруете только потому, что боитесь наказания! И Виталий Константинович назидательно потряс в воздухе узловатым указательным пальцем.
– Ни хрена я не боюсь, – парировал Григорий Евстигнеевич. Срал я на ихние наказания дриснёй. Я не ворую потому, что у нас на заводе украсть нечего. Всё до меня прибрали.
– Эх, господа, господа! Не будем о сложном. Лучше составим план. – И я вынул из кармана блестящую монетку достоинством в один лат. Подержал на ладони, полюбовался и положил на скамейку рядом с собой.
– Поедем на парапет, – горячо поддержал меня Григорий Евстигнеевич. – Там вчера у Люси по пятьдесят сантимов была.
Григорий Евстигнеевич говорил слова поддержки, а сам, вынув горсть мелочи старательно отсчитывал свою долю и выкладывал монетки столбиком рядышком с моим латовиком.
– Побойтесь Бога, сударь! – пристыдил Григория Евстигнеевича Виталий Константинович – Там же крутка! И Виталий Константинович сделал такое лицо, будто ему что-то омерзительное показали.
Поморщился, поморщился, попрезирал нас – но свою долю выложил. Понимал, что в магазине та же крутка, только в три раза дороже.
– Тогда погнали. А то тут сидючи ничего не высидим, – подвёл итог Григорий Евстигнеевич, сгрёб своей лапой деньги и поднялся.
Мы за ним.
Мы вскочили в подошедший трамвайчик и покатили в вожделенному рынку с экзотическим названием «Парапет». Там, на асфальтированной площадке возле продуктового магазина были сооружены прилавки из тарных ящиков и народ кишмя кишел. Там можно было купить всё. От дешёвых белорусских консервов до импортных турецких кофточек китайского пошива. Отдельной стайкой держались накрашенные девки. Они едва стояли на ногах от выпитого и сверхурочной работы. За девками приглядывал качок с рябым лицом. О таких раньше говаривали, что у него на лице чёрт горох молотил. Но, похоже, рябины не умаляли, а наоборот повышали его авторитет среди подопечных.
Крутку, то бишь разведённый спирт, давали только из под прилавка и исключительно хорошим людям и по рекомендации.
Мы весёлой тройкой подкатили к Люсе и Григорий Евстигнеевич нашептал ей в ухо нечто. При этом он впихнул в Люсину ладошку заранее приготовленные деньги. Люся постреляла глазами по сторонам, потом взяла у Григория Евстигнеевича старенький школьный портфельчик и, нагнувшись под свой прилавок, поколдовала над этим портфельчиком немного. Поколдовав, довольная вручила его Григорию Евстигнеевичу и пожелала здравствовать.
После этой ответственной процедуры мы зашли в магазин. Взяли хлебца, литровую бутыль польского лимонада и копчёной салаки.
Оставалось решить – куда податься.
– Может ко мне пойдём? – предложил Виталий Константинович, – Сядем, как люди. Руки вымоем.
Мы представили себе супругу Виталия Константиновича, маленькую, деловую и ядовитую, как сушёный мухомор, и Григорий Евстигнеевич сказал – А чего бы нам не сесть на свежем воздухе, в тенёчке? Смотри, погода какая! Птички чирикают, цветочки расцветают махровым цветом. Лепота!
И мы поехали в парк имени Ленинского комсомола.
Собственно говоря, ни Ленинский, ни какой другой комсомол к этому парку отношения не имели и иметь не могли. Разбил этот парк бывший городской голова, решивший однажды сделать доброе дело. Чтобы потомки помнили.
Ну, пару поколений, может, и помнили, а, когда красные войска вошли, забыли начисто. Даже забыли, что это парк. И в самом центре у фонтана устроили братское кладбище, чтобы горожанам было приятней прогуливаться. А потом городскому архитектору бзик зашёл – разбить вокруг могил английский ландшафт. Сначала взялись рьяно. Повырубали всё, на что денег хватило, а потом и деньги кончились и умный архитектор куда-то запропал. Говаривали, что на лодке в Швецию сбежал. Если не врут, то за шведские парки я спокоен. Через несколько лет ретивые комсомольцы на субботнике сумели выкрасить скамейки любимой в народе зелёной краской, и водрузили у входа трёхметровую бетонную вывеску с орденами комсомола. Потом тоже то ли у них тоже деньги кончились, то ли сумели уже отчитаться перед начальством. И бросили это гиблое дело. А потом настала Республика. Ордена посбивали, пацаны поломали то, что было в их силах. И к парку стали прибиваться любители свежего воздуха вроде нас.
Мы вышли из трамвая и дружно пошли на вожделенную природу. Со стороны на нас глянуть – картина Айвазовского. Впереди Виталий Константинович всем телом наклонившийся вперёд и напоминавший бурлака на Волге с картины… как там его? – классика, одним словом.
Следом катился колобком Григорий Евстигнеевич в спортивных рейтузах с пузырями на коленках и голубенькой майке.
А там уж и я. Не берусь говорить, как я выглядел – самому себе похвалы воздавать – это нескромно.
Но, думаю, не менее достойно, чем мои друзья.
Парк нас встретил долгожданной прохладой. Мы устроились в густой тени дубов у фонтана. Там было хорошо. Ветерок время от времени швырял фонтанную пыль в лицо, и от этого становилось приятно и поднималось настроение.
Григорий Евстигнеевич, – а он вообще мужик хозяйственный, – постелил на лавочке чистую газетку. На газетку порезал хлебушка. Рыбку выложил. Открыл и налил в пластиковые стаканчики запивон. Водку он светить не стал – мало ли кто увидит и чем это обернётся. И это он правильно сделал. Бережёного Бог бережёт. Налить-то и в портфельчике можно.
Можно уже было начинать, да Виталий Константинович, как интеллигентный человек, забеспокоился:
– Где же тут руки можно вымыть, судари вы мои? Как же это получается?
Потом Виталий Константинович пошёл мыть руки к фонтану, чаша которого была как раз вровень с землёй. Он мыл руки, а сам всё говорил о гигиене, пока не уронил очки в воду. А каждый знает, что без своих очков в стальной оправе Виталий Константинович, ровно слепой. Поэтому Григорий Евстигнеевич разделся до трусов, принял глоток для храбрости и профилактики острых респираторных заболеваний, и нырнул в воду. Уж не знаю какой там ныряльщик из Грнгория Евстигнеевича, только с третьего нырка он очки нашёл. После чего оставалось только выпить за успешное завершение абсолютно безнадёжного мероприятия. Что мы и сделали.
Потом Григорий Евстигнеевич, дабы приобрести приличный вид, снял мокрые трусы, надел трико на голое тело, а трусы, выкрутив как следует, водрузил на голову ввиде чалмы для прохлады. Он вообще большой затейник, наш Григорий Евстигнеевич. Другому за жизнь того в голову не придёт, что Григорию Евстигнеевичу за пять минут блызнет.
Когда перестали жевать салаку, Виталию Константиновичу снова припёрло мыть руки, но Григорий Евстигнеевич его жёстко осадил.
– Ты куда поднялся? Ты в этой воде не только микробу смоешь, ты от этой воды триппер в дом принесёшь. Я там видел…
Но что там Григорий Евстигнеевич видел, так и осталось тайной. Но, я думаю, что ничего хорошего он там не увидел, потому что крутил Григорий Евстигнеевич головой с явным отврашением.
